Re: Маркиз и Жюстина.
Добавлено: 25 мар 2011, 03:05
Марина мило беседовала с Бахтиным и Гардиным, особенно любезно с последним. Около одиннадцати они под ручку вышли из зала и сели в ма¬шину Игоря. Я приказал своим людям их вести.
Их проводили до особняка Гардина, остановились на краю леса и включили подслушивающую аппаратуру. Микрофон с передатчиком был введен Марине под кожу в районе шеи, под волосами, и казался едва заметной припухлостью размером в пару миллиметров. Она была не в восторге от этой операции, но я заметил, что по сравнению с ее приключениями у Булгарина, это сущая ерунда, и она дала себя уговорить. С ней ехали еще несколько таких бусинок, которые она должна была потерять в апартаментах Игоря.
Микроавтобус возле дома Гардина транслировал запись непосредс¬твенно в мой кабинет в здании СОС, куда я и отправился после приема, переложив ведение допросов на сотрудников Летова и наказав звать меня, ежели что.
Все началось очень мирно, совершенно ванильно и малоинформативно. Они дошли до спальни Гардина и занялись сексом под цитаты из Кама-сут¬ры и Марциала, с большим вкусом приводимые хозяином. Марина приняла эту Игру в Бисер в будуаре и процитировала Апулея, из начала, когда главный герой еще не превратился в осла. Что-то относительно гладенько выбритого женского места, к которому героиня приложила "розовую руч¬ку". Похоже, для моей знакомой это была синекура. Единственным (и то не бог весть каким) отступлением от благопристойности был тот факт, что в спальне присутствовали две рабыни Гардина, причем не только для "подать-принести". Марина честно пыталась перевести разговор на собы¬тия в Свободных Зонах и вообще дела Игоря, но он тут же это пресекал, и беседа снова принимала тот же изящно-эротический характер.
Стонала она высокопрофессионально. Я вспомнил полисменов, которые поблагодарили нас с Хельгой за приятное зрелище.
- Ах! - сказала она. - Давно я не получала такого удовольствия от работы.
- До завтра останешься? - спросил Игорь.
- Как прикажет хозяин.
- Оставайся.
На следующий день мы с Гардиным не виделись. Он занимался спокой¬ным культурным блоком, и я ему здорово завидовал.
Вечером я приготовился слушать продолжение приятной радиопоста¬новки, хотя, честно говоря, считаю, что сексом надо заниматься, а не смотреть, или, тем более, слушать. Но, что поделаешь, работа!
На этот раз было интереснее: Гардин предложил ей поиграть с ножа¬ми.
- Хорошо, - согласилась она. - Только чтобы никаких шрамов!
- Ничего не останется.
Я насторожился.
- Так, руку сюда, - говорил голос Гардина. - Не боишься наручни¬ков?
- Да, нет.
- Они у меня стальные: классический полицейский вариант. Так что не дергайся - поранишь руку...
Я услышал щелчок наручников, потом еще один и голос Гардина:
- Какие у тебя тонкие щиколотки!
Щелчок.
- Не давит?
- Не очень.
Щелк.
- Здорово! С мужиками такой вариант не проходит. Не люблю кожаные браслеты, что поделаешь! Какая ты красивая!
- А это зачем?
- Для остроты ощущений.
- Не надо! Я хочу любоваться твоим прекрасным лицом.
Гардин усмехнулся.
- Ну, хорошо. Обойдемся без повязки.
- А это зачем? - удивленный голос Марины.
Я услышал тихое жужжание какого-то прибора.
- А это детектор лжи, - пояснил Гардин.
- Зачем?!
- Для допроса.
- Как?!
- Очень просто.
- Что это?
- Датчики дыхания.
- А это?
- Датчики двигательной активности... Датчик КГР.
- Чего?
- Кожно-гальванической реакции... Датчик мимики лица... Датчик артериального давления...
Я слушал это перечисление и клял себя за то, что не потрудился прочитать Марине лекцию на тему "как обмануть лайдетектор".
- Датчик плетизмограммы, - сказал Гардин.
- Это еще что за хрень? - не выдержала Марина.
- Объясняю. В зависимости от состояния кровеносных сосудов раз¬личные органы человека (например, пальцы) изменяются в объеме. Эти из¬менения и регистрирует плетизмограф... Ну, все. Теперь смотри на экран - будет интересно.
Она закричала.
- Это только скальпель, - сказал Игорь. - Шрама не останется. Я знаю, как резать. Как тебе пик диаграммы? Впечатляет? Это твоя реакция на стресс.
- О Господи! - закричала она и застонала от боли.
- Я же сказал: не дергайся. Рука - ерунда! Вот, если бы ты сейчас на нож метнулась - было бы совсем плохо. У тебя здесь сонная артерия. Смотри, какой всплеск, круче предыдущего. Лежи спокойно.
Она тяжело дышала, и я слышал каждый вдох.
Я впечатлился гардинской методикой калибровки прибора, но пока не понимал, как он собирается снимать повышенный эмоциональный фон.
- Ножи пока отложим, - сказал он. - Еще будет время. А сейчас нам предстоит серьезный разговор. Если ты та, за кого себя выдаешь - отп¬равишься домой с двойным гонораром. Не волнуйся, точность полиграфа близка к ста процентам.
Насчет ста процентов Гардин явно заливал. Я навскидку мог привес¬ти десяток способов обмануть эту железку. Ну, например, выпить накану¬не десять-пятнадцать чашечек кофе, чтобы все реакции были заторможен¬ными. Или пару пинт пива, чтобы мозги были другим заняты. Или немного алкоголя. Есть еще метод подложить кнопку в ботинок и периодически на¬жимать на нее большим пальцем ноги, чтобы запутать прибор.
Я подумал, что в неожиданном допросе обнаженного человека есть истинное дао - все вышеперечисленные способы отпадали.
- Если же ты - агент одного из моих врагов - ничего обещать не могу, - продолжил Гардин. - У меня сад большой, земля мягкая. Никто и не найдет. Ну, начнем... Сейчас лето?
- Да.
Процедура обещала затянуться часа на три. Пока еще Гардин разде¬лается с нейтральными вопросами. На них реакция должна быть спокойной, по крайней мере, насколько это возможно в данной ситуации. Тоже калиб¬ровка прибора.
- Сегодня четверг?
- Нет.
- Вас зовут Марина?
- Да.
Я начал скучать. Недалеко от дома Гардина ждали мои люди. Если дела пойдут совсем плохо - девушку придется освободить. Под "совсем плохо" я понимал покушение на убийство. В этом случае мы только выиг¬раем, поймав Игоря с поличным. Но мне слабо верилось в то, что он так подставится.
- Вы занимались черным бизнесом? - спросил Гардин.
- Нет, - быстро ответила Марина.
- Посмотри внимательно. Опять скачек. Значит, занималась. И опять скачек! Вы живете в Москве?
- Да.
- Ну, вот, другое дело. Гораздо спокойнее... Илья Летов?
- Что?
- Угу! Довольно горячо! Вы ставили жучки?
- Нет.
- Ага! Замечательно!
И я понял, что нас сейчас расколют в два счета. Ничем страшным мне это не грозило. Великий Мастер не запрещал нам подсылать друг к другу агентов, а на расследование покушения и вовсе дал добро. Марину, Гардин тоже не прирежет. Он слишком умен для этого. Мое имя в ее устах означало только провал операции, не больше, но и не меньше.
- Анджей Лещинский? - продолжил Игорь.
И тут у него зазвонил телефон. Я очень надеялся, что Гардин не успел увидеть показания прибора.
- Да? - сказал он. - Уже внизу? Хорошо, жди!
Я слышал, как он кладет трубку на рычаг.
- Ну, госпожа Войтович, я вынужден вас ненадолго оставить. Наде¬юсь, вы не будете терпеть ни в чем неудобства: наручники не жмут, мяг¬ко, не холодно. Так что, разрешите откланяться.
Меня переключили на другой микрофон. Вероятно, сигнал шел из при¬хожей. Все же Марина неплохо поработала.
Звук отрываемой двери, чьи-то шаги.
- Добрый вечер, господин Гардин! Извините, что побеспокоил. Это очень срочно.
Я сразу узнал голос: Святослав Бахтин. Тоже мне новость! Я уже неделю знаю об этом альянсе.
- Что так официально? - спросил Игорь.
- Обстоятельства сложились таким образом, что я должен немедленно просить вас принять у меня права.
- Тихо! Тихо! В доме установлена подслушивающая аппаратура. Я поймал шпионку.
- Марина?
- Да.
- Вы уверены?
- Процентов на девяносто. Слишком бурная реакция на мое желание ее допросить и некоторые вопросы, которые я успел задать.
- Господин... Мне казалось, что она обычная шлюха.
- Какой ты традиционный! Человек зарабатывает на жизнь, делая лю¬дям приятное. К сожалению, не только этим.
- Извините.
- Не за что. Встань с колен, я тебе еще не господин. Пойдем в мой кабинет.
- Надо проверить насчет жучков. Я сейчас позвоню... - он осекся.
- Нет. Потом позвонишь. Отсюда опасно.
Я поднял трубку и гаркнул:
- Летов! Все телефоны Бахтина и Гардина на прослушку немедленно!
- У нас нет оснований... - проговорил он. - Нужно особое поста¬новление.
- Так напиши! Кто у нас курирует СОС?
- Это незаконно.
- Это вопрос жизни и смерти! Будут основания, я гарантирую!
Почему я был так в этом уверен?
- Не ори, - сказал Илья.
- Так. Все под мою ответственность. Если Великий Мастер будет не¬доволен - все свалишь на меня.
- Если будет, кому валить...
- Ну, сделаешь?
- Да ладно, сделаю. Где наша не пропадала!
- Удачи!
Меня переключили еще раз. В кабинете Гардина тоже был микрофон. Молодец Марина!
- Ну, в чем дело? - спросил Гардин, и я услышал шелест бумаги. - Только не вслух.
Я проклинал себя за то, что не снабдил Марину хотя бы парочкой портативных видеокамер. Они, конечно, покрупнее микрофонов (размером с оливку), но и их могут не сразу найти.
- Так, - сказал Игорь. - Насколько это опасно?
Снова шелест бумаги и скрип пера.
- Понятно, - проговорил Гардин. - Но вряд ли они смогут что-то предпринять до окончания расследования. Думаю, время терпит.
Заскрипело перо. Я представлял себе руку Бахтина, держащую пар¬кер, и неизвестную мне надпись на белом листе.
- Да, это аргумент, конечно, - протянул Игорь. - Ну, ладно. Толь¬ко не сегодня. Я занят.
Шелест бумаги.
Голос Гардина:
- Да, обещаю... Если сам буду жив...
Разговор был совершенно непонятен, но истину иногда собирают по крупицам. Я надеялся что-нибудь выудить даже из этого разговора.
Они распрощались. Еще пять минут назад я подумывал о том, не ос¬вободить ли Марину, но теперь отказался от этой мысли. Меня слишком интересовала реакция Гардина на мое имя, точнее на показания детектора лжи.
Он поднялся в спальню. Весело спросил:
- Не замерзла?
- Сволочь! - крикнула Марина.
- Возможно, - сказал он и включил прибор. - Итак, мы не закончи¬ли... Анджей Лещинский.
- Нет! - бросила она.
- Угу... - протянул он. - Фон конечно... Знаешь, я не буду тебя убивать. Успокойся. Я всегда хотел с Анджеем союза. Жаль, что не сло¬жилось. Попробуем еще раз: Анджей Лещинский... Так, прекрасно. Чего и следовало ожидать... Владимир Адамович...
- Да.
- Да-а? Не похоже. И что Анджей велел тебе узнать?
Она молчала.
Потом вскрикнула.
- Так что?
- Убери нож!
- Ладно. Так что же?
- Делай предположения и смотри на свой гребаный детектор!
- Ох, какая лексика! А, казалось, такая воспитанная девушка! Меня интересуют твои предположения, Марина, мои мне и так известны.
- Это значит, что ты боишься попасть в точку.
- Гм...
Я услышал звук его шагов. Видимо, он в задумчивости прошелся по комнате. Вернулся к своей жертве. Марина вскрикнула.
- Ну? - бросил он. - Это твой шанс задать вопрос. Что ты должна была выяснить?
- Ты пытался убить его в Зоне?
- Конечно, нет.
Казалось, он был совершенно спокоен.
- Ладно, живи!
Я услышал скрип ключа в наручниках.
- Передай Анджею Лещинскому, что я не держу на него зла и ни в чем перед ним не виновен. Одевайся!
- Я могу идти?
- Естественно! На все четыре стороны!
Великий Мастер сидел в своем кабинете за рабочем столом. Перед ним лежала кипа бумаг, рядом с которой постепенно вырастали еще две очень разной толщины. И еще одна побольше ждала своей очереди на краю стола. Юстес взял очередной документ, состоящий из трех листков, сое¬диненных степлером, пробежал глазами и подписал. Листки перекочевали в соседнюю кучу ту, что потолще.
- Техасский коктейль, как пик сезона, - усмехнулся Великий Мас¬тер. - Есть также некоторое количество любителей вскрывать вены. Вто¬рое место по популярности. Остальные отдают предпочтение быстрым спо¬собам: от пистолета до ножа гильотины. Но ни у кого никакой фантазии!
По приказу Великого Мастера все дела о мятеже рассматривались во внеочередном порядке и с умопомрачительной скоростью. "У меня куда меньше времени, чем я думал вначале", - говорил он. - "Эти ребята здо¬рово меня подкосили. Нервы, Анджей, нервы! Все болезни от нервов. А я не собираюсь оставлять моему приемнику работу по расчистке этого дерь¬ма", - он выразительно посмотрел на меня. Последнее время он вообще делал много намеков на то, что его приемником буду я. Вдруг перекинул на силовые ведомства с комментарием: "Мятеж пользовался не такой уж широкой поддержкой: и традиционалисты, и силы Свободных Зон все же маргинальны. А потому тот, кто достаточно жестко ликвидирует его пос¬ледствия и наведет порядок, только наберет дополнительных очков". Но я слишком хорошо помнил его "Не обольщайся!" и старался не терять бди¬тельности.
- Вряд ли кто-то будет фантазировать на тему собственной смерти, - заметил я.
- Ну, почему же? Ты ведь, как истинный самурай, наверняка бы выб¬рал харакири тупым бамбуковым ножом и без кайсяку, чтобы остаться в восхищенной памяти потомков. А эти!.. Нет! Измельчал народ. Идея каз¬нить под анестезией могла возникнуть только в наш изнеженный век. По¬чему еще никто не додумался перед расстрелом обезболивающее давать? Помилуйте, господа! Казнь есть казнь!
Привести в исполнение смертный приговор нельзя без визы Великого Мастера. Потому и лежала перед Юстесом кипа вынесенных, но еще не под¬писанных им смертных приговоров с двумя страничками приложения каждый, где свободный гражданин должен был выбрать для себя способ казни из списка или предложить свой.
Я считал, что казнить следует зачинщиков и вождей, солдаты только выполняли приказ.
- Выполняли приказ? - переспросил Юстес. - Ты взрослый свободный человек - ты, что не понимаешь, что тебе приказывают? Или ты права пе¬редал? Ах, не передавал прав? Ну, тогда, извини, и спрашивать буду, как со свободного человека!
Великий Мастер завизировал очередной приговор, написав поверх текста всего одно слово "согласен" и переложил его в толстую стопку других таких же. Взял следующий, задумался, нарисовал знак вопроса и написал "прислать для разговора". Приговор перекочевал в тоненькую стопочку листков с такими же вопросительными знаками, для кого-то оз¬начающими жизнь.
Юстес закончил с приговорами и придвинул к себе толстую стопку листов с края стола. Это были заявления с просьбами о передаче прав. Люди, находящиеся под следствием и судом, и, тем более, осужденные считались обремененными ответственностью и не могли никому передавать права. Но закон силен исключениями. Накануне Хельга разъяснила мне эти юридические тонкости. Любой человек, обремененный ответственностью, может передать права другому человеку, если добьется на это разрешения Великого Мастера. То есть в данном случае Великий Мастер давал разре¬шение на передачу прав Великому Мастеру. Очень быстро выяснилось, что Юстес принимает всех.
Он взял первый документ. В нем было четыре страницы: просьба о передаче прав, смертный приговор и два листка приложения. На последних стояли две огромные буквы "Z" во всю страницу и имелась приписка: "От¬казываюсь от права выбора в пользу Великого Мастера, которого вижу своим единственным господином, и приму от него то наказание, которое он сочтет нужным". После такого казнить за старые грехи своего нового по¬допечного, надевшего рабское кольцо, казалось не совсем этичным. Да и не экономичным каким-то. Если человек собирается стать твоим рабом - ну зачем его расстреливать? На это и был расчет просителей.
Юстес пробежал глазами и отложил документ.
- Ладно, Анджей, не буду больше тебя задерживать. Я хочу, чтобы ты встретился с Галицким и убедил его написать такое же заявление.
- Но я же не могу ему прямо это предложить!
- Не можешь от моего имени, согласен. Мастер не имеет права нико¬го склонять к передаче прав. Зато можешь от своего в качестве доброго дружеского совета. Расскажи сколько желающих и объясни, что это для него единственный шанс. Мне нужно это заявление, Анджей!
- Хорошо, я постараюсь.
Мы встретились за прикрученным к полу железным столом в сумрачной камере с зарешеченным окном. Галицкий был в своей одежде (джинсах и белой рубашке свободного покроя), несмотря на то, что приговор был уже вынесен - еще одна привилегия свободного человека. За время следствия он не утратил изящества и почти французского шарма, легко кивнул мне, когда вошел, улыбнулся с подчеркнутой любезностью и с достоинством сел напротив меня. Я искал в нем внутренний надлом, которого просто не могло не быть после трех недель дознания, когда с ним, мягко говоря, не церемонились.
- С чем пожаловал? - спросил он.
Я достал стандартную распечатку со списком способов казни.
- Вот, прочитай, пожалуйста.
Он пробежал ее глазами.
- Только за этим? Ручку давай. Мне нужно подчеркнуть то, что я выбрал и расписаться?
Он держался так, словно речь шла о ресторанном меню.
- Не спеши, - сказал я. - В последнее время Великий Мастер скло¬нен проявлять милосердие.
- Анджей, не надо, а! Мы два взрослых умных человека... Или ты хочешь объяснить мне тайну того, почему я до сих пор жив?
- Думаю, Мастер Юстес собирается устроить показательную... пока¬зательный процесс.
- Процесс после процесса? Даже, если он собирается судить меня по второму разу - он никогда не сделает этого публично. При моей осведом¬ленности - ты что смеешься? "Показательную казнь" ты хотел сказать!
- Не драматизируй ситуацию. У тебя есть хороший шанс этого избе¬жать.
Он приподнял брови.
- Сейчас на столе у Юстеса лежит кипа заявлений о передаче прав, - сказал я.
- Нет, Анджей, уж извини. Как ни высокопарно это звучит, но я хо¬чу умереть свободным человеком.
- Передать права твой единственный шанс не умирать вообще. По крайней мере, в ближайшее время.
Сергей поморщился.
- И он кого-нибудь принимает?
- Пока не было отказов.
- Та-ак... - он задумался, пальцы забарабанили по столу. - Почему интересно?
- Почему бы не дать людям шанс?
- Действительно, почему бы... И что я должен сделать?
- Во-первых, написать заявление. Во-вторых, на этих двух листоч¬ках все перечеркиваешь и на втором внизу пишешь примерно следующее: "Отказываюсь от права выбора в пользу Великого Мастера, которого вижу своим единственным господином..."
Я не успел закончить, потому что Галицкий расхохотался, и в этом смехе мне почудилась та самая внутренняя трещина, которую я искал с начала этого разговора, а Сергей тщательно и не без успеха скрывал под маской аристократической сдержанности.
- Анджей, неужели ты не понимаешь, что за этим последует? Получив права, он сначала прогонит меня через все девять кругов своей камеры пыток, а потом четвертует на широкой площади!
- Сергей, я практически не сомневаюсь, что после передачи прав тебя ждут несколько неприятных минут, но насчет четвертования ты утри¬руешь.
Галицкий только качал головой.
- Даже, если так, - сказал я. - На другой чаше весов - жизнь. Не стоит ли рискнуть?
- Нет, не стоит, - он горько улыбнулся. - Мои шансы пренебрежимо малы. Ручку-то дай!
Я вынул паркер из внутреннего кармана пиджака, но медлил. Мне еще казалось, что в эту душевную трещину можно сунуть нож и раздвинуть ее так, чтобы сломалась вся броня.
- А доза амфетамина после амитал-натрия - это твоя личная инициа¬тива? - вдруг спросил Галицкий.
- Понимаешь, Мастер Юстес рекомендовал применить наиболее жесткий и эффективный метод из законных. Конкретные решения я принимал сам, если это тебя интересует. Любимый твоим коллегой Неверовым пентотал - все же вчерашний день наркодопроса, скополомин вызывает ложные воспо¬минания, а детектор лжи ты ведь наверняка обманешь. Так что методом исключения для тебя оставался Шлем Фарвелла и то, что ты упомянул. Ну, первое совершенно безобидно: в том, что померяют электрические импуль¬сы твоего мозга, которые он выдает в ответ на раздражители, нет ничего страшного. А относительно второго мне говорили, что это даже приятно: яркость образов, ясность мыслей, осознание своей силы...
- Угу! Особенно учитывая, что тебя перед тем связали, ты пытаешь¬ся вырваться, бьешься, как бабочка в банке - и говоришь, говоришь, го¬воришь... Просто бездна удовольствия!
- Сергей, но ты же не ожидал, что в случае поражения тебя ожидает сплошной парк наслаждений? В тюрьме тоже неприятно сидеть.
Он промолчал. Протянул ко мне руку раскрытой ладонью вверх.
- Ручку, Анджей!
- Возьми!
Он откинулся на спинку стула и внимательно изучил список.
- Знаешь, в этом что-то есть. Все люди умирают так, как Господь им судил, а тут сидишь, выбираешь... Самое время о душе поговорить. Юстес мне ксендза обещал. Напомни ему, пожалуйста. А вдруг, если он такой добрый?
- Хорошо.
Он выбрал строку в списке, подчеркнул, расписался.
- Это самая не театральная.
И вернул мне листы.
- Кто будет присутствовать на церемонии? - спросил он.
- Исполнитель приговора, врач, свидетели, два-три государственных представителя и те, кого ты захочешь пригласить, но не более пяти че¬ловек.
- Им будет тяжело на это смотреть. Лучше накануне.
- Думаю, без проблем. Но не болтай лишнего, если ты их любишь.
- Понимаю, - он усмехнулся. - Не беспокойся, проблем не будет.
- Прессу допускаешь?
- А пошли они!
- Напрасно. Рекомендую. Говорят, в присутствии журналистов испол¬нители ведут себя ответственнее.
- Ну ладно. Одного человека из солидной газеты. Но чтобы никаких телекамер!
- Договорились. И посдержанней в последнем слове, если тебе доро¬ги твои близкие.
- Мог бы и не напоминать. Уже обсудили.
- Ну, все, - я поднялся с места и направился к выходу.
У двери обернулся.
- Спасибо за роскошную сессию!
Он усмехнулся.
- Что, получил удовольствие? Понимаю! К сожалению, не могу побла¬годарить в ответ. Это уже передозировка. К тому же я, как бы, верхний.
Я слегка поклонился и вышел.
- Ну, как? - спросил Юстес, когда я вошел.
- Он очень хорошо держится.
- И?
- Сожалею, - я протянул ему листок с отмеченным видом казни. - Он отказался.
- Почему?
- Считает, что вы его тогда публично четвертуете, - усмехнулся я.
- Умный мальчик, - заметил Юстес. - И правда жаль, я ему всегда симпатизировал.
Взглянул на список.
- Еще один любитель техасского коктейля! Ну, нет! Человек, который хочет, чтобы его усыпили, как бешеного пса, не годится на роль прави¬теля!
Я не стал упоминать об истинных мотивах Сергея.
Великий Мастер откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на меня.
- Жалеешь его?
- Да, - просто ответил я.
- Ты бы его помиловал на моем месте?
- Великий Мастер, жалость - только страсть. Если я хочу заняться сексом - это еще не значит, что я пойду и кого-нибудь изнасилую. И в данном случае я бы дал добро на смертельную инъекцию.
- Хороший ответ, молодец. А если бы он передал права?
- Я бы придумал для него что-то более впечатляющее, хотя не факт, что более мучительное. Отсечение головы, например.
- Не самая приятная казнь, - заметил Юстес. - После отделения го¬ловы от тела мозг еще живет пару минут. Палач времен Великой Французс¬кой Революции господин Самсон вспоминал, что головы гильотинированных вращали глазами и грызли прутья корзин, куда их сбрасывали, так что корзины часто приходилось менять. Но ты прав, что доставить жертве максимум страданий и, с другой стороны, произвести впечатление на пуб¬лику - это две разные задачи. Для меня была бы актуальна последняя.
Он положил листок на стол и размашисто написал на нем "согласен".
- Сергей просил прислать ему католического священника, - сказал я.
- Ничего не имею против. Найди ему ксендза. Только пусть пройдет обработку в подконтрольном тебе ведомстве. На исповеди Галицкий может сказать лишнее. Бог его услышит, а людям не обязательно. Все понятно?
- Разумеется. Еще он просил позволения встретиться с родственни¬ками накануне казни.
- Добро. На казнь кого-нибудь пригласил?
- Нет.
- А я пойду. Ничего, что без приглашения, я не гордый. У нас есть институт государственных представителей. И тебе рекомендую пойти. Сер¬гей сумеет умереть красиво даже при том дурацком способе, что он выб¬рал, чтобы мне насолить. Нас ожидает великолепная сессия! Надеюсь, ты не будешь врать, что это тебе неприятно?
- Нет. Спасибо за приглашение, Великий Мастер.
Сирано был одет так же, как во время нашей последней встречи: уз¬кие джинсы и белая рубашка с длинными рукавами (все чистое и выглажен¬ное), только на ногах мягкие тюремные туфли. Видимо, в своей обуви ему остаться не позволили из соображений безопасности. Он вошел, окинул взглядом присутствующих, кивнул мне и шутовски поклонился Юстесу.
- Приветствую, Великий Мастер!
Камера, в которой должна была состояться казнь, напоминала боль¬ничную палату: голубоватая плитка на стенах и на полу, белый прямоу¬гольник лампы дневного света, электрокардиограф на полке и медицинская кровать с приподнятым изголовьем. На кровати довольно толстый матрац и подушка: на всем чистое белье.
Галицкий усмехнулся.
- Ого! Умереть с комфортом!
Улыбка жутковато смотрелась на его мертвенно-бледном лице.
- Это наиболее гедонистический вариант, Сережа, - сказал Юстес. - Бывает гораздо хуже.
- Спасибо за заботу, Великий Мастер!
- Я тут совершенно не при чем, Сережа. Понимаешь, у нас же част¬ные фирмы этим занимаются. На этой кровати фирма "Танатос", сотрудни¬ков которой я для тебя пригласил, проводит эвтаназии и помогает самоу¬бийцам, предпочитающим медикаментозные методы. Не закупать же отдель¬ное оборудование для казней. Госзаказ не каждый день бывает. Это сей¬час у нас бум. Так что все для удобства клиента, Сережа. А ремни сни¬маются.
Кровать пересекали несколько серых репсовых ремней для фиксации и такие же затягивающиеся манжеты крепились к металлическими бортам кро¬вати, напоминающим поручни в метро. Возле кровати, ближе к ногам, сто¬ял штатив для капельниц, усиливая больничное впечатление.
И сам метод, избранный Галицким, напоминал медицинскую операцию, точностью и последовательностью действия компонентов: все тот же пен¬тотал натрия погрузит в глубокий сон, павулон парализует мускулатуру и, наконец, хлорид калия остановит сердце. Эта смесь и именуется "техасс¬ким коктейлем", поскольку была когда-то опробована и утверждена в Те¬хасском Университете.
Кровать стояла на небольшом возвышении, высотой сантиметров де¬сять и шириной метра в два. Перед ступенькой шел металлический желоб. Я знал, что сюда менее чем за секунду можно опустить бронированное стекло, отделяющее зрителей (то бишь "свидетелей") от осужденного, но Юстес приказал этого не делать.
Мы сидели в первом ряду на легких пластмассовых стульях. Я - по левую руку от Великого Мастера, рядом со мной Летов, по правую руку от Юстеса: Гардин, Бахтин и Питон. Великий Мастер пригласил нас всех.
Кроме того, присутствовал прокурор, врач, начальник тюрьмы, журна¬лист из официальной газеты Высшего Совета Мастеров и двое мужчин в черных куртках с серебристой надписью "Танатос".
- Сережа, - сказал Великий Мастер. - Мое предложение остается в силе.
Галицкий поморщился и отвернулся. Бросил быстрый взгляд на кро¬вать.
- Мне сюда?
К нему подошли те двое в черном: высокий поджарый человек, ничем не напоминавший палача и светловолосый парень помоложе.
- Господин Галицкий, я представитель фирмы "Танатос", занимающей¬ся законными убийствами. Это мой помощник. В ближайшие пять минут вы должны слушаться меня.
- Да. Что от меня требуется?
- Снимите, пожалуйста, рубашку.
Сирано начал расстегивать пуговицу на манжете, и я заметил, что у него дрожат руки.
- Куда инъекция? - спросил он. - В руку? Может быть, достаточно завернуть рукав?
- В две руки. Лучше снять рубашку, - сказал "представитель фир¬мы".
Глядя на то, с каким трудом Галицкому дается каждая пуговица, и как Юстес впился глазами в его дрожащие пальцы, я думал, что сия про¬цедура согласована с Великим Мастером. У двери дежурила настороженная охрана в составе шести гвардейцев, и трое замерли по бокам и за спиной Сергея. Да, человеку в таком состоянии свойственно творить глупости.
- Сережа, - сказал Великий Мастер. - Ты боишься, что я тебя казню после передачи прав. Я могу тебе сразу написать помилование. Ты пишешь заявление, я - помилование, и обмениваемся документами.
- Чтобы потом четвертовать меня за не на место положенную сереб¬ряную ложку? - нервно спросил Галицкий.
- Да что ты зациклился на этом четвертовании, честное слово! У меня и в мыслях такого не было.
Сирано промолчал, наконец, снял рубашку и поискал глазами место, куда бы ее положить. Молодец! Взял себя в руки. Я ждал, что он в серд¬цах бросит ее на пол.
- Дайте мне, - сказал палач. - Мы передаем вещи родственникам. Передал рубашку ассистенту, взял Галицкого за руку, и надел ему на запястье манжету электрокардиографа. Включил прибор. По экрану по¬бежала пульсирующая ломаная линия. Сергей побледнел еще сильнее.
- Это только электрокардиограф, - сказал сотрудник "Танатоса".
- Да, я понял.
Палач расстегнул ремни на кровати.
- Теперь ложитесь.
Сергей подчинился. "Представитель фирмы" снова взялся за ремни.
- Юстес! - бросил Галицкий. - Ты мог бы меня не унижать хотя бы этим!
- Ничего не поделаешь, Сережа, техника безопасности. Не обращай внимания. Это не больно.
На губах Великого Мастера играла та самая улыбка, которую я заме¬чал и за собой, когда мне приходилось взглянуть в зеркало во время экшн.
Галицкий был прочно привязан к кровати, и я заметил, как рассла¬билась охрана.
- Господин Галицкий, - сказал "представитель фирмы". - Мы сейчас будем ставить катетеры. Постарайтесь быть спокойнее. Если человек сопро¬тивляется, есть опасность пробить вену и попасть в мышечную ткань. Это не в ваших интересах: тогда введение препарата будет очень болезнен¬ным.
- Успокойтесь, я не склонен к бессмысленным действиям, - сказал Сергей.
Мастер Юстес приподнял брови и усмехнулся.
- Да-а?
Галицкий проигнорировал.
- Есть, конечно, индивидуальные особенности организма, но при ра¬зумном поведении подопечного и профессионализме исполнителя в данном методе неприятных ощущений можно полностью избежать, - продолжил па¬лач, распаковывая катетеры.
Посмотрел на руки Сергея, жестко привязанные к бортам кровати.
- Ну, здесь все прекрасно. Сразу видно, что человек не наркоман и не диабетик. Думаю, проблем не будет. Оборудование у нас качественное, трубки не рвутся, катетеры не выпадают.
- Стоп! - сказал Мастер Юстес.
Встал, взял свой стул и поставил к кровати. Сел, поднял руку, раскрытой ладонью вверх.
- Катетеры! Это не отразится на вашем гонораре. Ставьте пока ка¬пельницы.
- Ну, что вы, какой гонорар! Госзаказ - это в основном для рекла¬мы. Возьмите, Великий Мастер. Для нас честь вам проассистировать.
Сергей весь напрягся. Рука в репсовой манжете дрогнула и сжалась.
- Все хорошо, Сережа, - сказал Юстес. - Я знаю, где у человека вены.
Ловким профессиональным движением, меньше, чем за минуту, он пос¬тавил оба катетера.
- Вот так! А ты думал, что я тебе буду кожу резать, чтобы вены найти?
Палач укреплял капельницы и одобрительно смотрел на Юстеса: один мастер любовался работой другого.
Капельниц было две. Сотрудник "Танатоса" присоединил трубку к од¬ной из них, отпустил зажим, подождал, когда на другом конце трубки по¬явится капля, и передал трубку Великому Мастеру, который присоединил ее к катетеру на правой руке Сергея. Второй катетер так и остался герме¬тично закрытым.
- Не больно? - спросил Юстес.
- Нет.
Галицкий вздохнул и полузакрыл глаза.
- Сережа! - позвал Великий Мастер. - Это физиологический раствор. Тебе еще приговор слушать и последнее слово говорить.
Прочитали приговор.
- Сережа, сказать что-нибудь хочешь? - сказал Юстес. - Прощения попросить?
- Нет, - его голос слегка дрожал.
- Как хочешь. Тогда начинаем.
Великий Мастер присоединил трубку ко второй капельнице.
- А вот в этой пентотал, Сережа.
Протянул руку к зажиму. Остановился в сантиметре.
- Знаешь, Сережа, мне чрезвычайно не хочется вводить тебе эту га¬дость. Так как насчет передачи прав?
- А если. Без. Этого? - с трудом проговорил Сирано.
- Без этого никак! Ты таких дел натворил, что я предпочел бы дер¬жать тебя под жестким контролем.
- Нет.
Мастер Юстес глубоко вздохнул, и чуть отпустил зажим.
- Ну, все: процесс пошел.
Галицкий, не отрываясь, смотрел туда. Уровень жидкости почти не ме¬нялся.
- Великий Мастер, - сказал представитель "Танатоса", - Это слиш¬ком медленно! Надо на порядок быстрее. По американской технологии за пятнадцать-пятьдесят секунд весь препарат.
- А нам басурмане не указ, - сказал Великий Мастер. - К тому же мы никуда не торопимся. Правда, Сережа?
Сирано закрыл глаза.
- Рано, Сережа, рано. Посмотри, во-он там еще сколько! Это и есть смертельная доза. А то, что я ввел - это сущая мелочь. Ну, поспишь немного. Это всего лишь пентотал. Павулон в другой капельнице, мы ее еще не трогали. Не говоря уже о хлориде калия. Так что ситуация пока обратима. Ну, так как?
Если бы я был на месте Галицкого, я бы его либо обматерил, либо сдался. Но Сирано был сильнее меня.
- Давай быстрее! - тихо сказал он.
- Ну, как скажешь.
Великий Мастер отпустил зажим, и уровень жидкости начал быстро уменьшаться. Не прошло и минуты, как капельница опустела. Палач снова присоединил трубку к емкости с физраствором.
Веки Сирано задрожали, он засыпал.
- Я знаю, что ты еще не спишь, Сережа, - сказал Великий Мастер. - Но, к сожалению уже поздно: смертельная доза введена. Я хочу, чтобы ты знал: если бы ты согласился на мое предложение две минуты назад, когда я начал вводить пентотал, я бы точно тебя помиловал и без всяких пос¬ледующих казней за серебряные ложки. Ты упрямый, люблю таких.
Воспринял ли Сергей его слова? Понял ли? Или они растворились в череде барбитуратных галлюцинаций, уже заполнивших его мозг? Может быть, и понял. Великий Мастер всегда знал, что делает.
Пока трубку заполнял физраствор, палач установил емкость с паву¬лоном. Затем сменил капельницы.
Сирано спал.
После павулона - снова физиологический раствор, промыть трубку. Иначе компоненты прореагируют, и будет закупорка. И, наконец - хлорид калия.
На электрокардиографе упорно пульсировала ломаная. Сергей был еще жив.
Опустела капельница с хлоридом калия. Палач убрал ее и отсоединил трубку.
Я считал оставшиеся секунды по ударам своего сердца и зеленым сполохам сердца Галицкого. Наконец, амплитуда ломаной начала затухать, и она схлопнулась в тонкую горизонтальную линию.
- Хорошо прошло, - сказал "представитель фирмы". - Просто идеаль¬но!
Я понимал "любителей "техасского коктейля"". Эта смерть казалась легкой, по крайней мере, со стороны.
Юстес коснулся запястья Галицкого, и браслет, так и не убивший его, расстегнулся и соскользнул с руки. Великий Мастер поймал его и уб¬рал в карман.
- Пойдем, Анджей, - сказал он.
Мы вышли в коридор.
- Ну, как тебе сессия?
Я промолчал. В голове вертелась только одна мысль: "Я бы сломал¬ся!" Но высказывать ее казалось самоубийством.
- Что, Анджей, получил удовольствие?
- Честно говоря, довольно мазохистское. Я отождествлял себя с ним.
Он усмехнулся.
- Я тоже. Это нормально. Кайф верхнего опосредован.
- И я не испытываю никакого желания убивать нижнего после получе¬ния кайфа.
- Представь себе, и я! Под конец я совершенно искренне хотел его спасти, но он не внял. Увы, простить его и сохранить за ним статус полноправного гражданина было уж совсем неразумно. Конечно, на свободу бы он не вышел, но был бы опасен и за решеткой. Другое дело раб. Пере¬шел бы к тебе по наследству. Как тебе такой раб, Анджей?
- Геморойно, но приятно.
- Думаю, что даже не очень геморойно. Люди, от которых так трудно добиться согласия, очень высоко ценят слово. Если бы он подписал пере¬дачу прав - он бы и играл по тем правилам, на которые сам согласился. К тому же я бы его приятно удивил реальностью помилования без всяких последующих четвертований. Он бы стал искренне моим, телом и душой. А потом и твоим, Анджей. Беда в том, что он не хотел играть по этим правилам.
Я уже привыкал к роли наследника престола, и почти не обращал внимания на подобные намеки. Старался только не забывать, что пятеро из нас еще живы.
Как частное лицо Мастер Юстес арендовал Красную площадь на десять дней, как частное лицо нанял плотников и консультантов из фирм, зани¬мающихся законными убийствами. И на арендованной земле, точнее брус¬чатке, выросло сорок пять виселиц. Все они были предназначены для тех, кто передал права Великому Мастеру. Остальных уже казнили выбранными ими способами и келейно: закон не предусматривал публичной казни для свободных людей. Для рабов же все было на усмотрение господина.
Мы с Юстесом и еще несколькими приглашенными сидели в ложах возле кремлевской стены. Это казалось мне крайне опасным. Родственники и со¬чувствующие казненным могли стрелять в Великого Мастера. И за одно в тех, кто был рядом с ним.
- Ничего, Анджей, мои люди все проверили, - сказал он. - Нет здесь никаких снайперов.
- Можно было поставить бронированное стекло, - заметил я.
- Нет. Не то. Я хочу дышать с ними одним воздухом и видеть все без дурацких преград.
Девять рядов виселиц, очень высоких, выше фонарных столбов. Похо¬жие на шалаши или гигантские качели: деревянные опоры стоят по две, под углом к друг другу метра через полтора, по дюжине на каждую висе¬лицу. Целый лес, священная роща смерти. Метрах в пяти от земли - длин¬ные деревянные помосты, к которым ведут широкие лестницы.
Я подумал о рядах римских крестов, выраставших вдоль древних до¬рог после подавления иудейских бунтов, и о крестах Японии с распятыми на них христианскими неофитами.
- Впечатляет? - поинтересовался Юстес.
- Да, - сказал я. - Зачем такие высокие?
- Ну, уж не ради театральности. Прогрессивный метод. Разработан в Англии, на основе опыта морских казней. Господа пираты вешали на реях, и их жертвы практически мгновенно умирали от разрыва спинного мозга, а потом несчастных морских разбойников тащили на низкую виселицу, где процедура могла растянуться на десятки минут. Страшновато звучит рево¬люционный лозунг насчет повешения на фонарях. Однако повесить на фона¬ре гораздо милосерднее, чем на старинной виселице - фонарь высокий. Честно говоря, я бы предпочел вешать с трех метров, а не с пяти - оно дешевле. Но все три фирмы "Танатос", "Ладья Харона" и "Нирвана" наот¬рез отказались работать по средневековой технологии. Дорога им, видите ли, репутация. "Веревки выварим, Великий Мастер, под грузом сутки про¬держим, Великий Мастер, всех подопечных взвесим и для каждого индиви¬дуально рассчитаем оптимальную длину веревки и петли смажем парафином, Великий Мастер. Сделаем пару виртуальных прогонов на компьютере и пару в реале с мешками песка. Ничего не спружинит, не запутается и не порвется, будьте покойны, Великий Мастер - никто ничего не почувству¬ет". "И почем?" - поинтересовался я. Когда они представили мне счет, мое сердце как-то сразу смягчилось, и я помиловал тридцать пять чело¬век из восьмидесяти, дабы окончательно не вылететь в трубу. Я уже по¬думывал, не нанять ли специалистов из какой-нибудь фирмы поскромнее, но отказался от этой идеи. Еще не хватало, чтобы по пять раз вешали! Все же люди мне права передали. В конце концов, сговорились индивиду¬ально веревки не подбирать. Я потребовал только, чтобы никому не сор¬вало голову. Все же это слишком брутально. А если кто-то будет умирать от удушья - я не в обиде.
Всех казнили в один день. Свозили партиями по несколько человек в крытых фургонах с зарешеченными окнами на задней двери. И я видел в их глазах смертельную обиду и горечь обманутой надежды. Многие сдирали рабские кольца и бросали их под ноги. Но это уже ничего не могло изме¬нить.
Привезли первую партию осужденных, вывели на помост. По брусчатке зазвенело чье-то рабское кольцо. Каждого держали трое охранников: двое за запястья и один стоял за спиной и держал за плечи. Все стояли спо¬койно: ни криков, ни истерик, только у ближайшего к нам раба я заметил крепко сжатый кулак, думаю до боли, и с ногтями, впившимися в ладонь. Наивная попытка заглушить страх физической болью. Им связали лодыжки нейлоновыми веревками, палачи (ах, да! Конечно, сотрудники фирм закон¬ных убийств!) накинули петли и проверили правильность положения узла (точно под левым ухом). Мешков на голову не надевали, это противоречи¬ло целям мастера Юстеса ужаснуть свидетелей видом вывалившихся языков и глаз, вылезших из орбит. Последнего слова не предоставили. Они рабы. Мастеру Юстесу вовсе не хотелось выслушивать проклятия обманутых им людей. Впрочем, почему обманутых? Он им ничего не обещал.
Их поставили на двери люков, сделанных в помосте, и палачи однов¬ременно подняли рычаги, открывающие люки. Они открылись с чудовищным грохотом. Зажужжала телекамера и огромный, похожий на валик для пок¬раски стен, микрофон передал куда-то этот грохот. Казнь транслирова¬лась по телевидению. Осужденные пролетели несколько метров и повисли над землей как тряпичные куклы. Мне казалось, что я слышу хруст ломае¬мых позвонков.
- Наказывать моих рабов - мое частное дело, но я разрешил сни¬мать, - заметил Юстес.
Следующую партию привезли до того, как первым успели констатиро¬вать смерть.
- Сердце бьется еще минут десять после разрыва спинного мозга, - сказал Великий Мастер. - Но это уже ничего не значит. Оно может рабо¬тать в автономном режиме, именно поэтому возможна его трансплантация.
Я сломался на седьмой партии. Для меня это было слишком. Я отвел глаза от зрелища этой непрекращающейся агонии и начал изучать пол у себя под ногами.
- О чем ты думаешь? - спросил Великий Мастер и положил руку мне на плече.
Я с трудом удержался от того, чтобы не сбросить ее. Близость это¬го человека больше не рождала в моем сердце ни гордости и самодоволь¬ства наследника престола, ни эйфории почти достигнутой вершины - толь¬ко отвращение и страх.
- О римских крестах, - с трудом проговорил я.
- Спасибо за откровенность, - сказал Юстес. - Но крест - это куда менее приятно. Повешение на длинной веревке - строго самая легкая казнь. Гораздо легче хваленого "техасского коктейля", по крайней мере, быстрее. Хотя куда драматичнее выглядит и не вызывает ассоциаций с операционной. Правда, смещения шейных позвонков может и не произойти, всякое бывает. Но даже если от удушья... Помнишь "Жюстину" де Сада? Тот эпизод, где очередной встреченный ею злодей по имени Роллан просит его повесить, чтобы проверить, действительно ли эта казнь "невыразимо сладостна". Она должна перерезать веревку только после его оргазма. А в средние века под виселицами искали корень мандрагоры, которая вырас¬тала там, куда изливалась сперма. Ну, допустим, опыты Миновици это оп¬ровергают и заставляют списать оргазм и мандрагору на счет средневеко¬вых баек о полетах на метле. Но есть же любители асфиксии. Может быть, доктор Миновици просто не был мазохистом или ему не нравилось удушье. Порка тоже не всем нравится. Но чтоб ты знал, и это есть медицинский факт: во время удушения в организме происходит мощный гормональный выброс, который вызывает половое возбуждение. Примечательно, что в ру¬кописных протоколах вскрытия, сделанных сэром Бернардом Спилсбери (весьма знаменитым патологоанатомом) отмечалось извержение семени.
Об экспериментах Миновици я слышал. Николаус Миновици был фран¬цузский врач, который проводил на себе опыты с удавливанием, чтобы описать состояние, возникающее при повешении. Экспериментальную уста¬новку он, видимо, непосредственно содрал у маркиза де Сада: веревка была перекинута через блок, укрепленный на потолке, и ее конец держал ассистент, на другом же конце располагалась петля, в которой и висел экспериментатор. Правда, до двух минут, когда у повешенных раскрывают¬ся сфинктеры ануса и уретры, Миновици не дотянул: максимальная продол¬жительность нахождения в петле, которой он сумел достичь, составляла двадцать шесть секунд. Свои ощущения он описал примерно так: "Как только ноги оторвались от опоры, веки мои судорожно сжались. Дыхатель¬ные пути были перекрыты настолько плотно, что я не мог сделать ни вдо¬ха, ни выдоха. В ушах раздался какой-то свист. Я уже не слышал голоса ассистента, натягивавшего шнур и отмечавшего по секундомеру время. В конце концов, боль и недостаток воздуха заставили меня остановить опыт. Когда эксперимент был закончен, я спустился вниз, из глаз моих брызну¬ли слезы"...
Но прикалывается же с чего-то народ...
- Никогда не увлекался асфиксией, - сказал я.
- И правильно! Дело опасное, если дорожишь своим партнером. Даже кратковременно кислородное голодание мозга может вызвать необратимые последствия. Но здесь у нас другие задачи, и необратимые последствия входят в наши планы. Почему бы за одно не позволить людям испытать последнее в жизни наслаждение? По-моему, сие вполне в русле нашей ге¬донистической идеологии. Как ты считаешь?
- Не знаю. Впечатление ужасное.
- Угу! Чего я собственно и добивался. Анджей, учись производить нужное тебе впечатление, причем минимальными средствами. Ты видишь перед собой сорок пять виселиц, еще двадцать восемь человек казнены как свободные. Итого семьдесят три. Знаешь, сколько заявлений о передаче прав я получил?
- И сколько?
- Около двух тысяч. Сколько процентов я казнил?
- Меньше четырех.
- Это много?
Я промолчал.
- А сколько помиловал? - спросил он.
- Девяносто шесть, - вздохнул я.
Их проводили до особняка Гардина, остановились на краю леса и включили подслушивающую аппаратуру. Микрофон с передатчиком был введен Марине под кожу в районе шеи, под волосами, и казался едва заметной припухлостью размером в пару миллиметров. Она была не в восторге от этой операции, но я заметил, что по сравнению с ее приключениями у Булгарина, это сущая ерунда, и она дала себя уговорить. С ней ехали еще несколько таких бусинок, которые она должна была потерять в апартаментах Игоря.
Микроавтобус возле дома Гардина транслировал запись непосредс¬твенно в мой кабинет в здании СОС, куда я и отправился после приема, переложив ведение допросов на сотрудников Летова и наказав звать меня, ежели что.
Все началось очень мирно, совершенно ванильно и малоинформативно. Они дошли до спальни Гардина и занялись сексом под цитаты из Кама-сут¬ры и Марциала, с большим вкусом приводимые хозяином. Марина приняла эту Игру в Бисер в будуаре и процитировала Апулея, из начала, когда главный герой еще не превратился в осла. Что-то относительно гладенько выбритого женского места, к которому героиня приложила "розовую руч¬ку". Похоже, для моей знакомой это была синекура. Единственным (и то не бог весть каким) отступлением от благопристойности был тот факт, что в спальне присутствовали две рабыни Гардина, причем не только для "подать-принести". Марина честно пыталась перевести разговор на собы¬тия в Свободных Зонах и вообще дела Игоря, но он тут же это пресекал, и беседа снова принимала тот же изящно-эротический характер.
Стонала она высокопрофессионально. Я вспомнил полисменов, которые поблагодарили нас с Хельгой за приятное зрелище.
- Ах! - сказала она. - Давно я не получала такого удовольствия от работы.
- До завтра останешься? - спросил Игорь.
- Как прикажет хозяин.
- Оставайся.
На следующий день мы с Гардиным не виделись. Он занимался спокой¬ным культурным блоком, и я ему здорово завидовал.
Вечером я приготовился слушать продолжение приятной радиопоста¬новки, хотя, честно говоря, считаю, что сексом надо заниматься, а не смотреть, или, тем более, слушать. Но, что поделаешь, работа!
На этот раз было интереснее: Гардин предложил ей поиграть с ножа¬ми.
- Хорошо, - согласилась она. - Только чтобы никаких шрамов!
- Ничего не останется.
Я насторожился.
- Так, руку сюда, - говорил голос Гардина. - Не боишься наручни¬ков?
- Да, нет.
- Они у меня стальные: классический полицейский вариант. Так что не дергайся - поранишь руку...
Я услышал щелчок наручников, потом еще один и голос Гардина:
- Какие у тебя тонкие щиколотки!
Щелчок.
- Не давит?
- Не очень.
Щелк.
- Здорово! С мужиками такой вариант не проходит. Не люблю кожаные браслеты, что поделаешь! Какая ты красивая!
- А это зачем?
- Для остроты ощущений.
- Не надо! Я хочу любоваться твоим прекрасным лицом.
Гардин усмехнулся.
- Ну, хорошо. Обойдемся без повязки.
- А это зачем? - удивленный голос Марины.
Я услышал тихое жужжание какого-то прибора.
- А это детектор лжи, - пояснил Гардин.
- Зачем?!
- Для допроса.
- Как?!
- Очень просто.
- Что это?
- Датчики дыхания.
- А это?
- Датчики двигательной активности... Датчик КГР.
- Чего?
- Кожно-гальванической реакции... Датчик мимики лица... Датчик артериального давления...
Я слушал это перечисление и клял себя за то, что не потрудился прочитать Марине лекцию на тему "как обмануть лайдетектор".
- Датчик плетизмограммы, - сказал Гардин.
- Это еще что за хрень? - не выдержала Марина.
- Объясняю. В зависимости от состояния кровеносных сосудов раз¬личные органы человека (например, пальцы) изменяются в объеме. Эти из¬менения и регистрирует плетизмограф... Ну, все. Теперь смотри на экран - будет интересно.
Она закричала.
- Это только скальпель, - сказал Игорь. - Шрама не останется. Я знаю, как резать. Как тебе пик диаграммы? Впечатляет? Это твоя реакция на стресс.
- О Господи! - закричала она и застонала от боли.
- Я же сказал: не дергайся. Рука - ерунда! Вот, если бы ты сейчас на нож метнулась - было бы совсем плохо. У тебя здесь сонная артерия. Смотри, какой всплеск, круче предыдущего. Лежи спокойно.
Она тяжело дышала, и я слышал каждый вдох.
Я впечатлился гардинской методикой калибровки прибора, но пока не понимал, как он собирается снимать повышенный эмоциональный фон.
- Ножи пока отложим, - сказал он. - Еще будет время. А сейчас нам предстоит серьезный разговор. Если ты та, за кого себя выдаешь - отп¬равишься домой с двойным гонораром. Не волнуйся, точность полиграфа близка к ста процентам.
Насчет ста процентов Гардин явно заливал. Я навскидку мог привес¬ти десяток способов обмануть эту железку. Ну, например, выпить накану¬не десять-пятнадцать чашечек кофе, чтобы все реакции были заторможен¬ными. Или пару пинт пива, чтобы мозги были другим заняты. Или немного алкоголя. Есть еще метод подложить кнопку в ботинок и периодически на¬жимать на нее большим пальцем ноги, чтобы запутать прибор.
Я подумал, что в неожиданном допросе обнаженного человека есть истинное дао - все вышеперечисленные способы отпадали.
- Если же ты - агент одного из моих врагов - ничего обещать не могу, - продолжил Гардин. - У меня сад большой, земля мягкая. Никто и не найдет. Ну, начнем... Сейчас лето?
- Да.
Процедура обещала затянуться часа на три. Пока еще Гардин разде¬лается с нейтральными вопросами. На них реакция должна быть спокойной, по крайней мере, насколько это возможно в данной ситуации. Тоже калиб¬ровка прибора.
- Сегодня четверг?
- Нет.
- Вас зовут Марина?
- Да.
Я начал скучать. Недалеко от дома Гардина ждали мои люди. Если дела пойдут совсем плохо - девушку придется освободить. Под "совсем плохо" я понимал покушение на убийство. В этом случае мы только выиг¬раем, поймав Игоря с поличным. Но мне слабо верилось в то, что он так подставится.
- Вы занимались черным бизнесом? - спросил Гардин.
- Нет, - быстро ответила Марина.
- Посмотри внимательно. Опять скачек. Значит, занималась. И опять скачек! Вы живете в Москве?
- Да.
- Ну, вот, другое дело. Гораздо спокойнее... Илья Летов?
- Что?
- Угу! Довольно горячо! Вы ставили жучки?
- Нет.
- Ага! Замечательно!
И я понял, что нас сейчас расколют в два счета. Ничем страшным мне это не грозило. Великий Мастер не запрещал нам подсылать друг к другу агентов, а на расследование покушения и вовсе дал добро. Марину, Гардин тоже не прирежет. Он слишком умен для этого. Мое имя в ее устах означало только провал операции, не больше, но и не меньше.
- Анджей Лещинский? - продолжил Игорь.
И тут у него зазвонил телефон. Я очень надеялся, что Гардин не успел увидеть показания прибора.
- Да? - сказал он. - Уже внизу? Хорошо, жди!
Я слышал, как он кладет трубку на рычаг.
- Ну, госпожа Войтович, я вынужден вас ненадолго оставить. Наде¬юсь, вы не будете терпеть ни в чем неудобства: наручники не жмут, мяг¬ко, не холодно. Так что, разрешите откланяться.
Меня переключили на другой микрофон. Вероятно, сигнал шел из при¬хожей. Все же Марина неплохо поработала.
Звук отрываемой двери, чьи-то шаги.
- Добрый вечер, господин Гардин! Извините, что побеспокоил. Это очень срочно.
Я сразу узнал голос: Святослав Бахтин. Тоже мне новость! Я уже неделю знаю об этом альянсе.
- Что так официально? - спросил Игорь.
- Обстоятельства сложились таким образом, что я должен немедленно просить вас принять у меня права.
- Тихо! Тихо! В доме установлена подслушивающая аппаратура. Я поймал шпионку.
- Марина?
- Да.
- Вы уверены?
- Процентов на девяносто. Слишком бурная реакция на мое желание ее допросить и некоторые вопросы, которые я успел задать.
- Господин... Мне казалось, что она обычная шлюха.
- Какой ты традиционный! Человек зарабатывает на жизнь, делая лю¬дям приятное. К сожалению, не только этим.
- Извините.
- Не за что. Встань с колен, я тебе еще не господин. Пойдем в мой кабинет.
- Надо проверить насчет жучков. Я сейчас позвоню... - он осекся.
- Нет. Потом позвонишь. Отсюда опасно.
Я поднял трубку и гаркнул:
- Летов! Все телефоны Бахтина и Гардина на прослушку немедленно!
- У нас нет оснований... - проговорил он. - Нужно особое поста¬новление.
- Так напиши! Кто у нас курирует СОС?
- Это незаконно.
- Это вопрос жизни и смерти! Будут основания, я гарантирую!
Почему я был так в этом уверен?
- Не ори, - сказал Илья.
- Так. Все под мою ответственность. Если Великий Мастер будет не¬доволен - все свалишь на меня.
- Если будет, кому валить...
- Ну, сделаешь?
- Да ладно, сделаю. Где наша не пропадала!
- Удачи!
Меня переключили еще раз. В кабинете Гардина тоже был микрофон. Молодец Марина!
- Ну, в чем дело? - спросил Гардин, и я услышал шелест бумаги. - Только не вслух.
Я проклинал себя за то, что не снабдил Марину хотя бы парочкой портативных видеокамер. Они, конечно, покрупнее микрофонов (размером с оливку), но и их могут не сразу найти.
- Так, - сказал Игорь. - Насколько это опасно?
Снова шелест бумаги и скрип пера.
- Понятно, - проговорил Гардин. - Но вряд ли они смогут что-то предпринять до окончания расследования. Думаю, время терпит.
Заскрипело перо. Я представлял себе руку Бахтина, держащую пар¬кер, и неизвестную мне надпись на белом листе.
- Да, это аргумент, конечно, - протянул Игорь. - Ну, ладно. Толь¬ко не сегодня. Я занят.
Шелест бумаги.
Голос Гардина:
- Да, обещаю... Если сам буду жив...
Разговор был совершенно непонятен, но истину иногда собирают по крупицам. Я надеялся что-нибудь выудить даже из этого разговора.
Они распрощались. Еще пять минут назад я подумывал о том, не ос¬вободить ли Марину, но теперь отказался от этой мысли. Меня слишком интересовала реакция Гардина на мое имя, точнее на показания детектора лжи.
Он поднялся в спальню. Весело спросил:
- Не замерзла?
- Сволочь! - крикнула Марина.
- Возможно, - сказал он и включил прибор. - Итак, мы не закончи¬ли... Анджей Лещинский.
- Нет! - бросила она.
- Угу... - протянул он. - Фон конечно... Знаешь, я не буду тебя убивать. Успокойся. Я всегда хотел с Анджеем союза. Жаль, что не сло¬жилось. Попробуем еще раз: Анджей Лещинский... Так, прекрасно. Чего и следовало ожидать... Владимир Адамович...
- Да.
- Да-а? Не похоже. И что Анджей велел тебе узнать?
Она молчала.
Потом вскрикнула.
- Так что?
- Убери нож!
- Ладно. Так что же?
- Делай предположения и смотри на свой гребаный детектор!
- Ох, какая лексика! А, казалось, такая воспитанная девушка! Меня интересуют твои предположения, Марина, мои мне и так известны.
- Это значит, что ты боишься попасть в точку.
- Гм...
Я услышал звук его шагов. Видимо, он в задумчивости прошелся по комнате. Вернулся к своей жертве. Марина вскрикнула.
- Ну? - бросил он. - Это твой шанс задать вопрос. Что ты должна была выяснить?
- Ты пытался убить его в Зоне?
- Конечно, нет.
Казалось, он был совершенно спокоен.
- Ладно, живи!
Я услышал скрип ключа в наручниках.
- Передай Анджею Лещинскому, что я не держу на него зла и ни в чем перед ним не виновен. Одевайся!
- Я могу идти?
- Естественно! На все четыре стороны!
Великий Мастер сидел в своем кабинете за рабочем столом. Перед ним лежала кипа бумаг, рядом с которой постепенно вырастали еще две очень разной толщины. И еще одна побольше ждала своей очереди на краю стола. Юстес взял очередной документ, состоящий из трех листков, сое¬диненных степлером, пробежал глазами и подписал. Листки перекочевали в соседнюю кучу ту, что потолще.
- Техасский коктейль, как пик сезона, - усмехнулся Великий Мас¬тер. - Есть также некоторое количество любителей вскрывать вены. Вто¬рое место по популярности. Остальные отдают предпочтение быстрым спо¬собам: от пистолета до ножа гильотины. Но ни у кого никакой фантазии!
По приказу Великого Мастера все дела о мятеже рассматривались во внеочередном порядке и с умопомрачительной скоростью. "У меня куда меньше времени, чем я думал вначале", - говорил он. - "Эти ребята здо¬рово меня подкосили. Нервы, Анджей, нервы! Все болезни от нервов. А я не собираюсь оставлять моему приемнику работу по расчистке этого дерь¬ма", - он выразительно посмотрел на меня. Последнее время он вообще делал много намеков на то, что его приемником буду я. Вдруг перекинул на силовые ведомства с комментарием: "Мятеж пользовался не такой уж широкой поддержкой: и традиционалисты, и силы Свободных Зон все же маргинальны. А потому тот, кто достаточно жестко ликвидирует его пос¬ледствия и наведет порядок, только наберет дополнительных очков". Но я слишком хорошо помнил его "Не обольщайся!" и старался не терять бди¬тельности.
- Вряд ли кто-то будет фантазировать на тему собственной смерти, - заметил я.
- Ну, почему же? Ты ведь, как истинный самурай, наверняка бы выб¬рал харакири тупым бамбуковым ножом и без кайсяку, чтобы остаться в восхищенной памяти потомков. А эти!.. Нет! Измельчал народ. Идея каз¬нить под анестезией могла возникнуть только в наш изнеженный век. По¬чему еще никто не додумался перед расстрелом обезболивающее давать? Помилуйте, господа! Казнь есть казнь!
Привести в исполнение смертный приговор нельзя без визы Великого Мастера. Потому и лежала перед Юстесом кипа вынесенных, но еще не под¬писанных им смертных приговоров с двумя страничками приложения каждый, где свободный гражданин должен был выбрать для себя способ казни из списка или предложить свой.
Я считал, что казнить следует зачинщиков и вождей, солдаты только выполняли приказ.
- Выполняли приказ? - переспросил Юстес. - Ты взрослый свободный человек - ты, что не понимаешь, что тебе приказывают? Или ты права пе¬редал? Ах, не передавал прав? Ну, тогда, извини, и спрашивать буду, как со свободного человека!
Великий Мастер завизировал очередной приговор, написав поверх текста всего одно слово "согласен" и переложил его в толстую стопку других таких же. Взял следующий, задумался, нарисовал знак вопроса и написал "прислать для разговора". Приговор перекочевал в тоненькую стопочку листков с такими же вопросительными знаками, для кого-то оз¬начающими жизнь.
Юстес закончил с приговорами и придвинул к себе толстую стопку листов с края стола. Это были заявления с просьбами о передаче прав. Люди, находящиеся под следствием и судом, и, тем более, осужденные считались обремененными ответственностью и не могли никому передавать права. Но закон силен исключениями. Накануне Хельга разъяснила мне эти юридические тонкости. Любой человек, обремененный ответственностью, может передать права другому человеку, если добьется на это разрешения Великого Мастера. То есть в данном случае Великий Мастер давал разре¬шение на передачу прав Великому Мастеру. Очень быстро выяснилось, что Юстес принимает всех.
Он взял первый документ. В нем было четыре страницы: просьба о передаче прав, смертный приговор и два листка приложения. На последних стояли две огромные буквы "Z" во всю страницу и имелась приписка: "От¬казываюсь от права выбора в пользу Великого Мастера, которого вижу своим единственным господином, и приму от него то наказание, которое он сочтет нужным". После такого казнить за старые грехи своего нового по¬допечного, надевшего рабское кольцо, казалось не совсем этичным. Да и не экономичным каким-то. Если человек собирается стать твоим рабом - ну зачем его расстреливать? На это и был расчет просителей.
Юстес пробежал глазами и отложил документ.
- Ладно, Анджей, не буду больше тебя задерживать. Я хочу, чтобы ты встретился с Галицким и убедил его написать такое же заявление.
- Но я же не могу ему прямо это предложить!
- Не можешь от моего имени, согласен. Мастер не имеет права нико¬го склонять к передаче прав. Зато можешь от своего в качестве доброго дружеского совета. Расскажи сколько желающих и объясни, что это для него единственный шанс. Мне нужно это заявление, Анджей!
- Хорошо, я постараюсь.
Мы встретились за прикрученным к полу железным столом в сумрачной камере с зарешеченным окном. Галицкий был в своей одежде (джинсах и белой рубашке свободного покроя), несмотря на то, что приговор был уже вынесен - еще одна привилегия свободного человека. За время следствия он не утратил изящества и почти французского шарма, легко кивнул мне, когда вошел, улыбнулся с подчеркнутой любезностью и с достоинством сел напротив меня. Я искал в нем внутренний надлом, которого просто не могло не быть после трех недель дознания, когда с ним, мягко говоря, не церемонились.
- С чем пожаловал? - спросил он.
Я достал стандартную распечатку со списком способов казни.
- Вот, прочитай, пожалуйста.
Он пробежал ее глазами.
- Только за этим? Ручку давай. Мне нужно подчеркнуть то, что я выбрал и расписаться?
Он держался так, словно речь шла о ресторанном меню.
- Не спеши, - сказал я. - В последнее время Великий Мастер скло¬нен проявлять милосердие.
- Анджей, не надо, а! Мы два взрослых умных человека... Или ты хочешь объяснить мне тайну того, почему я до сих пор жив?
- Думаю, Мастер Юстес собирается устроить показательную... пока¬зательный процесс.
- Процесс после процесса? Даже, если он собирается судить меня по второму разу - он никогда не сделает этого публично. При моей осведом¬ленности - ты что смеешься? "Показательную казнь" ты хотел сказать!
- Не драматизируй ситуацию. У тебя есть хороший шанс этого избе¬жать.
Он приподнял брови.
- Сейчас на столе у Юстеса лежит кипа заявлений о передаче прав, - сказал я.
- Нет, Анджей, уж извини. Как ни высокопарно это звучит, но я хо¬чу умереть свободным человеком.
- Передать права твой единственный шанс не умирать вообще. По крайней мере, в ближайшее время.
Сергей поморщился.
- И он кого-нибудь принимает?
- Пока не было отказов.
- Та-ак... - он задумался, пальцы забарабанили по столу. - Почему интересно?
- Почему бы не дать людям шанс?
- Действительно, почему бы... И что я должен сделать?
- Во-первых, написать заявление. Во-вторых, на этих двух листоч¬ках все перечеркиваешь и на втором внизу пишешь примерно следующее: "Отказываюсь от права выбора в пользу Великого Мастера, которого вижу своим единственным господином..."
Я не успел закончить, потому что Галицкий расхохотался, и в этом смехе мне почудилась та самая внутренняя трещина, которую я искал с начала этого разговора, а Сергей тщательно и не без успеха скрывал под маской аристократической сдержанности.
- Анджей, неужели ты не понимаешь, что за этим последует? Получив права, он сначала прогонит меня через все девять кругов своей камеры пыток, а потом четвертует на широкой площади!
- Сергей, я практически не сомневаюсь, что после передачи прав тебя ждут несколько неприятных минут, но насчет четвертования ты утри¬руешь.
Галицкий только качал головой.
- Даже, если так, - сказал я. - На другой чаше весов - жизнь. Не стоит ли рискнуть?
- Нет, не стоит, - он горько улыбнулся. - Мои шансы пренебрежимо малы. Ручку-то дай!
Я вынул паркер из внутреннего кармана пиджака, но медлил. Мне еще казалось, что в эту душевную трещину можно сунуть нож и раздвинуть ее так, чтобы сломалась вся броня.
- А доза амфетамина после амитал-натрия - это твоя личная инициа¬тива? - вдруг спросил Галицкий.
- Понимаешь, Мастер Юстес рекомендовал применить наиболее жесткий и эффективный метод из законных. Конкретные решения я принимал сам, если это тебя интересует. Любимый твоим коллегой Неверовым пентотал - все же вчерашний день наркодопроса, скополомин вызывает ложные воспо¬минания, а детектор лжи ты ведь наверняка обманешь. Так что методом исключения для тебя оставался Шлем Фарвелла и то, что ты упомянул. Ну, первое совершенно безобидно: в том, что померяют электрические импуль¬сы твоего мозга, которые он выдает в ответ на раздражители, нет ничего страшного. А относительно второго мне говорили, что это даже приятно: яркость образов, ясность мыслей, осознание своей силы...
- Угу! Особенно учитывая, что тебя перед тем связали, ты пытаешь¬ся вырваться, бьешься, как бабочка в банке - и говоришь, говоришь, го¬воришь... Просто бездна удовольствия!
- Сергей, но ты же не ожидал, что в случае поражения тебя ожидает сплошной парк наслаждений? В тюрьме тоже неприятно сидеть.
Он промолчал. Протянул ко мне руку раскрытой ладонью вверх.
- Ручку, Анджей!
- Возьми!
Он откинулся на спинку стула и внимательно изучил список.
- Знаешь, в этом что-то есть. Все люди умирают так, как Господь им судил, а тут сидишь, выбираешь... Самое время о душе поговорить. Юстес мне ксендза обещал. Напомни ему, пожалуйста. А вдруг, если он такой добрый?
- Хорошо.
Он выбрал строку в списке, подчеркнул, расписался.
- Это самая не театральная.
И вернул мне листы.
- Кто будет присутствовать на церемонии? - спросил он.
- Исполнитель приговора, врач, свидетели, два-три государственных представителя и те, кого ты захочешь пригласить, но не более пяти че¬ловек.
- Им будет тяжело на это смотреть. Лучше накануне.
- Думаю, без проблем. Но не болтай лишнего, если ты их любишь.
- Понимаю, - он усмехнулся. - Не беспокойся, проблем не будет.
- Прессу допускаешь?
- А пошли они!
- Напрасно. Рекомендую. Говорят, в присутствии журналистов испол¬нители ведут себя ответственнее.
- Ну ладно. Одного человека из солидной газеты. Но чтобы никаких телекамер!
- Договорились. И посдержанней в последнем слове, если тебе доро¬ги твои близкие.
- Мог бы и не напоминать. Уже обсудили.
- Ну, все, - я поднялся с места и направился к выходу.
У двери обернулся.
- Спасибо за роскошную сессию!
Он усмехнулся.
- Что, получил удовольствие? Понимаю! К сожалению, не могу побла¬годарить в ответ. Это уже передозировка. К тому же я, как бы, верхний.
Я слегка поклонился и вышел.
- Ну, как? - спросил Юстес, когда я вошел.
- Он очень хорошо держится.
- И?
- Сожалею, - я протянул ему листок с отмеченным видом казни. - Он отказался.
- Почему?
- Считает, что вы его тогда публично четвертуете, - усмехнулся я.
- Умный мальчик, - заметил Юстес. - И правда жаль, я ему всегда симпатизировал.
Взглянул на список.
- Еще один любитель техасского коктейля! Ну, нет! Человек, который хочет, чтобы его усыпили, как бешеного пса, не годится на роль прави¬теля!
Я не стал упоминать об истинных мотивах Сергея.
Великий Мастер откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на меня.
- Жалеешь его?
- Да, - просто ответил я.
- Ты бы его помиловал на моем месте?
- Великий Мастер, жалость - только страсть. Если я хочу заняться сексом - это еще не значит, что я пойду и кого-нибудь изнасилую. И в данном случае я бы дал добро на смертельную инъекцию.
- Хороший ответ, молодец. А если бы он передал права?
- Я бы придумал для него что-то более впечатляющее, хотя не факт, что более мучительное. Отсечение головы, например.
- Не самая приятная казнь, - заметил Юстес. - После отделения го¬ловы от тела мозг еще живет пару минут. Палач времен Великой Французс¬кой Революции господин Самсон вспоминал, что головы гильотинированных вращали глазами и грызли прутья корзин, куда их сбрасывали, так что корзины часто приходилось менять. Но ты прав, что доставить жертве максимум страданий и, с другой стороны, произвести впечатление на пуб¬лику - это две разные задачи. Для меня была бы актуальна последняя.
Он положил листок на стол и размашисто написал на нем "согласен".
- Сергей просил прислать ему католического священника, - сказал я.
- Ничего не имею против. Найди ему ксендза. Только пусть пройдет обработку в подконтрольном тебе ведомстве. На исповеди Галицкий может сказать лишнее. Бог его услышит, а людям не обязательно. Все понятно?
- Разумеется. Еще он просил позволения встретиться с родственни¬ками накануне казни.
- Добро. На казнь кого-нибудь пригласил?
- Нет.
- А я пойду. Ничего, что без приглашения, я не гордый. У нас есть институт государственных представителей. И тебе рекомендую пойти. Сер¬гей сумеет умереть красиво даже при том дурацком способе, что он выб¬рал, чтобы мне насолить. Нас ожидает великолепная сессия! Надеюсь, ты не будешь врать, что это тебе неприятно?
- Нет. Спасибо за приглашение, Великий Мастер.
Сирано был одет так же, как во время нашей последней встречи: уз¬кие джинсы и белая рубашка с длинными рукавами (все чистое и выглажен¬ное), только на ногах мягкие тюремные туфли. Видимо, в своей обуви ему остаться не позволили из соображений безопасности. Он вошел, окинул взглядом присутствующих, кивнул мне и шутовски поклонился Юстесу.
- Приветствую, Великий Мастер!
Камера, в которой должна была состояться казнь, напоминала боль¬ничную палату: голубоватая плитка на стенах и на полу, белый прямоу¬гольник лампы дневного света, электрокардиограф на полке и медицинская кровать с приподнятым изголовьем. На кровати довольно толстый матрац и подушка: на всем чистое белье.
Галицкий усмехнулся.
- Ого! Умереть с комфортом!
Улыбка жутковато смотрелась на его мертвенно-бледном лице.
- Это наиболее гедонистический вариант, Сережа, - сказал Юстес. - Бывает гораздо хуже.
- Спасибо за заботу, Великий Мастер!
- Я тут совершенно не при чем, Сережа. Понимаешь, у нас же част¬ные фирмы этим занимаются. На этой кровати фирма "Танатос", сотрудни¬ков которой я для тебя пригласил, проводит эвтаназии и помогает самоу¬бийцам, предпочитающим медикаментозные методы. Не закупать же отдель¬ное оборудование для казней. Госзаказ не каждый день бывает. Это сей¬час у нас бум. Так что все для удобства клиента, Сережа. А ремни сни¬маются.
Кровать пересекали несколько серых репсовых ремней для фиксации и такие же затягивающиеся манжеты крепились к металлическими бортам кро¬вати, напоминающим поручни в метро. Возле кровати, ближе к ногам, сто¬ял штатив для капельниц, усиливая больничное впечатление.
И сам метод, избранный Галицким, напоминал медицинскую операцию, точностью и последовательностью действия компонентов: все тот же пен¬тотал натрия погрузит в глубокий сон, павулон парализует мускулатуру и, наконец, хлорид калия остановит сердце. Эта смесь и именуется "техасс¬ким коктейлем", поскольку была когда-то опробована и утверждена в Те¬хасском Университете.
Кровать стояла на небольшом возвышении, высотой сантиметров де¬сять и шириной метра в два. Перед ступенькой шел металлический желоб. Я знал, что сюда менее чем за секунду можно опустить бронированное стекло, отделяющее зрителей (то бишь "свидетелей") от осужденного, но Юстес приказал этого не делать.
Мы сидели в первом ряду на легких пластмассовых стульях. Я - по левую руку от Великого Мастера, рядом со мной Летов, по правую руку от Юстеса: Гардин, Бахтин и Питон. Великий Мастер пригласил нас всех.
Кроме того, присутствовал прокурор, врач, начальник тюрьмы, журна¬лист из официальной газеты Высшего Совета Мастеров и двое мужчин в черных куртках с серебристой надписью "Танатос".
- Сережа, - сказал Великий Мастер. - Мое предложение остается в силе.
Галицкий поморщился и отвернулся. Бросил быстрый взгляд на кро¬вать.
- Мне сюда?
К нему подошли те двое в черном: высокий поджарый человек, ничем не напоминавший палача и светловолосый парень помоложе.
- Господин Галицкий, я представитель фирмы "Танатос", занимающей¬ся законными убийствами. Это мой помощник. В ближайшие пять минут вы должны слушаться меня.
- Да. Что от меня требуется?
- Снимите, пожалуйста, рубашку.
Сирано начал расстегивать пуговицу на манжете, и я заметил, что у него дрожат руки.
- Куда инъекция? - спросил он. - В руку? Может быть, достаточно завернуть рукав?
- В две руки. Лучше снять рубашку, - сказал "представитель фир¬мы".
Глядя на то, с каким трудом Галицкому дается каждая пуговица, и как Юстес впился глазами в его дрожащие пальцы, я думал, что сия про¬цедура согласована с Великим Мастером. У двери дежурила настороженная охрана в составе шести гвардейцев, и трое замерли по бокам и за спиной Сергея. Да, человеку в таком состоянии свойственно творить глупости.
- Сережа, - сказал Великий Мастер. - Ты боишься, что я тебя казню после передачи прав. Я могу тебе сразу написать помилование. Ты пишешь заявление, я - помилование, и обмениваемся документами.
- Чтобы потом четвертовать меня за не на место положенную сереб¬ряную ложку? - нервно спросил Галицкий.
- Да что ты зациклился на этом четвертовании, честное слово! У меня и в мыслях такого не было.
Сирано промолчал, наконец, снял рубашку и поискал глазами место, куда бы ее положить. Молодец! Взял себя в руки. Я ждал, что он в серд¬цах бросит ее на пол.
- Дайте мне, - сказал палач. - Мы передаем вещи родственникам. Передал рубашку ассистенту, взял Галицкого за руку, и надел ему на запястье манжету электрокардиографа. Включил прибор. По экрану по¬бежала пульсирующая ломаная линия. Сергей побледнел еще сильнее.
- Это только электрокардиограф, - сказал сотрудник "Танатоса".
- Да, я понял.
Палач расстегнул ремни на кровати.
- Теперь ложитесь.
Сергей подчинился. "Представитель фирмы" снова взялся за ремни.
- Юстес! - бросил Галицкий. - Ты мог бы меня не унижать хотя бы этим!
- Ничего не поделаешь, Сережа, техника безопасности. Не обращай внимания. Это не больно.
На губах Великого Мастера играла та самая улыбка, которую я заме¬чал и за собой, когда мне приходилось взглянуть в зеркало во время экшн.
Галицкий был прочно привязан к кровати, и я заметил, как рассла¬билась охрана.
- Господин Галицкий, - сказал "представитель фирмы". - Мы сейчас будем ставить катетеры. Постарайтесь быть спокойнее. Если человек сопро¬тивляется, есть опасность пробить вену и попасть в мышечную ткань. Это не в ваших интересах: тогда введение препарата будет очень болезнен¬ным.
- Успокойтесь, я не склонен к бессмысленным действиям, - сказал Сергей.
Мастер Юстес приподнял брови и усмехнулся.
- Да-а?
Галицкий проигнорировал.
- Есть, конечно, индивидуальные особенности организма, но при ра¬зумном поведении подопечного и профессионализме исполнителя в данном методе неприятных ощущений можно полностью избежать, - продолжил па¬лач, распаковывая катетеры.
Посмотрел на руки Сергея, жестко привязанные к бортам кровати.
- Ну, здесь все прекрасно. Сразу видно, что человек не наркоман и не диабетик. Думаю, проблем не будет. Оборудование у нас качественное, трубки не рвутся, катетеры не выпадают.
- Стоп! - сказал Мастер Юстес.
Встал, взял свой стул и поставил к кровати. Сел, поднял руку, раскрытой ладонью вверх.
- Катетеры! Это не отразится на вашем гонораре. Ставьте пока ка¬пельницы.
- Ну, что вы, какой гонорар! Госзаказ - это в основном для рекла¬мы. Возьмите, Великий Мастер. Для нас честь вам проассистировать.
Сергей весь напрягся. Рука в репсовой манжете дрогнула и сжалась.
- Все хорошо, Сережа, - сказал Юстес. - Я знаю, где у человека вены.
Ловким профессиональным движением, меньше, чем за минуту, он пос¬тавил оба катетера.
- Вот так! А ты думал, что я тебе буду кожу резать, чтобы вены найти?
Палач укреплял капельницы и одобрительно смотрел на Юстеса: один мастер любовался работой другого.
Капельниц было две. Сотрудник "Танатоса" присоединил трубку к од¬ной из них, отпустил зажим, подождал, когда на другом конце трубки по¬явится капля, и передал трубку Великому Мастеру, который присоединил ее к катетеру на правой руке Сергея. Второй катетер так и остался герме¬тично закрытым.
- Не больно? - спросил Юстес.
- Нет.
Галицкий вздохнул и полузакрыл глаза.
- Сережа! - позвал Великий Мастер. - Это физиологический раствор. Тебе еще приговор слушать и последнее слово говорить.
Прочитали приговор.
- Сережа, сказать что-нибудь хочешь? - сказал Юстес. - Прощения попросить?
- Нет, - его голос слегка дрожал.
- Как хочешь. Тогда начинаем.
Великий Мастер присоединил трубку ко второй капельнице.
- А вот в этой пентотал, Сережа.
Протянул руку к зажиму. Остановился в сантиметре.
- Знаешь, Сережа, мне чрезвычайно не хочется вводить тебе эту га¬дость. Так как насчет передачи прав?
- А если. Без. Этого? - с трудом проговорил Сирано.
- Без этого никак! Ты таких дел натворил, что я предпочел бы дер¬жать тебя под жестким контролем.
- Нет.
Мастер Юстес глубоко вздохнул, и чуть отпустил зажим.
- Ну, все: процесс пошел.
Галицкий, не отрываясь, смотрел туда. Уровень жидкости почти не ме¬нялся.
- Великий Мастер, - сказал представитель "Танатоса", - Это слиш¬ком медленно! Надо на порядок быстрее. По американской технологии за пятнадцать-пятьдесят секунд весь препарат.
- А нам басурмане не указ, - сказал Великий Мастер. - К тому же мы никуда не торопимся. Правда, Сережа?
Сирано закрыл глаза.
- Рано, Сережа, рано. Посмотри, во-он там еще сколько! Это и есть смертельная доза. А то, что я ввел - это сущая мелочь. Ну, поспишь немного. Это всего лишь пентотал. Павулон в другой капельнице, мы ее еще не трогали. Не говоря уже о хлориде калия. Так что ситуация пока обратима. Ну, так как?
Если бы я был на месте Галицкого, я бы его либо обматерил, либо сдался. Но Сирано был сильнее меня.
- Давай быстрее! - тихо сказал он.
- Ну, как скажешь.
Великий Мастер отпустил зажим, и уровень жидкости начал быстро уменьшаться. Не прошло и минуты, как капельница опустела. Палач снова присоединил трубку к емкости с физраствором.
Веки Сирано задрожали, он засыпал.
- Я знаю, что ты еще не спишь, Сережа, - сказал Великий Мастер. - Но, к сожалению уже поздно: смертельная доза введена. Я хочу, чтобы ты знал: если бы ты согласился на мое предложение две минуты назад, когда я начал вводить пентотал, я бы точно тебя помиловал и без всяких пос¬ледующих казней за серебряные ложки. Ты упрямый, люблю таких.
Воспринял ли Сергей его слова? Понял ли? Или они растворились в череде барбитуратных галлюцинаций, уже заполнивших его мозг? Может быть, и понял. Великий Мастер всегда знал, что делает.
Пока трубку заполнял физраствор, палач установил емкость с паву¬лоном. Затем сменил капельницы.
Сирано спал.
После павулона - снова физиологический раствор, промыть трубку. Иначе компоненты прореагируют, и будет закупорка. И, наконец - хлорид калия.
На электрокардиографе упорно пульсировала ломаная. Сергей был еще жив.
Опустела капельница с хлоридом калия. Палач убрал ее и отсоединил трубку.
Я считал оставшиеся секунды по ударам своего сердца и зеленым сполохам сердца Галицкого. Наконец, амплитуда ломаной начала затухать, и она схлопнулась в тонкую горизонтальную линию.
- Хорошо прошло, - сказал "представитель фирмы". - Просто идеаль¬но!
Я понимал "любителей "техасского коктейля"". Эта смерть казалась легкой, по крайней мере, со стороны.
Юстес коснулся запястья Галицкого, и браслет, так и не убивший его, расстегнулся и соскользнул с руки. Великий Мастер поймал его и уб¬рал в карман.
- Пойдем, Анджей, - сказал он.
Мы вышли в коридор.
- Ну, как тебе сессия?
Я промолчал. В голове вертелась только одна мысль: "Я бы сломал¬ся!" Но высказывать ее казалось самоубийством.
- Что, Анджей, получил удовольствие?
- Честно говоря, довольно мазохистское. Я отождествлял себя с ним.
Он усмехнулся.
- Я тоже. Это нормально. Кайф верхнего опосредован.
- И я не испытываю никакого желания убивать нижнего после получе¬ния кайфа.
- Представь себе, и я! Под конец я совершенно искренне хотел его спасти, но он не внял. Увы, простить его и сохранить за ним статус полноправного гражданина было уж совсем неразумно. Конечно, на свободу бы он не вышел, но был бы опасен и за решеткой. Другое дело раб. Пере¬шел бы к тебе по наследству. Как тебе такой раб, Анджей?
- Геморойно, но приятно.
- Думаю, что даже не очень геморойно. Люди, от которых так трудно добиться согласия, очень высоко ценят слово. Если бы он подписал пере¬дачу прав - он бы и играл по тем правилам, на которые сам согласился. К тому же я бы его приятно удивил реальностью помилования без всяких последующих четвертований. Он бы стал искренне моим, телом и душой. А потом и твоим, Анджей. Беда в том, что он не хотел играть по этим правилам.
Я уже привыкал к роли наследника престола, и почти не обращал внимания на подобные намеки. Старался только не забывать, что пятеро из нас еще живы.
Как частное лицо Мастер Юстес арендовал Красную площадь на десять дней, как частное лицо нанял плотников и консультантов из фирм, зани¬мающихся законными убийствами. И на арендованной земле, точнее брус¬чатке, выросло сорок пять виселиц. Все они были предназначены для тех, кто передал права Великому Мастеру. Остальных уже казнили выбранными ими способами и келейно: закон не предусматривал публичной казни для свободных людей. Для рабов же все было на усмотрение господина.
Мы с Юстесом и еще несколькими приглашенными сидели в ложах возле кремлевской стены. Это казалось мне крайне опасным. Родственники и со¬чувствующие казненным могли стрелять в Великого Мастера. И за одно в тех, кто был рядом с ним.
- Ничего, Анджей, мои люди все проверили, - сказал он. - Нет здесь никаких снайперов.
- Можно было поставить бронированное стекло, - заметил я.
- Нет. Не то. Я хочу дышать с ними одним воздухом и видеть все без дурацких преград.
Девять рядов виселиц, очень высоких, выше фонарных столбов. Похо¬жие на шалаши или гигантские качели: деревянные опоры стоят по две, под углом к друг другу метра через полтора, по дюжине на каждую висе¬лицу. Целый лес, священная роща смерти. Метрах в пяти от земли - длин¬ные деревянные помосты, к которым ведут широкие лестницы.
Я подумал о рядах римских крестов, выраставших вдоль древних до¬рог после подавления иудейских бунтов, и о крестах Японии с распятыми на них христианскими неофитами.
- Впечатляет? - поинтересовался Юстес.
- Да, - сказал я. - Зачем такие высокие?
- Ну, уж не ради театральности. Прогрессивный метод. Разработан в Англии, на основе опыта морских казней. Господа пираты вешали на реях, и их жертвы практически мгновенно умирали от разрыва спинного мозга, а потом несчастных морских разбойников тащили на низкую виселицу, где процедура могла растянуться на десятки минут. Страшновато звучит рево¬люционный лозунг насчет повешения на фонарях. Однако повесить на фона¬ре гораздо милосерднее, чем на старинной виселице - фонарь высокий. Честно говоря, я бы предпочел вешать с трех метров, а не с пяти - оно дешевле. Но все три фирмы "Танатос", "Ладья Харона" и "Нирвана" наот¬рез отказались работать по средневековой технологии. Дорога им, видите ли, репутация. "Веревки выварим, Великий Мастер, под грузом сутки про¬держим, Великий Мастер, всех подопечных взвесим и для каждого индиви¬дуально рассчитаем оптимальную длину веревки и петли смажем парафином, Великий Мастер. Сделаем пару виртуальных прогонов на компьютере и пару в реале с мешками песка. Ничего не спружинит, не запутается и не порвется, будьте покойны, Великий Мастер - никто ничего не почувству¬ет". "И почем?" - поинтересовался я. Когда они представили мне счет, мое сердце как-то сразу смягчилось, и я помиловал тридцать пять чело¬век из восьмидесяти, дабы окончательно не вылететь в трубу. Я уже по¬думывал, не нанять ли специалистов из какой-нибудь фирмы поскромнее, но отказался от этой идеи. Еще не хватало, чтобы по пять раз вешали! Все же люди мне права передали. В конце концов, сговорились индивиду¬ально веревки не подбирать. Я потребовал только, чтобы никому не сор¬вало голову. Все же это слишком брутально. А если кто-то будет умирать от удушья - я не в обиде.
Всех казнили в один день. Свозили партиями по несколько человек в крытых фургонах с зарешеченными окнами на задней двери. И я видел в их глазах смертельную обиду и горечь обманутой надежды. Многие сдирали рабские кольца и бросали их под ноги. Но это уже ничего не могло изме¬нить.
Привезли первую партию осужденных, вывели на помост. По брусчатке зазвенело чье-то рабское кольцо. Каждого держали трое охранников: двое за запястья и один стоял за спиной и держал за плечи. Все стояли спо¬койно: ни криков, ни истерик, только у ближайшего к нам раба я заметил крепко сжатый кулак, думаю до боли, и с ногтями, впившимися в ладонь. Наивная попытка заглушить страх физической болью. Им связали лодыжки нейлоновыми веревками, палачи (ах, да! Конечно, сотрудники фирм закон¬ных убийств!) накинули петли и проверили правильность положения узла (точно под левым ухом). Мешков на голову не надевали, это противоречи¬ло целям мастера Юстеса ужаснуть свидетелей видом вывалившихся языков и глаз, вылезших из орбит. Последнего слова не предоставили. Они рабы. Мастеру Юстесу вовсе не хотелось выслушивать проклятия обманутых им людей. Впрочем, почему обманутых? Он им ничего не обещал.
Их поставили на двери люков, сделанных в помосте, и палачи однов¬ременно подняли рычаги, открывающие люки. Они открылись с чудовищным грохотом. Зажужжала телекамера и огромный, похожий на валик для пок¬раски стен, микрофон передал куда-то этот грохот. Казнь транслирова¬лась по телевидению. Осужденные пролетели несколько метров и повисли над землей как тряпичные куклы. Мне казалось, что я слышу хруст ломае¬мых позвонков.
- Наказывать моих рабов - мое частное дело, но я разрешил сни¬мать, - заметил Юстес.
Следующую партию привезли до того, как первым успели констатиро¬вать смерть.
- Сердце бьется еще минут десять после разрыва спинного мозга, - сказал Великий Мастер. - Но это уже ничего не значит. Оно может рабо¬тать в автономном режиме, именно поэтому возможна его трансплантация.
Я сломался на седьмой партии. Для меня это было слишком. Я отвел глаза от зрелища этой непрекращающейся агонии и начал изучать пол у себя под ногами.
- О чем ты думаешь? - спросил Великий Мастер и положил руку мне на плече.
Я с трудом удержался от того, чтобы не сбросить ее. Близость это¬го человека больше не рождала в моем сердце ни гордости и самодоволь¬ства наследника престола, ни эйфории почти достигнутой вершины - толь¬ко отвращение и страх.
- О римских крестах, - с трудом проговорил я.
- Спасибо за откровенность, - сказал Юстес. - Но крест - это куда менее приятно. Повешение на длинной веревке - строго самая легкая казнь. Гораздо легче хваленого "техасского коктейля", по крайней мере, быстрее. Хотя куда драматичнее выглядит и не вызывает ассоциаций с операционной. Правда, смещения шейных позвонков может и не произойти, всякое бывает. Но даже если от удушья... Помнишь "Жюстину" де Сада? Тот эпизод, где очередной встреченный ею злодей по имени Роллан просит его повесить, чтобы проверить, действительно ли эта казнь "невыразимо сладостна". Она должна перерезать веревку только после его оргазма. А в средние века под виселицами искали корень мандрагоры, которая вырас¬тала там, куда изливалась сперма. Ну, допустим, опыты Миновици это оп¬ровергают и заставляют списать оргазм и мандрагору на счет средневеко¬вых баек о полетах на метле. Но есть же любители асфиксии. Может быть, доктор Миновици просто не был мазохистом или ему не нравилось удушье. Порка тоже не всем нравится. Но чтоб ты знал, и это есть медицинский факт: во время удушения в организме происходит мощный гормональный выброс, который вызывает половое возбуждение. Примечательно, что в ру¬кописных протоколах вскрытия, сделанных сэром Бернардом Спилсбери (весьма знаменитым патологоанатомом) отмечалось извержение семени.
Об экспериментах Миновици я слышал. Николаус Миновици был фран¬цузский врач, который проводил на себе опыты с удавливанием, чтобы описать состояние, возникающее при повешении. Экспериментальную уста¬новку он, видимо, непосредственно содрал у маркиза де Сада: веревка была перекинута через блок, укрепленный на потолке, и ее конец держал ассистент, на другом же конце располагалась петля, в которой и висел экспериментатор. Правда, до двух минут, когда у повешенных раскрывают¬ся сфинктеры ануса и уретры, Миновици не дотянул: максимальная продол¬жительность нахождения в петле, которой он сумел достичь, составляла двадцать шесть секунд. Свои ощущения он описал примерно так: "Как только ноги оторвались от опоры, веки мои судорожно сжались. Дыхатель¬ные пути были перекрыты настолько плотно, что я не мог сделать ни вдо¬ха, ни выдоха. В ушах раздался какой-то свист. Я уже не слышал голоса ассистента, натягивавшего шнур и отмечавшего по секундомеру время. В конце концов, боль и недостаток воздуха заставили меня остановить опыт. Когда эксперимент был закончен, я спустился вниз, из глаз моих брызну¬ли слезы"...
Но прикалывается же с чего-то народ...
- Никогда не увлекался асфиксией, - сказал я.
- И правильно! Дело опасное, если дорожишь своим партнером. Даже кратковременно кислородное голодание мозга может вызвать необратимые последствия. Но здесь у нас другие задачи, и необратимые последствия входят в наши планы. Почему бы за одно не позволить людям испытать последнее в жизни наслаждение? По-моему, сие вполне в русле нашей ге¬донистической идеологии. Как ты считаешь?
- Не знаю. Впечатление ужасное.
- Угу! Чего я собственно и добивался. Анджей, учись производить нужное тебе впечатление, причем минимальными средствами. Ты видишь перед собой сорок пять виселиц, еще двадцать восемь человек казнены как свободные. Итого семьдесят три. Знаешь, сколько заявлений о передаче прав я получил?
- И сколько?
- Около двух тысяч. Сколько процентов я казнил?
- Меньше четырех.
- Это много?
Я промолчал.
- А сколько помиловал? - спросил он.
- Девяносто шесть, - вздохнул я.