Маркиз и Жюстина.

подчинение, служение, насилие, секс, эротика, БДСМ
Кельтская колдунья
Сообщения: 875
Зарегистрирован: 08 июн 2010, 18:25
Пол: Женский
Ориентация: Гетeро
Д/C-ориентация: Сабмиссив
С/М-ориентация: Мазохист
БД-ориентация: Боттом
Город: зазеркалье

Re: Маркиз и Жюстина.

Сообщение Кельтская колдунья » 25 мар 2011, 03:05

Марина мило беседовала с Бахтиным и Гардиным, особенно любезно с последним. Около одиннадцати они под ручку вышли из зала и сели в ма¬шину Игоря. Я приказал своим людям их вести.
Их проводили до особняка Гардина, остановились на краю леса и включили подслушивающую аппаратуру. Микрофон с передатчиком был введен Марине под кожу в районе шеи, под волосами, и казался едва заметной припухлостью размером в пару миллиметров. Она была не в восторге от этой операции, но я заметил, что по сравнению с ее приключениями у Булгарина, это сущая ерунда, и она дала себя уговорить. С ней ехали еще несколько таких бусинок, которые она должна была потерять в апартаментах Игоря.
Микроавтобус возле дома Гардина транслировал запись непосредс¬твенно в мой кабинет в здании СОС, куда я и отправился после приема, переложив ведение допросов на сотрудников Летова и наказав звать меня, ежели что.
Все началось очень мирно, совершенно ванильно и малоинформативно. Они дошли до спальни Гардина и занялись сексом под цитаты из Кама-сут¬ры и Марциала, с большим вкусом приводимые хозяином. Марина приняла эту Игру в Бисер в будуаре и процитировала Апулея, из начала, когда главный герой еще не превратился в осла. Что-то относительно гладенько выбритого женского места, к которому героиня приложила "розовую руч¬ку". Похоже, для моей знакомой это была синекура. Единственным (и то не бог весть каким) отступлением от благопристойности был тот факт, что в спальне присутствовали две рабыни Гардина, причем не только для "подать-принести". Марина честно пыталась перевести разговор на собы¬тия в Свободных Зонах и вообще дела Игоря, но он тут же это пресекал, и беседа снова принимала тот же изящно-эротический характер.
Стонала она высокопрофессионально. Я вспомнил полисменов, которые поблагодарили нас с Хельгой за приятное зрелище.
- Ах! - сказала она. - Давно я не получала такого удовольствия от работы.
- До завтра останешься? - спросил Игорь.
- Как прикажет хозяин.
- Оставайся.
На следующий день мы с Гардиным не виделись. Он занимался спокой¬ным культурным блоком, и я ему здорово завидовал.
Вечером я приготовился слушать продолжение приятной радиопоста¬новки, хотя, честно говоря, считаю, что сексом надо заниматься, а не смотреть, или, тем более, слушать. Но, что поделаешь, работа!
На этот раз было интереснее: Гардин предложил ей поиграть с ножа¬ми.
- Хорошо, - согласилась она. - Только чтобы никаких шрамов!
- Ничего не останется.
Я насторожился.
- Так, руку сюда, - говорил голос Гардина. - Не боишься наручни¬ков?
- Да, нет.
- Они у меня стальные: классический полицейский вариант. Так что не дергайся - поранишь руку...
Я услышал щелчок наручников, потом еще один и голос Гардина:
- Какие у тебя тонкие щиколотки!
Щелчок.
- Не давит?
- Не очень.
Щелк.
- Здорово! С мужиками такой вариант не проходит. Не люблю кожаные браслеты, что поделаешь! Какая ты красивая!
- А это зачем?
- Для остроты ощущений.
- Не надо! Я хочу любоваться твоим прекрасным лицом.
Гардин усмехнулся.
- Ну, хорошо. Обойдемся без повязки.
- А это зачем? - удивленный голос Марины.
Я услышал тихое жужжание какого-то прибора.
- А это детектор лжи, - пояснил Гардин.
- Зачем?!
- Для допроса.
- Как?!
- Очень просто.
- Что это?
- Датчики дыхания.
- А это?
- Датчики двигательной активности... Датчик КГР.
- Чего?
- Кожно-гальванической реакции... Датчик мимики лица... Датчик артериального давления...
Я слушал это перечисление и клял себя за то, что не потрудился прочитать Марине лекцию на тему "как обмануть лайдетектор".
- Датчик плетизмограммы, - сказал Гардин.
- Это еще что за хрень? - не выдержала Марина.
- Объясняю. В зависимости от состояния кровеносных сосудов раз¬личные органы человека (например, пальцы) изменяются в объеме. Эти из¬менения и регистрирует плетизмограф... Ну, все. Теперь смотри на экран - будет интересно.
Она закричала.
- Это только скальпель, - сказал Игорь. - Шрама не останется. Я знаю, как резать. Как тебе пик диаграммы? Впечатляет? Это твоя реакция на стресс.
- О Господи! - закричала она и застонала от боли.
- Я же сказал: не дергайся. Рука - ерунда! Вот, если бы ты сейчас на нож метнулась - было бы совсем плохо. У тебя здесь сонная артерия. Смотри, какой всплеск, круче предыдущего. Лежи спокойно.
Она тяжело дышала, и я слышал каждый вдох.
Я впечатлился гардинской методикой калибровки прибора, но пока не понимал, как он собирается снимать повышенный эмоциональный фон.
- Ножи пока отложим, - сказал он. - Еще будет время. А сейчас нам предстоит серьезный разговор. Если ты та, за кого себя выдаешь - отп¬равишься домой с двойным гонораром. Не волнуйся, точность полиграфа близка к ста процентам.
Насчет ста процентов Гардин явно заливал. Я навскидку мог привес¬ти десяток способов обмануть эту железку. Ну, например, выпить накану¬не десять-пятнадцать чашечек кофе, чтобы все реакции были заторможен¬ными. Или пару пинт пива, чтобы мозги были другим заняты. Или немного алкоголя. Есть еще метод подложить кнопку в ботинок и периодически на¬жимать на нее большим пальцем ноги, чтобы запутать прибор.
Я подумал, что в неожиданном допросе обнаженного человека есть истинное дао - все вышеперечисленные способы отпадали.
- Если же ты - агент одного из моих врагов - ничего обещать не могу, - продолжил Гардин. - У меня сад большой, земля мягкая. Никто и не найдет. Ну, начнем... Сейчас лето?
- Да.
Процедура обещала затянуться часа на три. Пока еще Гардин разде¬лается с нейтральными вопросами. На них реакция должна быть спокойной, по крайней мере, насколько это возможно в данной ситуации. Тоже калиб¬ровка прибора.
- Сегодня четверг?
- Нет.
- Вас зовут Марина?
- Да.
Я начал скучать. Недалеко от дома Гардина ждали мои люди. Если дела пойдут совсем плохо - девушку придется освободить. Под "совсем плохо" я понимал покушение на убийство. В этом случае мы только выиг¬раем, поймав Игоря с поличным. Но мне слабо верилось в то, что он так подставится.
- Вы занимались черным бизнесом? - спросил Гардин.
- Нет, - быстро ответила Марина.
- Посмотри внимательно. Опять скачек. Значит, занималась. И опять скачек! Вы живете в Москве?
- Да.
- Ну, вот, другое дело. Гораздо спокойнее... Илья Летов?
- Что?
- Угу! Довольно горячо! Вы ставили жучки?
- Нет.
- Ага! Замечательно!
И я понял, что нас сейчас расколют в два счета. Ничем страшным мне это не грозило. Великий Мастер не запрещал нам подсылать друг к другу агентов, а на расследование покушения и вовсе дал добро. Марину, Гардин тоже не прирежет. Он слишком умен для этого. Мое имя в ее устах означало только провал операции, не больше, но и не меньше.
- Анджей Лещинский? - продолжил Игорь.
И тут у него зазвонил телефон. Я очень надеялся, что Гардин не успел увидеть показания прибора.
- Да? - сказал он. - Уже внизу? Хорошо, жди!
Я слышал, как он кладет трубку на рычаг.
- Ну, госпожа Войтович, я вынужден вас ненадолго оставить. Наде¬юсь, вы не будете терпеть ни в чем неудобства: наручники не жмут, мяг¬ко, не холодно. Так что, разрешите откланяться.
Меня переключили на другой микрофон. Вероятно, сигнал шел из при¬хожей. Все же Марина неплохо поработала.
Звук отрываемой двери, чьи-то шаги.
- Добрый вечер, господин Гардин! Извините, что побеспокоил. Это очень срочно.
Я сразу узнал голос: Святослав Бахтин. Тоже мне новость! Я уже неделю знаю об этом альянсе.
- Что так официально? - спросил Игорь.
- Обстоятельства сложились таким образом, что я должен немедленно просить вас принять у меня права.
- Тихо! Тихо! В доме установлена подслушивающая аппаратура. Я поймал шпионку.
- Марина?
- Да.
- Вы уверены?
- Процентов на девяносто. Слишком бурная реакция на мое желание ее допросить и некоторые вопросы, которые я успел задать.
- Господин... Мне казалось, что она обычная шлюха.
- Какой ты традиционный! Человек зарабатывает на жизнь, делая лю¬дям приятное. К сожалению, не только этим.
- Извините.
- Не за что. Встань с колен, я тебе еще не господин. Пойдем в мой кабинет.
- Надо проверить насчет жучков. Я сейчас позвоню... - он осекся.
- Нет. Потом позвонишь. Отсюда опасно.
Я поднял трубку и гаркнул:
- Летов! Все телефоны Бахтина и Гардина на прослушку немедленно!
- У нас нет оснований... - проговорил он. - Нужно особое поста¬новление.
- Так напиши! Кто у нас курирует СОС?
- Это незаконно.
- Это вопрос жизни и смерти! Будут основания, я гарантирую!
Почему я был так в этом уверен?
- Не ори, - сказал Илья.
- Так. Все под мою ответственность. Если Великий Мастер будет не¬доволен - все свалишь на меня.
- Если будет, кому валить...
- Ну, сделаешь?
- Да ладно, сделаю. Где наша не пропадала!
- Удачи!
Меня переключили еще раз. В кабинете Гардина тоже был микрофон. Молодец Марина!
- Ну, в чем дело? - спросил Гардин, и я услышал шелест бумаги. - Только не вслух.
Я проклинал себя за то, что не снабдил Марину хотя бы парочкой портативных видеокамер. Они, конечно, покрупнее микрофонов (размером с оливку), но и их могут не сразу найти.
- Так, - сказал Игорь. - Насколько это опасно?
Снова шелест бумаги и скрип пера.
- Понятно, - проговорил Гардин. - Но вряд ли они смогут что-то предпринять до окончания расследования. Думаю, время терпит.
Заскрипело перо. Я представлял себе руку Бахтина, держащую пар¬кер, и неизвестную мне надпись на белом листе.
- Да, это аргумент, конечно, - протянул Игорь. - Ну, ладно. Толь¬ко не сегодня. Я занят.
Шелест бумаги.
Голос Гардина:
- Да, обещаю... Если сам буду жив...
Разговор был совершенно непонятен, но истину иногда собирают по крупицам. Я надеялся что-нибудь выудить даже из этого разговора.
Они распрощались. Еще пять минут назад я подумывал о том, не ос¬вободить ли Марину, но теперь отказался от этой мысли. Меня слишком интересовала реакция Гардина на мое имя, точнее на показания детектора лжи.
Он поднялся в спальню. Весело спросил:
- Не замерзла?
- Сволочь! - крикнула Марина.
- Возможно, - сказал он и включил прибор. - Итак, мы не закончи¬ли... Анджей Лещинский.
- Нет! - бросила она.
- Угу... - протянул он. - Фон конечно... Знаешь, я не буду тебя убивать. Успокойся. Я всегда хотел с Анджеем союза. Жаль, что не сло¬жилось. Попробуем еще раз: Анджей Лещинский... Так, прекрасно. Чего и следовало ожидать... Владимир Адамович...
- Да.
- Да-а? Не похоже. И что Анджей велел тебе узнать?
Она молчала.
Потом вскрикнула.
- Так что?
- Убери нож!
- Ладно. Так что же?
- Делай предположения и смотри на свой гребаный детектор!
- Ох, какая лексика! А, казалось, такая воспитанная девушка! Меня интересуют твои предположения, Марина, мои мне и так известны.
- Это значит, что ты боишься попасть в точку.
- Гм...
Я услышал звук его шагов. Видимо, он в задумчивости прошелся по комнате. Вернулся к своей жертве. Марина вскрикнула.
- Ну? - бросил он. - Это твой шанс задать вопрос. Что ты должна была выяснить?
- Ты пытался убить его в Зоне?
- Конечно, нет.
Казалось, он был совершенно спокоен.
- Ладно, живи!
Я услышал скрип ключа в наручниках.
- Передай Анджею Лещинскому, что я не держу на него зла и ни в чем перед ним не виновен. Одевайся!
- Я могу идти?
- Естественно! На все четыре стороны!
Великий Мастер сидел в своем кабинете за рабочем столом. Перед ним лежала кипа бумаг, рядом с которой постепенно вырастали еще две очень разной толщины. И еще одна побольше ждала своей очереди на краю стола. Юстес взял очередной документ, состоящий из трех листков, сое¬диненных степлером, пробежал глазами и подписал. Листки перекочевали в соседнюю кучу ту, что потолще.
- Техасский коктейль, как пик сезона, - усмехнулся Великий Мас¬тер. - Есть также некоторое количество любителей вскрывать вены. Вто¬рое место по популярности. Остальные отдают предпочтение быстрым спо¬собам: от пистолета до ножа гильотины. Но ни у кого никакой фантазии!
По приказу Великого Мастера все дела о мятеже рассматривались во внеочередном порядке и с умопомрачительной скоростью. "У меня куда меньше времени, чем я думал вначале", - говорил он. - "Эти ребята здо¬рово меня подкосили. Нервы, Анджей, нервы! Все болезни от нервов. А я не собираюсь оставлять моему приемнику работу по расчистке этого дерь¬ма", - он выразительно посмотрел на меня. Последнее время он вообще делал много намеков на то, что его приемником буду я. Вдруг перекинул на силовые ведомства с комментарием: "Мятеж пользовался не такой уж широкой поддержкой: и традиционалисты, и силы Свободных Зон все же маргинальны. А потому тот, кто достаточно жестко ликвидирует его пос¬ледствия и наведет порядок, только наберет дополнительных очков". Но я слишком хорошо помнил его "Не обольщайся!" и старался не терять бди¬тельности.
- Вряд ли кто-то будет фантазировать на тему собственной смерти, - заметил я.
- Ну, почему же? Ты ведь, как истинный самурай, наверняка бы выб¬рал харакири тупым бамбуковым ножом и без кайсяку, чтобы остаться в восхищенной памяти потомков. А эти!.. Нет! Измельчал народ. Идея каз¬нить под анестезией могла возникнуть только в наш изнеженный век. По¬чему еще никто не додумался перед расстрелом обезболивающее давать? Помилуйте, господа! Казнь есть казнь!
Привести в исполнение смертный приговор нельзя без визы Великого Мастера. Потому и лежала перед Юстесом кипа вынесенных, но еще не под¬писанных им смертных приговоров с двумя страничками приложения каждый, где свободный гражданин должен был выбрать для себя способ казни из списка или предложить свой.
Я считал, что казнить следует зачинщиков и вождей, солдаты только выполняли приказ.
- Выполняли приказ? - переспросил Юстес. - Ты взрослый свободный человек - ты, что не понимаешь, что тебе приказывают? Или ты права пе¬редал? Ах, не передавал прав? Ну, тогда, извини, и спрашивать буду, как со свободного человека!
Великий Мастер завизировал очередной приговор, написав поверх текста всего одно слово "согласен" и переложил его в толстую стопку других таких же. Взял следующий, задумался, нарисовал знак вопроса и написал "прислать для разговора". Приговор перекочевал в тоненькую стопочку листков с такими же вопросительными знаками, для кого-то оз¬начающими жизнь.
Юстес закончил с приговорами и придвинул к себе толстую стопку листов с края стола. Это были заявления с просьбами о передаче прав. Люди, находящиеся под следствием и судом, и, тем более, осужденные считались обремененными ответственностью и не могли никому передавать права. Но закон силен исключениями. Накануне Хельга разъяснила мне эти юридические тонкости. Любой человек, обремененный ответственностью, может передать права другому человеку, если добьется на это разрешения Великого Мастера. То есть в данном случае Великий Мастер давал разре¬шение на передачу прав Великому Мастеру. Очень быстро выяснилось, что Юстес принимает всех.
Он взял первый документ. В нем было четыре страницы: просьба о передаче прав, смертный приговор и два листка приложения. На последних стояли две огромные буквы "Z" во всю страницу и имелась приписка: "От¬казываюсь от права выбора в пользу Великого Мастера, которого вижу своим единственным господином, и приму от него то наказание, которое он сочтет нужным". После такого казнить за старые грехи своего нового по¬допечного, надевшего рабское кольцо, казалось не совсем этичным. Да и не экономичным каким-то. Если человек собирается стать твоим рабом - ну зачем его расстреливать? На это и был расчет просителей.
Юстес пробежал глазами и отложил документ.
- Ладно, Анджей, не буду больше тебя задерживать. Я хочу, чтобы ты встретился с Галицким и убедил его написать такое же заявление.
- Но я же не могу ему прямо это предложить!
- Не можешь от моего имени, согласен. Мастер не имеет права нико¬го склонять к передаче прав. Зато можешь от своего в качестве доброго дружеского совета. Расскажи сколько желающих и объясни, что это для него единственный шанс. Мне нужно это заявление, Анджей!
- Хорошо, я постараюсь.
Мы встретились за прикрученным к полу железным столом в сумрачной камере с зарешеченным окном. Галицкий был в своей одежде (джинсах и белой рубашке свободного покроя), несмотря на то, что приговор был уже вынесен - еще одна привилегия свободного человека. За время следствия он не утратил изящества и почти французского шарма, легко кивнул мне, когда вошел, улыбнулся с подчеркнутой любезностью и с достоинством сел напротив меня. Я искал в нем внутренний надлом, которого просто не могло не быть после трех недель дознания, когда с ним, мягко говоря, не церемонились.
- С чем пожаловал? - спросил он.
Я достал стандартную распечатку со списком способов казни.
- Вот, прочитай, пожалуйста.
Он пробежал ее глазами.
- Только за этим? Ручку давай. Мне нужно подчеркнуть то, что я выбрал и расписаться?
Он держался так, словно речь шла о ресторанном меню.
- Не спеши, - сказал я. - В последнее время Великий Мастер скло¬нен проявлять милосердие.
- Анджей, не надо, а! Мы два взрослых умных человека... Или ты хочешь объяснить мне тайну того, почему я до сих пор жив?
- Думаю, Мастер Юстес собирается устроить показательную... пока¬зательный процесс.
- Процесс после процесса? Даже, если он собирается судить меня по второму разу - он никогда не сделает этого публично. При моей осведом¬ленности - ты что смеешься? "Показательную казнь" ты хотел сказать!
- Не драматизируй ситуацию. У тебя есть хороший шанс этого избе¬жать.
Он приподнял брови.
- Сейчас на столе у Юстеса лежит кипа заявлений о передаче прав, - сказал я.
- Нет, Анджей, уж извини. Как ни высокопарно это звучит, но я хо¬чу умереть свободным человеком.
- Передать права твой единственный шанс не умирать вообще. По крайней мере, в ближайшее время.
Сергей поморщился.
- И он кого-нибудь принимает?
- Пока не было отказов.
- Та-ак... - он задумался, пальцы забарабанили по столу. - Почему интересно?
- Почему бы не дать людям шанс?
- Действительно, почему бы... И что я должен сделать?
- Во-первых, написать заявление. Во-вторых, на этих двух листоч¬ках все перечеркиваешь и на втором внизу пишешь примерно следующее: "Отказываюсь от права выбора в пользу Великого Мастера, которого вижу своим единственным господином..."
Я не успел закончить, потому что Галицкий расхохотался, и в этом смехе мне почудилась та самая внутренняя трещина, которую я искал с начала этого разговора, а Сергей тщательно и не без успеха скрывал под маской аристократической сдержанности.
- Анджей, неужели ты не понимаешь, что за этим последует? Получив права, он сначала прогонит меня через все девять кругов своей камеры пыток, а потом четвертует на широкой площади!
- Сергей, я практически не сомневаюсь, что после передачи прав тебя ждут несколько неприятных минут, но насчет четвертования ты утри¬руешь.
Галицкий только качал головой.
- Даже, если так, - сказал я. - На другой чаше весов - жизнь. Не стоит ли рискнуть?
- Нет, не стоит, - он горько улыбнулся. - Мои шансы пренебрежимо малы. Ручку-то дай!
Я вынул паркер из внутреннего кармана пиджака, но медлил. Мне еще казалось, что в эту душевную трещину можно сунуть нож и раздвинуть ее так, чтобы сломалась вся броня.
- А доза амфетамина после амитал-натрия - это твоя личная инициа¬тива? - вдруг спросил Галицкий.
- Понимаешь, Мастер Юстес рекомендовал применить наиболее жесткий и эффективный метод из законных. Конкретные решения я принимал сам, если это тебя интересует. Любимый твоим коллегой Неверовым пентотал - все же вчерашний день наркодопроса, скополомин вызывает ложные воспо¬минания, а детектор лжи ты ведь наверняка обманешь. Так что методом исключения для тебя оставался Шлем Фарвелла и то, что ты упомянул. Ну, первое совершенно безобидно: в том, что померяют электрические импуль¬сы твоего мозга, которые он выдает в ответ на раздражители, нет ничего страшного. А относительно второго мне говорили, что это даже приятно: яркость образов, ясность мыслей, осознание своей силы...
- Угу! Особенно учитывая, что тебя перед тем связали, ты пытаешь¬ся вырваться, бьешься, как бабочка в банке - и говоришь, говоришь, го¬воришь... Просто бездна удовольствия!
- Сергей, но ты же не ожидал, что в случае поражения тебя ожидает сплошной парк наслаждений? В тюрьме тоже неприятно сидеть.
Он промолчал. Протянул ко мне руку раскрытой ладонью вверх.
- Ручку, Анджей!
- Возьми!
Он откинулся на спинку стула и внимательно изучил список.
- Знаешь, в этом что-то есть. Все люди умирают так, как Господь им судил, а тут сидишь, выбираешь... Самое время о душе поговорить. Юстес мне ксендза обещал. Напомни ему, пожалуйста. А вдруг, если он такой добрый?
- Хорошо.
Он выбрал строку в списке, подчеркнул, расписался.
- Это самая не театральная.
И вернул мне листы.
- Кто будет присутствовать на церемонии? - спросил он.
- Исполнитель приговора, врач, свидетели, два-три государственных представителя и те, кого ты захочешь пригласить, но не более пяти че¬ловек.
- Им будет тяжело на это смотреть. Лучше накануне.
- Думаю, без проблем. Но не болтай лишнего, если ты их любишь.
- Понимаю, - он усмехнулся. - Не беспокойся, проблем не будет.
- Прессу допускаешь?
- А пошли они!
- Напрасно. Рекомендую. Говорят, в присутствии журналистов испол¬нители ведут себя ответственнее.
- Ну ладно. Одного человека из солидной газеты. Но чтобы никаких телекамер!
- Договорились. И посдержанней в последнем слове, если тебе доро¬ги твои близкие.
- Мог бы и не напоминать. Уже обсудили.
- Ну, все, - я поднялся с места и направился к выходу.
У двери обернулся.
- Спасибо за роскошную сессию!
Он усмехнулся.
- Что, получил удовольствие? Понимаю! К сожалению, не могу побла¬годарить в ответ. Это уже передозировка. К тому же я, как бы, верхний.
Я слегка поклонился и вышел.
- Ну, как? - спросил Юстес, когда я вошел.
- Он очень хорошо держится.
- И?
- Сожалею, - я протянул ему листок с отмеченным видом казни. - Он отказался.
- Почему?
- Считает, что вы его тогда публично четвертуете, - усмехнулся я.
- Умный мальчик, - заметил Юстес. - И правда жаль, я ему всегда симпатизировал.
Взглянул на список.
- Еще один любитель техасского коктейля! Ну, нет! Человек, который хочет, чтобы его усыпили, как бешеного пса, не годится на роль прави¬теля!
Я не стал упоминать об истинных мотивах Сергея.
Великий Мастер откинулся на спинку кресла и внимательно посмотрел на меня.
- Жалеешь его?
- Да, - просто ответил я.
- Ты бы его помиловал на моем месте?
- Великий Мастер, жалость - только страсть. Если я хочу заняться сексом - это еще не значит, что я пойду и кого-нибудь изнасилую. И в данном случае я бы дал добро на смертельную инъекцию.
- Хороший ответ, молодец. А если бы он передал права?
- Я бы придумал для него что-то более впечатляющее, хотя не факт, что более мучительное. Отсечение головы, например.
- Не самая приятная казнь, - заметил Юстес. - После отделения го¬ловы от тела мозг еще живет пару минут. Палач времен Великой Французс¬кой Революции господин Самсон вспоминал, что головы гильотинированных вращали глазами и грызли прутья корзин, куда их сбрасывали, так что корзины часто приходилось менять. Но ты прав, что доставить жертве максимум страданий и, с другой стороны, произвести впечатление на пуб¬лику - это две разные задачи. Для меня была бы актуальна последняя.
Он положил листок на стол и размашисто написал на нем "согласен".
- Сергей просил прислать ему католического священника, - сказал я.
- Ничего не имею против. Найди ему ксендза. Только пусть пройдет обработку в подконтрольном тебе ведомстве. На исповеди Галицкий может сказать лишнее. Бог его услышит, а людям не обязательно. Все понятно?
- Разумеется. Еще он просил позволения встретиться с родственни¬ками накануне казни.
- Добро. На казнь кого-нибудь пригласил?
- Нет.
- А я пойду. Ничего, что без приглашения, я не гордый. У нас есть институт государственных представителей. И тебе рекомендую пойти. Сер¬гей сумеет умереть красиво даже при том дурацком способе, что он выб¬рал, чтобы мне насолить. Нас ожидает великолепная сессия! Надеюсь, ты не будешь врать, что это тебе неприятно?
- Нет. Спасибо за приглашение, Великий Мастер.
Сирано был одет так же, как во время нашей последней встречи: уз¬кие джинсы и белая рубашка с длинными рукавами (все чистое и выглажен¬ное), только на ногах мягкие тюремные туфли. Видимо, в своей обуви ему остаться не позволили из соображений безопасности. Он вошел, окинул взглядом присутствующих, кивнул мне и шутовски поклонился Юстесу.
- Приветствую, Великий Мастер!
Камера, в которой должна была состояться казнь, напоминала боль¬ничную палату: голубоватая плитка на стенах и на полу, белый прямоу¬гольник лампы дневного света, электрокардиограф на полке и медицинская кровать с приподнятым изголовьем. На кровати довольно толстый матрац и подушка: на всем чистое белье.
Галицкий усмехнулся.
- Ого! Умереть с комфортом!
Улыбка жутковато смотрелась на его мертвенно-бледном лице.
- Это наиболее гедонистический вариант, Сережа, - сказал Юстес. - Бывает гораздо хуже.
- Спасибо за заботу, Великий Мастер!
- Я тут совершенно не при чем, Сережа. Понимаешь, у нас же част¬ные фирмы этим занимаются. На этой кровати фирма "Танатос", сотрудни¬ков которой я для тебя пригласил, проводит эвтаназии и помогает самоу¬бийцам, предпочитающим медикаментозные методы. Не закупать же отдель¬ное оборудование для казней. Госзаказ не каждый день бывает. Это сей¬час у нас бум. Так что все для удобства клиента, Сережа. А ремни сни¬маются.
Кровать пересекали несколько серых репсовых ремней для фиксации и такие же затягивающиеся манжеты крепились к металлическими бортам кро¬вати, напоминающим поручни в метро. Возле кровати, ближе к ногам, сто¬ял штатив для капельниц, усиливая больничное впечатление.
И сам метод, избранный Галицким, напоминал медицинскую операцию, точностью и последовательностью действия компонентов: все тот же пен¬тотал натрия погрузит в глубокий сон, павулон парализует мускулатуру и, наконец, хлорид калия остановит сердце. Эта смесь и именуется "техасс¬ким коктейлем", поскольку была когда-то опробована и утверждена в Те¬хасском Университете.
Кровать стояла на небольшом возвышении, высотой сантиметров де¬сять и шириной метра в два. Перед ступенькой шел металлический желоб. Я знал, что сюда менее чем за секунду можно опустить бронированное стекло, отделяющее зрителей (то бишь "свидетелей") от осужденного, но Юстес приказал этого не делать.
Мы сидели в первом ряду на легких пластмассовых стульях. Я - по левую руку от Великого Мастера, рядом со мной Летов, по правую руку от Юстеса: Гардин, Бахтин и Питон. Великий Мастер пригласил нас всех.
Кроме того, присутствовал прокурор, врач, начальник тюрьмы, журна¬лист из официальной газеты Высшего Совета Мастеров и двое мужчин в черных куртках с серебристой надписью "Танатос".
- Сережа, - сказал Великий Мастер. - Мое предложение остается в силе.
Галицкий поморщился и отвернулся. Бросил быстрый взгляд на кро¬вать.
- Мне сюда?
К нему подошли те двое в черном: высокий поджарый человек, ничем не напоминавший палача и светловолосый парень помоложе.
- Господин Галицкий, я представитель фирмы "Танатос", занимающей¬ся законными убийствами. Это мой помощник. В ближайшие пять минут вы должны слушаться меня.
- Да. Что от меня требуется?
- Снимите, пожалуйста, рубашку.
Сирано начал расстегивать пуговицу на манжете, и я заметил, что у него дрожат руки.
- Куда инъекция? - спросил он. - В руку? Может быть, достаточно завернуть рукав?
- В две руки. Лучше снять рубашку, - сказал "представитель фир¬мы".
Глядя на то, с каким трудом Галицкому дается каждая пуговица, и как Юстес впился глазами в его дрожащие пальцы, я думал, что сия про¬цедура согласована с Великим Мастером. У двери дежурила настороженная охрана в составе шести гвардейцев, и трое замерли по бокам и за спиной Сергея. Да, человеку в таком состоянии свойственно творить глупости.
- Сережа, - сказал Великий Мастер. - Ты боишься, что я тебя казню после передачи прав. Я могу тебе сразу написать помилование. Ты пишешь заявление, я - помилование, и обмениваемся документами.
- Чтобы потом четвертовать меня за не на место положенную сереб¬ряную ложку? - нервно спросил Галицкий.
- Да что ты зациклился на этом четвертовании, честное слово! У меня и в мыслях такого не было.
Сирано промолчал, наконец, снял рубашку и поискал глазами место, куда бы ее положить. Молодец! Взял себя в руки. Я ждал, что он в серд¬цах бросит ее на пол.
- Дайте мне, - сказал палач. - Мы передаем вещи родственникам. Передал рубашку ассистенту, взял Галицкого за руку, и надел ему на запястье манжету электрокардиографа. Включил прибор. По экрану по¬бежала пульсирующая ломаная линия. Сергей побледнел еще сильнее.
- Это только электрокардиограф, - сказал сотрудник "Танатоса".
- Да, я понял.
Палач расстегнул ремни на кровати.
- Теперь ложитесь.
Сергей подчинился. "Представитель фирмы" снова взялся за ремни.
- Юстес! - бросил Галицкий. - Ты мог бы меня не унижать хотя бы этим!
- Ничего не поделаешь, Сережа, техника безопасности. Не обращай внимания. Это не больно.
На губах Великого Мастера играла та самая улыбка, которую я заме¬чал и за собой, когда мне приходилось взглянуть в зеркало во время экшн.
Галицкий был прочно привязан к кровати, и я заметил, как рассла¬билась охрана.
- Господин Галицкий, - сказал "представитель фирмы". - Мы сейчас будем ставить катетеры. Постарайтесь быть спокойнее. Если человек сопро¬тивляется, есть опасность пробить вену и попасть в мышечную ткань. Это не в ваших интересах: тогда введение препарата будет очень болезнен¬ным.
- Успокойтесь, я не склонен к бессмысленным действиям, - сказал Сергей.
Мастер Юстес приподнял брови и усмехнулся.
- Да-а?
Галицкий проигнорировал.
- Есть, конечно, индивидуальные особенности организма, но при ра¬зумном поведении подопечного и профессионализме исполнителя в данном методе неприятных ощущений можно полностью избежать, - продолжил па¬лач, распаковывая катетеры.
Посмотрел на руки Сергея, жестко привязанные к бортам кровати.
- Ну, здесь все прекрасно. Сразу видно, что человек не наркоман и не диабетик. Думаю, проблем не будет. Оборудование у нас качественное, трубки не рвутся, катетеры не выпадают.
- Стоп! - сказал Мастер Юстес.
Встал, взял свой стул и поставил к кровати. Сел, поднял руку, раскрытой ладонью вверх.
- Катетеры! Это не отразится на вашем гонораре. Ставьте пока ка¬пельницы.
- Ну, что вы, какой гонорар! Госзаказ - это в основном для рекла¬мы. Возьмите, Великий Мастер. Для нас честь вам проассистировать.
Сергей весь напрягся. Рука в репсовой манжете дрогнула и сжалась.
- Все хорошо, Сережа, - сказал Юстес. - Я знаю, где у человека вены.
Ловким профессиональным движением, меньше, чем за минуту, он пос¬тавил оба катетера.
- Вот так! А ты думал, что я тебе буду кожу резать, чтобы вены найти?
Палач укреплял капельницы и одобрительно смотрел на Юстеса: один мастер любовался работой другого.
Капельниц было две. Сотрудник "Танатоса" присоединил трубку к од¬ной из них, отпустил зажим, подождал, когда на другом конце трубки по¬явится капля, и передал трубку Великому Мастеру, который присоединил ее к катетеру на правой руке Сергея. Второй катетер так и остался герме¬тично закрытым.
- Не больно? - спросил Юстес.
- Нет.
Галицкий вздохнул и полузакрыл глаза.
- Сережа! - позвал Великий Мастер. - Это физиологический раствор. Тебе еще приговор слушать и последнее слово говорить.
Прочитали приговор.
- Сережа, сказать что-нибудь хочешь? - сказал Юстес. - Прощения попросить?
- Нет, - его голос слегка дрожал.
- Как хочешь. Тогда начинаем.
Великий Мастер присоединил трубку ко второй капельнице.
- А вот в этой пентотал, Сережа.
Протянул руку к зажиму. Остановился в сантиметре.
- Знаешь, Сережа, мне чрезвычайно не хочется вводить тебе эту га¬дость. Так как насчет передачи прав?
- А если. Без. Этого? - с трудом проговорил Сирано.
- Без этого никак! Ты таких дел натворил, что я предпочел бы дер¬жать тебя под жестким контролем.
- Нет.
Мастер Юстес глубоко вздохнул, и чуть отпустил зажим.
- Ну, все: процесс пошел.
Галицкий, не отрываясь, смотрел туда. Уровень жидкости почти не ме¬нялся.
- Великий Мастер, - сказал представитель "Танатоса", - Это слиш¬ком медленно! Надо на порядок быстрее. По американской технологии за пятнадцать-пятьдесят секунд весь препарат.
- А нам басурмане не указ, - сказал Великий Мастер. - К тому же мы никуда не торопимся. Правда, Сережа?
Сирано закрыл глаза.
- Рано, Сережа, рано. Посмотри, во-он там еще сколько! Это и есть смертельная доза. А то, что я ввел - это сущая мелочь. Ну, поспишь немного. Это всего лишь пентотал. Павулон в другой капельнице, мы ее еще не трогали. Не говоря уже о хлориде калия. Так что ситуация пока обратима. Ну, так как?
Если бы я был на месте Галицкого, я бы его либо обматерил, либо сдался. Но Сирано был сильнее меня.
- Давай быстрее! - тихо сказал он.
- Ну, как скажешь.
Великий Мастер отпустил зажим, и уровень жидкости начал быстро уменьшаться. Не прошло и минуты, как капельница опустела. Палач снова присоединил трубку к емкости с физраствором.
Веки Сирано задрожали, он засыпал.
- Я знаю, что ты еще не спишь, Сережа, - сказал Великий Мастер. - Но, к сожалению уже поздно: смертельная доза введена. Я хочу, чтобы ты знал: если бы ты согласился на мое предложение две минуты назад, когда я начал вводить пентотал, я бы точно тебя помиловал и без всяких пос¬ледующих казней за серебряные ложки. Ты упрямый, люблю таких.
Воспринял ли Сергей его слова? Понял ли? Или они растворились в череде барбитуратных галлюцинаций, уже заполнивших его мозг? Может быть, и понял. Великий Мастер всегда знал, что делает.
Пока трубку заполнял физраствор, палач установил емкость с паву¬лоном. Затем сменил капельницы.
Сирано спал.
После павулона - снова физиологический раствор, промыть трубку. Иначе компоненты прореагируют, и будет закупорка. И, наконец - хлорид калия.
На электрокардиографе упорно пульсировала ломаная. Сергей был еще жив.
Опустела капельница с хлоридом калия. Палач убрал ее и отсоединил трубку.
Я считал оставшиеся секунды по ударам своего сердца и зеленым сполохам сердца Галицкого. Наконец, амплитуда ломаной начала затухать, и она схлопнулась в тонкую горизонтальную линию.
- Хорошо прошло, - сказал "представитель фирмы". - Просто идеаль¬но!
Я понимал "любителей "техасского коктейля"". Эта смерть казалась легкой, по крайней мере, со стороны.
Юстес коснулся запястья Галицкого, и браслет, так и не убивший его, расстегнулся и соскользнул с руки. Великий Мастер поймал его и уб¬рал в карман.
- Пойдем, Анджей, - сказал он.
Мы вышли в коридор.
- Ну, как тебе сессия?
Я промолчал. В голове вертелась только одна мысль: "Я бы сломал¬ся!" Но высказывать ее казалось самоубийством.
- Что, Анджей, получил удовольствие?
- Честно говоря, довольно мазохистское. Я отождествлял себя с ним.
Он усмехнулся.
- Я тоже. Это нормально. Кайф верхнего опосредован.
- И я не испытываю никакого желания убивать нижнего после получе¬ния кайфа.
- Представь себе, и я! Под конец я совершенно искренне хотел его спасти, но он не внял. Увы, простить его и сохранить за ним статус полноправного гражданина было уж совсем неразумно. Конечно, на свободу бы он не вышел, но был бы опасен и за решеткой. Другое дело раб. Пере¬шел бы к тебе по наследству. Как тебе такой раб, Анджей?
- Геморойно, но приятно.
- Думаю, что даже не очень геморойно. Люди, от которых так трудно добиться согласия, очень высоко ценят слово. Если бы он подписал пере¬дачу прав - он бы и играл по тем правилам, на которые сам согласился. К тому же я бы его приятно удивил реальностью помилования без всяких последующих четвертований. Он бы стал искренне моим, телом и душой. А потом и твоим, Анджей. Беда в том, что он не хотел играть по этим правилам.
Я уже привыкал к роли наследника престола, и почти не обращал внимания на подобные намеки. Старался только не забывать, что пятеро из нас еще живы.
Как частное лицо Мастер Юстес арендовал Красную площадь на десять дней, как частное лицо нанял плотников и консультантов из фирм, зани¬мающихся законными убийствами. И на арендованной земле, точнее брус¬чатке, выросло сорок пять виселиц. Все они были предназначены для тех, кто передал права Великому Мастеру. Остальных уже казнили выбранными ими способами и келейно: закон не предусматривал публичной казни для свободных людей. Для рабов же все было на усмотрение господина.
Мы с Юстесом и еще несколькими приглашенными сидели в ложах возле кремлевской стены. Это казалось мне крайне опасным. Родственники и со¬чувствующие казненным могли стрелять в Великого Мастера. И за одно в тех, кто был рядом с ним.
- Ничего, Анджей, мои люди все проверили, - сказал он. - Нет здесь никаких снайперов.
- Можно было поставить бронированное стекло, - заметил я.
- Нет. Не то. Я хочу дышать с ними одним воздухом и видеть все без дурацких преград.
Девять рядов виселиц, очень высоких, выше фонарных столбов. Похо¬жие на шалаши или гигантские качели: деревянные опоры стоят по две, под углом к друг другу метра через полтора, по дюжине на каждую висе¬лицу. Целый лес, священная роща смерти. Метрах в пяти от земли - длин¬ные деревянные помосты, к которым ведут широкие лестницы.
Я подумал о рядах римских крестов, выраставших вдоль древних до¬рог после подавления иудейских бунтов, и о крестах Японии с распятыми на них христианскими неофитами.
- Впечатляет? - поинтересовался Юстес.
- Да, - сказал я. - Зачем такие высокие?
- Ну, уж не ради театральности. Прогрессивный метод. Разработан в Англии, на основе опыта морских казней. Господа пираты вешали на реях, и их жертвы практически мгновенно умирали от разрыва спинного мозга, а потом несчастных морских разбойников тащили на низкую виселицу, где процедура могла растянуться на десятки минут. Страшновато звучит рево¬люционный лозунг насчет повешения на фонарях. Однако повесить на фона¬ре гораздо милосерднее, чем на старинной виселице - фонарь высокий. Честно говоря, я бы предпочел вешать с трех метров, а не с пяти - оно дешевле. Но все три фирмы "Танатос", "Ладья Харона" и "Нирвана" наот¬рез отказались работать по средневековой технологии. Дорога им, видите ли, репутация. "Веревки выварим, Великий Мастер, под грузом сутки про¬держим, Великий Мастер, всех подопечных взвесим и для каждого индиви¬дуально рассчитаем оптимальную длину веревки и петли смажем парафином, Великий Мастер. Сделаем пару виртуальных прогонов на компьютере и пару в реале с мешками песка. Ничего не спружинит, не запутается и не порвется, будьте покойны, Великий Мастер - никто ничего не почувству¬ет". "И почем?" - поинтересовался я. Когда они представили мне счет, мое сердце как-то сразу смягчилось, и я помиловал тридцать пять чело¬век из восьмидесяти, дабы окончательно не вылететь в трубу. Я уже по¬думывал, не нанять ли специалистов из какой-нибудь фирмы поскромнее, но отказался от этой идеи. Еще не хватало, чтобы по пять раз вешали! Все же люди мне права передали. В конце концов, сговорились индивиду¬ально веревки не подбирать. Я потребовал только, чтобы никому не сор¬вало голову. Все же это слишком брутально. А если кто-то будет умирать от удушья - я не в обиде.
Всех казнили в один день. Свозили партиями по несколько человек в крытых фургонах с зарешеченными окнами на задней двери. И я видел в их глазах смертельную обиду и горечь обманутой надежды. Многие сдирали рабские кольца и бросали их под ноги. Но это уже ничего не могло изме¬нить.
Привезли первую партию осужденных, вывели на помост. По брусчатке зазвенело чье-то рабское кольцо. Каждого держали трое охранников: двое за запястья и один стоял за спиной и держал за плечи. Все стояли спо¬койно: ни криков, ни истерик, только у ближайшего к нам раба я заметил крепко сжатый кулак, думаю до боли, и с ногтями, впившимися в ладонь. Наивная попытка заглушить страх физической болью. Им связали лодыжки нейлоновыми веревками, палачи (ах, да! Конечно, сотрудники фирм закон¬ных убийств!) накинули петли и проверили правильность положения узла (точно под левым ухом). Мешков на голову не надевали, это противоречи¬ло целям мастера Юстеса ужаснуть свидетелей видом вывалившихся языков и глаз, вылезших из орбит. Последнего слова не предоставили. Они рабы. Мастеру Юстесу вовсе не хотелось выслушивать проклятия обманутых им людей. Впрочем, почему обманутых? Он им ничего не обещал.
Их поставили на двери люков, сделанных в помосте, и палачи однов¬ременно подняли рычаги, открывающие люки. Они открылись с чудовищным грохотом. Зажужжала телекамера и огромный, похожий на валик для пок¬раски стен, микрофон передал куда-то этот грохот. Казнь транслирова¬лась по телевидению. Осужденные пролетели несколько метров и повисли над землей как тряпичные куклы. Мне казалось, что я слышу хруст ломае¬мых позвонков.
- Наказывать моих рабов - мое частное дело, но я разрешил сни¬мать, - заметил Юстес.
Следующую партию привезли до того, как первым успели констатиро¬вать смерть.
- Сердце бьется еще минут десять после разрыва спинного мозга, - сказал Великий Мастер. - Но это уже ничего не значит. Оно может рабо¬тать в автономном режиме, именно поэтому возможна его трансплантация.
Я сломался на седьмой партии. Для меня это было слишком. Я отвел глаза от зрелища этой непрекращающейся агонии и начал изучать пол у себя под ногами.
- О чем ты думаешь? - спросил Великий Мастер и положил руку мне на плече.
Я с трудом удержался от того, чтобы не сбросить ее. Близость это¬го человека больше не рождала в моем сердце ни гордости и самодоволь¬ства наследника престола, ни эйфории почти достигнутой вершины - толь¬ко отвращение и страх.
- О римских крестах, - с трудом проговорил я.
- Спасибо за откровенность, - сказал Юстес. - Но крест - это куда менее приятно. Повешение на длинной веревке - строго самая легкая казнь. Гораздо легче хваленого "техасского коктейля", по крайней мере, быстрее. Хотя куда драматичнее выглядит и не вызывает ассоциаций с операционной. Правда, смещения шейных позвонков может и не произойти, всякое бывает. Но даже если от удушья... Помнишь "Жюстину" де Сада? Тот эпизод, где очередной встреченный ею злодей по имени Роллан просит его повесить, чтобы проверить, действительно ли эта казнь "невыразимо сладостна". Она должна перерезать веревку только после его оргазма. А в средние века под виселицами искали корень мандрагоры, которая вырас¬тала там, куда изливалась сперма. Ну, допустим, опыты Миновици это оп¬ровергают и заставляют списать оргазм и мандрагору на счет средневеко¬вых баек о полетах на метле. Но есть же любители асфиксии. Может быть, доктор Миновици просто не был мазохистом или ему не нравилось удушье. Порка тоже не всем нравится. Но чтоб ты знал, и это есть медицинский факт: во время удушения в организме происходит мощный гормональный выброс, который вызывает половое возбуждение. Примечательно, что в ру¬кописных протоколах вскрытия, сделанных сэром Бернардом Спилсбери (весьма знаменитым патологоанатомом) отмечалось извержение семени.
Об экспериментах Миновици я слышал. Николаус Миновици был фран¬цузский врач, который проводил на себе опыты с удавливанием, чтобы описать состояние, возникающее при повешении. Экспериментальную уста¬новку он, видимо, непосредственно содрал у маркиза де Сада: веревка была перекинута через блок, укрепленный на потолке, и ее конец держал ассистент, на другом же конце располагалась петля, в которой и висел экспериментатор. Правда, до двух минут, когда у повешенных раскрывают¬ся сфинктеры ануса и уретры, Миновици не дотянул: максимальная продол¬жительность нахождения в петле, которой он сумел достичь, составляла двадцать шесть секунд. Свои ощущения он описал примерно так: "Как только ноги оторвались от опоры, веки мои судорожно сжались. Дыхатель¬ные пути были перекрыты настолько плотно, что я не мог сделать ни вдо¬ха, ни выдоха. В ушах раздался какой-то свист. Я уже не слышал голоса ассистента, натягивавшего шнур и отмечавшего по секундомеру время. В конце концов, боль и недостаток воздуха заставили меня остановить опыт. Когда эксперимент был закончен, я спустился вниз, из глаз моих брызну¬ли слезы"...
Но прикалывается же с чего-то народ...
- Никогда не увлекался асфиксией, - сказал я.
- И правильно! Дело опасное, если дорожишь своим партнером. Даже кратковременно кислородное голодание мозга может вызвать необратимые последствия. Но здесь у нас другие задачи, и необратимые последствия входят в наши планы. Почему бы за одно не позволить людям испытать последнее в жизни наслаждение? По-моему, сие вполне в русле нашей ге¬донистической идеологии. Как ты считаешь?
- Не знаю. Впечатление ужасное.
- Угу! Чего я собственно и добивался. Анджей, учись производить нужное тебе впечатление, причем минимальными средствами. Ты видишь перед собой сорок пять виселиц, еще двадцать восемь человек казнены как свободные. Итого семьдесят три. Знаешь, сколько заявлений о передаче прав я получил?
- И сколько?
- Около двух тысяч. Сколько процентов я казнил?
- Меньше четырех.
- Это много?
Я промолчал.
- А сколько помиловал? - спросил он.
- Девяносто шесть, - вздохнул я.

Кельтская колдунья
Сообщения: 875
Зарегистрирован: 08 июн 2010, 18:25
Пол: Женский
Ориентация: Гетeро
Д/C-ориентация: Сабмиссив
С/М-ориентация: Мазохист
БД-ориентация: Боттом
Город: зазеркалье

Re: Маркиз и Жюстина.

Сообщение Кельтская колдунья » 25 мар 2011, 03:07

- Итак, я казнил, три целых шесть десятых процента из тех, кто вполне этого заслуживал, причем весьма приятным для них способом, а ты уже готов меня проклинать и кричать во всеуслышание, какая я сволочь. А ты, между прочим, далеко не самый нежный из моих подданных. А через недельку, что здесь будет, когда я дам им повисеть! Выклеванные птицами глаза, обглоданные крысами конечности и запах гниющей плоти. Жуткое впечатление! Стивен Кинг! А о том, что казненным уже совершенно без¬различны все эти неприятности, которые случатся с их телами, никто да¬же не вспомнит.
- Не пережмите, Великий Мастер.
- Не беспокойся. Я все равно скоро ухожу, а у тебя будет меньше проблем. Для начала можешь заявить о неприятии таких вещей и заклей¬мить меня тираном. Народу понравится. А потом, когда он расслабится, - начни закручивать гайки. Это хорошо, что тебя ужасают подобные вещи. Нормальная человеческая реакция. Значит, у тебя не возникнет соблазна выжигать каленым железом то, что выжечь невозможно. Преступность, нап¬ример. Хотя без казней ты вряд ли обойдешься. Ничего привыкнешь. Пона¬чалу всем трудно.
Я, наконец, поднял голову и взглянул в мертвые лица повешенных. В основном они висели неподвижно, как мешки, но были и те, кто до сих пор дергался в конвульсиях. Те, кому не повезло. Или, наоборот, повез¬ло, как пытался меня убедить мастер Юстес. Умирающие от удушья. Таких я насчитал человек пять. Все виселицы уже были заполнены - сорок пять мертвецов.
- Почему именно они, Великий Мастер?
- Это был трудный выбор. И дело не только в степени участия в за¬говоре. Их отобрали мои специалисты с помощью серии психологических тестов и нескольких наркодопросов. В сомнительных случаях я беседовал сам. И сам потом жестко допросил участников комиссии по отбору, чтобы исключить решения, основанные на взятках. Ты видишь перед собой тела тех, кто не смог бы жить рабами.
Я в сотый раз прокручивал запись разговора Гардина со Святославом Бахтиным и допроса Марины. За прошедшие недели мы с Летовым почти ни¬чего не успели сделать по моему делу, расследование мятежа занимало все время. А потом Илью перевели на экономический блок, а меня на си¬ловой. Первое меня разочаровало, второе обрадовало. Но и эта удача могла кончиться совершенно неожиданно, а я торопился.
Удалось подслушать телефонный разговор Бахтина с Питоном. Первый просил второго проверить особняк Гардина на наличие подслушивающей ап¬паратуры. Адамович согласился. Из жучков не был обнаружен только один, и тот в прихожей. И этот оставшийся не транслировал ровно ничего инте¬ресного.
Оставалось гадать, что произойдет раньше: Гардин с Адамовичем придут к Юстесу с горстью жучков и обвинят нас с Летовым в незаконном прослушивании или мы найдем доказательства их причастности к покушению на меня. В том, что они действуют заодно, я уже не сомневался.
Я задерживался в тюрьме до двух ночи и приказывал будить наших с Летовым пленников, чтобы положить под капельницу с амитал-натрием и потом вколоть амфетамин. Юстесу было не в чем меня упрекнуть: это было уж точно не рабочее время. Но допросы пока ничего не дали. Оставалось три человека, которых мы так и не успели допросить.
Мне так и не пришлось допрашивать Булгарина: он успел передать права, и им занимались гвардейцы Юстеса. Мне доложили, что к покушению он не причастен. Я не имел права перепроверять. Он был повешен вместе с остальными. К моему большому сожалению, ему не пришлось мучиться удушьем: в наличии лишнего веса есть свои преимущества. Как писал Франсуа Вийон:
Я Франсуа, чему не рад,
Увы, ждет смерть злодея,
И, сколько весит этот зад,
Узнает скоро шея.
У Булгарина зад был слишком увесистым, чтобы шея успела что-ни¬будь почувствовать, по крайней мере, мозг осознать. Я подумал о том, как несправедливо устроен мир: на виселицах Юстеса по десять минут умирали от удушья куда более приличные люди, исключительно из-за своей худобы.
После казни я позволил себе расслабиться и проспал полдня. В тюрьму поехал часов в пять, надеясь спокойно, без спешки, заняться своим делом.
И здесь, в своем кабинете, еще раз включил запись:
Гардин:
- Ну, в чем дело? Только не вслух.
...
- Так... Насколько это опасно?
...
- Понятно... Но вряд ли они смогут что-то предпринять до оконча¬ния расследования. Думаю, время терпит.
...
- Да, это аргумент, конечно. Ну, ладно. Только не сегодня. Я за¬нят.
...
- Да, обещаю... Если сам буду жив...
Версий по этому поводу у меня было предостаточно. Но эта запись, увы, не могла служить доказательством ни одной из них. Например, я был практически уверен, что "они" - это либо мы с Летовым, либо вообще СОС. Но Гардин наверняка пожмет плечами и объяснит, что "они" - это, например оставшиеся на свободе заговорщики, имеющие зуб на двух анге¬лов с незапятнанной совестью: Игоря и Святослава. И еще прибавит, что запись добыта незаконным путем. По крайней мере, сей материал не может быть основанием даже для задержания кого-то из них, не говоря уже о квалифицированном допросе.
"Квалифицированным", собственно, назывался допрос с применением медикаментов. Для него в здании СОС на Лубянке существовала отдельная камера, очень напоминающая камеру для экзекуций: та же медицинская кровать с ремнями, капельницы и кафель на стенах. Впечатление усиливал электрокардиограф, правда, в данном случае служивший прямо противопо¬ложной цели: слишком быстрое введение или передозировка некоторых пре¬паратов может вызвать падение артериального давления, ослабление сер¬дечной деятельности и остановку дыхания. Надо успеть вовремя вколоть, например, кофеин.
По наркодопросам в СОС были свои специалисты, но во время рассле¬дования дела о мятеже их катастрофически не хватало, и к делу привлека¬ли сотрудников фирм законных убийств. По крайней мере, они могут пра¬вильно поставить катетер, умеют обращаться с капельницей и не будут при этом вставать в позу и ссылаться на врачебную этику. К тому же, положа руку на сердце, они обычно прекрасно знакомы с методами квали¬фицированного допроса, хотя и имеют право их применять только в Свободных Зонах.
Теперь представьте: приводят вас в такую камеру с полным комплек¬там оборудования для смертельных инъекций, и мужик в куртке с над¬писью, скажем, "Танатос" или "Ладья Харона" надевает вам на руку ман¬жету электрокардиографа... По крайней мере, два обморока я помню. Ко¬нечно, можно бы сообразить, что до суда и приговора казни быть не мо¬жет, но у людей в такой ситуации логику отшибает начисто.
Человек, которого я сегодня пригласил в эту комнату, был моим тезкой. Его звали Андрей. Андрей Григорьев. И он был одним из тех, ко¬го захватил в плен Летов.
Молодой парень, тощий и белобрысый. Его ввели в камеру трое ох¬ранников. Руки за спину, в наручниках. Он окинул взглядом обстановку, и я увидел ужас в его глазах. Я не счел нужным успокаивать. Страх на¬ших подопечных, пусть и не достаточно мотивированный, иногда приводит к интересным результатам.
Представитель фирмы "Танатос", тот же, что занимался казнью Га¬лицкого, включил магнитофон и кивнул охране:
- Наручники снимите и на кровать.
В общем-то, в приглашении сотрудников "Танатоса" не было необходи¬мости (персонал СОС уже был достаточно свободен), но я не стал пренеб¬регать лишней возможностью попугать подследственного.
- Что происходит? - закричал Григорьев.
- Подчиняйтесь! - приказал я.
- Господин Лещинский, я не виновен! Я не знал, что они представи¬тели власти.
- Не увидели надписи "СОС" на бронетранспортерах? Какое у вас зрение?
Он проходил по статье "вооруженное сопротивление представителям власти в Свободной Зоне". Теоретически статья на "вышку" тянула, но давненько не применялась. Мало находилось сумасшедших, которые шли на это сознательно. И отговорка "не знал, не увидел" срабатывала. Но не в этом случае. Так что боялся он правильно.
- Я выполнял приказ! - выдохнул он.
- Чей?
- Святослава Бахтина.
Молодец представитель "Танатоса"! Вовремя включил запись. Лучше потратить несколько лишних метров пленки, чем начать записывать после установки катетера и упустить что-то важное.
Рядом со мной за столом сидел следователь и записывал показания. Я кивнул Григорьеву.
- Подойдите сюда и подпишите: с моих слов записано верно, и мною прочитано.
Его усадили на стул напротив следователя и продолжали держать за плечи, дали ручку. Когда он подписал, я тут же вынул мобильник и поз¬вонил начальнику оперативного отдела. Внутренней связью пользоваться категорически не хотелось. Из разговора Бахтина с Игорем следовало, что у них в СОС есть свой человек, поставляющий им информацию. Я со¬вершенно четко понял, что Святослав испугался именно того, что у нас в руках Андрей Григорьев, знающий руководителя операции.
- Всеволод Михайлович? Это Андрей Лещинский. Немедленно арестуйте Святослава Бахтина.
- Нужен ордер...
- Спуститесь в камеру номер четырнадцать.
Право подписывать подобные бумажки у меня было, хотя это и стре¬лять из пушки по воробьям. Но я тут же сообразил, что у меня нет печа¬ти и бланков. Проклятая бюрократия! Я тут же перезвонил Всеволоду.
- Нет, Всеволод Михайлович, не спускайтесь. Идите к моему кабине¬ту, я сейчас поднимусь.
Следователь кивнул в сторону Григорьева и вопросительно посмотрел на меня.
- Увести?
- Нет. Сделайте все, что мы планировали. Амитал-натрия. Пока без амфетамина. Может, узнаем еще что-нибудь интересное.
Григорьев ошарашено взглянул на меня.
- Так это допрос?
- Конечно, - сказал я, пряча в папку листок с его показаниями. - А вы, что думали? Что вам "техасский коктейль" будут вводить без при¬говора?
Я вышел из камеры и пошел к лифтам: у меня не было двадцати ми¬нут, чтобы дождаться, когда введут препарат и будут задавать вопросы.
Около девяти вечера я с оперативниками и солдатами СОС был возле особняка Бахтина. Очень надеялся, что штурмовать его не придется, но все же держал наготове вертолет: подлетное время пять минут. Что мож¬но сделать за пять минут? Вряд ли даже сжечь компрометирующие докумен¬ты.
На охране предъявили удостоверения. Пропустили без разговоров. Хотя, не сомневаюсь, что позвонили хозяину. От ворот до дверей особня¬ка - меньше минуты. Что можно сделать за минуту?
Давно стемнело, по окнам автомобиля хлестал осенний дождь, рабо¬тали "дворники". Свет фонарей выхватывал первые пожелтевшие листья де¬ревьев, похожие на седые пряди в темной шевелюре листвы.
Двери особняка были ярко освещены. Мы взбежали по ступеням. Отк¬рыли сразу. Я запомнил наши мокрые следы на дорогом паласе.
- Где хозяин? - резко спросил я у слуг.
- Наверху.
Мы бросились к лестнице на второй этаж.
Раздался выстрел.
Когда мы высаживали дверь в кабинет, я уже понимал, что поздно.
Святослав Бахтин лежал на полу. Из отверстия у виска с хлюпаньем вытекал мозг, смешанный с кровью.
За одну минуту можно успеть застрелиться.
По дороге обратно я размышлял, куда мне ехать: домой или на Лу¬бянку. Выбрал второе. Теперь я мог вызвать Гардина в качестве свидете¬ля по делу о смерти Святослава. И это надо было делать немедленно, по¬ка он не опомнился. Единственным основанием для допроса служили сведе¬ния о том, что Бахтин собирался передать права. Но, слава Богу, для того, чтобы вызвать человека как свидетеля, веские основания не нужны.
С дороги позвонил Всеволоду. На этот раз он не стал требовать мо¬ей подписи - не арест. И послал к Гардину людей с приглашением. Они вернулись ни с чем: хозяина не было дома.
Поинтересовались, где. На работе. Какая работа? Половина одиннад¬цатого! С другой стороны, а я, собственно, где?
И тогда я поднял трубку и набрал еще один номер.
- Добрый вечер, Великий Мастер...
После пожара в своей резиденции, Мастер Юстес переехал в особняк Галицкого, нимало не смущаясь печальной судьбой хозяина. Этот дом был оборудован гораздо хуже, чем резиденция Юстеса: ни подземного бункера, ни камеры пыток. Мастер только усмехался: месяц переживу.
Я вспомнил, как был здесь больше трех недель назад. Почти ничего не изменилось. Было около полуночи. На втором этаже горел свет.
Меня проводили не в кабинет, а в спальню, и я засмущался тем, что выбрал не самое удачное время для визита. Но ждать я не мог.
Комната была слабо освещена. На тумбочке у кровати ночник потес¬нила настольная лампа. Рядом лежал выключенный ноутбук. Великий Мастер полулежал на подушках. На стуле возле кровати сидел Гардин.
Я застыл на пороге.
- Заходи, заходи, Анджей, - проговорил Юстес. - Извини, что встречаю тебя так. Мне тяжело вставать. До окончания процесса добегал, а потом, как струна порвалась. Садись! - он указал на стул справа от себя, как раз напротив Гардина. - Ну, в чем дело?
Мне хотелось попросить Гардина выйти, но я слишком боялся его упустить.
- Несколько часов назад покончил с собой Святослав Бахтин, - на¬чал я.
- Я знаю, - заметил Юстес.
- А знаете, почему?
- Я знаю версию Игоря. С интересом выслушаю твою.
- Великий Мастер, Святослав Бахтин был замешан в покушении на представителей власти в Свободной Зоне. Он отдал приказ убить меня. По его же приказу было оказано сопротивление солдатам СОС Ильи Летова. Один из его людей, захваченных нами в том бою, назвал его имя.
- Под пентоталом или под амитал-натрием? - поинтересовался Юстес.
- Нет, Великий Мастер, совершенно свободно, в трезвом уме и твер¬дой памяти.
- Ладно, дальше.
- Я тут же отдал приказ арестовать Бахтина. Он выстрелил себе в голову за несколько секунд до того, как мы вышибли дверь его кабинета.
- Страх наказания? - спросил Юстес.
- Не думаю, что пуля лучше "техасского коктейля", Великий Мастер. Скорее это альтруистическое самоубийство: у него были сообщники, выда¬вать которых он категорически не хотел.
- И кто?
- Он собирался передать права одному человеку. Думаю, что успел это сделать, - я в упор посмотрел на Гардина, но слабое освещение ме¬шало мне оценить степень его бледности.
- Думаешь, Игорь замешан?
- Да, я так думаю. И не только он.
Юстес приподнял брови.
- Владимир Адамович, - сказал я. - Он тоже с ними.
- У тебя есть доказательства?
- Да, разумеется. Я могу предоставить записи.
- Полученные незаконным путем, - заметил Гардин.
- Не совсем законным, - подтвердил я. - Зато, какие интересные записи!
- Однако, как ты творчески относишься к категории законности, - усмехнулся Великий Мастер.
Посмотрел на Гардина.
- Игорь, теперь твоя версия.
- Да, действительно, Святослав передал мне права, - начал Гардин. - Но это не значит, что я замешан в его делах, совершенных до этого. К сожалению, я сначала обещал принять у него права, а потом выслушал ис¬поведь. Возможно, это не совсем правильно, но жесткость нашей Игры, думаю, может послужить мне извинением. Тем более что он не просил у меня защиты для себя - только для своих людей. Я ему обещал, если сам буду жив.
- Передал права и тут же попросил разрешения на самоубийство? - усмехнулся я.
- Не просил, увы! Думаю, это было сделано в состоянии аффекта.
- И почему?
- Да, "техасский коктейль", пожалуй, приятнее пули в голову (хотя дело вкуса), но его самоубийство вполне психологически оправдано. Иногда страх наказания ужасней самого наказания. Стреляются даже из-за угрозы тюрьмы, не то, что смертной казни.
- А по поводу Адамовича, что скажешь? - поинтересовался Юстес.
- Он хороший специалист по "жучкам", - сказал Гардин. - Я просил его проверить мой дом после визита одной знакомой Анджея. Больше ни в чем мы с Адамовичем не сотрудничали.
- Анджей, - обратился ко мне Юстес. - Тебе есть, что добавить?
- Не хотелось бы выглядеть голословным. Я лучше продемонстрирую вам записи. С комментариями.
- Хорошо, завтра утром.
Он нажал некую кнопку на пульте рядом с настольной лампой.
- Я могу идти? - спросил я.
- Не торопитесь, ребята, - проговорил Юстес. - Успеете.
В комнату вошел врач. Наклонился к Великому Мастеру, расстегнул манжету его рубашки, завернул рукав. На локтевом сгибе у Юстеса стояла точно такая же капсула, которую я когда-то видел у поэта Романа Нави¬на, наркомана под договором.
- Ты, вижу, шокирован, Анджей? - усмехнулся Юстес. - Это обезбо¬ливающее. Я еще могу нормально соображать. Но это не надолго. Еще нем¬ного и я стану неадекватен либо от боли, либо от лекарств. Я не соби¬раюсь доводить до этого. Так что вам недолго осталось интриговать друг против друга. Скоро все разрешится.
Врач сменил капсулу и опустил рукав. Худая старческая рука, обтя¬нутая желтой кожей в мелких коричневых пятнах, с выступающими жилами, лежала на одеяле ладонью вверх. И я вдруг осознал, что мы с Гардиным препираемся у постели умирающего.
- Я хочу, чтобы доиграли все, - сказал Великий Мастер, когда врач ушел. - В вас уже слишком много вложено, чтобы убивать вас из-за вся¬кой ерунды. Поглядим... - он улыбнулся. - Идите. Анджей, завтра утром ко мне.
Игорь поднялся с места.
- Господин Гардин, - жестко сказал я. - Вы вызваны по делу Свя¬тослава Бахтина... в качестве свидетеля.
Я вопросительно посмотрел на Великого Мастера. Он слегка улыбнул¬ся и кивнул: "Да ради Бога!"
- Да, да, господин Лещинский, - проговорил Гардин. - Прямо сейчас?
- Прямо сейчас.
- Поехали!
Сам не знаю, зачем мне это понадобилось. В этом допросе было не больше смысла, чем в завтрашней демонстрации записей Юстесу. Он же все сказал! Он никого не собирается преследовать до своей смерти, а потом преследовать будет некого.
Возможно, я просто не смог устоять перед соблазном провести Гар¬дина подвалами родного ведомства.
- Лещинский, да за что ты меня так не любишь? - спросил он по до¬роге.
- Психологическая несовместимость!
Подвалы СОС не произвели на него особого впечатления. В конце концов, ему тоже пришлось поруководить этой организацией. Я привел его в камеру для квалифицированных допросов. Он только усмехнулся, увидев кровать с ремнями и капельницы. Знал, сволочь, что я не имею права этим воспользоваться. Законных оснований нет, чтоб их!
Я велел ему сесть на стул возле стола следователя, Игорь повторил все то же самое, что рассказал при Великом Мастере, и непринужденно подмахнул протокол.
- Я могу идти, господин Лещинский?
- Да, конечно.
Утром я был у Юстеса. Он встретил меня в кресле в своем кабинете. Прослушал запись.
- Этого мало, - устало сказал он. - На определенные размышления наводит, конечно, но для ареста и медикаментозного допроса совершенно недостаточно.
Честно говоря, я и не ждал другого ответа.
- Да это уже и не важно, - сказал Юстес. - Сегодня вечером я ухо¬жу.
Это прозвучало так обыденно, что до меня не сразу дошел смысл фразы.
- Завещание составлено и разослано всем, кто способен повлиять на ситуацию. Я не собираюсь писать дрожащей рукой что-нибудь типа "Отдай¬те все..." и не успеть дописать.
Я вопросительно смотрел на него.
- Ну, спрашивай, Анджей, что молчишь...
- Я там есть?
- Есть.
- Спасибо, Великий Мастер.
Он усмехнулся.
- Я хочу, чтобы ты меня проводил.
- Конечно, Великий Мастер.
- Сегодня в семь я ужинаю, приходи, тебя пропустят.
Я покинул его в смешанных чувствах: я жалел старика, завидовал его выдержке и самообладанию, но более всего, положа руку на сердце, мне хотелось распить бутылку шампанского. Неужели все кончилось!
Но прежде шампанского у меня было еще несколько дел.
Еще садясь в машину, я позвонил по сотовому Илье. Он должен был передать мне права в присутствии Великого Мастера. Летов был на работе.
- Илья, нам надо встретиться.
- Это срочно?
- Крайний срок - половина шестого.
- Хорошо, я перезвоню.
- Тебе понадобятся некоторые документы.
- Да? Какие?
- Думаю, они у тебя дома.
В разговоре наступила короткая пауза.
- Да... Я заеду, - пообещал Илья.
Он все понял.
Полторы недели назад я получил еще одно заявление о передаче прав. Принять права просила Хельга. Тогда я не то, чтобы отказал, но отложил решение. Мое положение казалось слишком неопределенным, и я не хотел ставить ее под удар. Теперь я счел себя вправе удовлетворить ее просьбу и набрал номер ее мобильника.

Из дневника Жюстины
- Хельга? Ты сейчас где? - я встрепенулась от звука его голоса. Моя любовь к нему перешла некоторую границу и сменила сущность.
Словосочетание "обожание кумира" кажется мне пошлым и достойным лишь тинэйджеров, я бы предпочла трактовать свои чувства по Фрейду и объяс¬нять сублимацией неудовлетворенного сексуального желания. Последнее время он до трех часов ночи торчал на работе, и наши отношения приняли полуплатонический характер. Как бы то ни было, почувствовав этот фазо¬вый переход, я попросила его принять права. Возможно, мне просто хоте¬лось намертво привязать его к себе с помощью его же ответственности.
Он ответил почти официально.
- Сейчас нет. Но я буду иметь в виду. Как только появится возмож¬ность, я это сделаю.
Сейчас его голос звучал скорее весело и ничуть не холодно.
- Я в офисе, - сказала я.
- Сможешь приехать на Арбат?
- Да. Минут за пятнадцать.
- Нотариальная контора на Старом Арбате. В том же доме, где "Аль¬фа-банк". Жду.
- Не передумала? - спросил он у входа.
- Нет.
- Тогда пошли.
Мы поднялись на второй этаж, сопровождаемые отрядом охраны. По¬мощник нотариуса посмотрел на Анджея оценивающе и подобострастно улыб¬нулся.
- Вы по какому делу?
- Передача прав, - ответил Анджей.
Помощник кивнул.
- Вас вызовут.
И извиняющимся тоном добавил:
- Лучше бы было позвонить...
- Это несколько спонтанно, - сказал Анджей.
- Ничего, ничего... Как вас записать?
- Андрей Лещинский. Права передает Ольга Березина.
Нас вызвали минут через десять. Сначала нотариус разговаривал с Анджеем, оставив меня одну в предбаннике на диване у окна.
Была ранняя осень. Тепло и солнечно. Ветер срывал первые желтые листья с деревьев во дворе.
Анджей вышел минут через пять. Улыбаясь, обнял меня за плечи.
- Ну, иди.
Нотариус оказался полным мужчиной лет пятидесяти. Посмотрел на меня сквозь очки.
- Садитесь, девушка. Я обязан задать вам несколько вопросов и дать некоторые разъяснения.
Я кивнула.
- Вы передаете все права? - спросил он. - С правом на жизнь?
- Да, полная передача.
- Тогда я должен вас предупредить. С момента подписания договора вы лишаетесь всех гражданских прав. Ни избирать, ни избираться. Ваш голос переходит к Анджею Лещинскому. Он голосует за вас.
- Я аполитична.
- Вы не имеете права подавать в суд на кого бы то ни было, ни в уголовный, ни в гражданский. Со всеми проблемами - только к господину. Он обязан защищать ваши права, но может ими и пренебречь, и никто его не осудит.
- Я знаю, я юрист.
- Тем не менее... Вы не имеете права заключать сделки без дове¬ренности, выданной господином. Любая ваша самостоятельная сделка будет признана ничтожной. Вы не имеете права выходить замуж, менять работу и покидать город без разрешения господина. Если уезжаете - запаситесь письменным разрешением. Если вдруг полиции вздумается проверить ваши документы - они будут обязаны вернуть вас господину. И, наконец, ваш господин имеет право вас убить, не неся никакой ответственности.
Я вспомнила жалобы поэта Романа Навина на противных теток в Нар¬котическом центре. Я воспринимала нотариуса как такую назойливую тет¬ку.
- Любовь предполагает доверие, - сказала я.
- Несколько лет назад был случай. Некий молодой человек принимал права у девушек только для того, чтобы их убить. Сделать ничего не могли - он не нарушал законов. Очередных потенциальных рабынь предуп¬реждали и старательно отговаривали. Но не всех удавалось. "Он сказал, что это клевета, а любовь предполагает доверие".
- У Анджея уже есть раб. Пять лет живет. И вроде не жалуется.
- Это, конечно, хорошая характеристика. Но к рабу и рабыне может быть совершенно разное отношение.
- Он однажды спас мне жизнь. Намерений ее отнять я за ним не за¬мечала, хотя нам приходилось бывать в Свободной Зоне.
- Ну, допустим. Дальше. Если ваши отношения с господином не сло¬жатся или вы начнете тяготиться своим статусом, вы можете получить свободу и вернуть себе гражданские права. Но это довольно сложная и длительная процедура. Тогда вы должны подать прошение в городской Со¬вет Мастеров. Как только прошение подано, вы переходите под опеку Со¬вета, и ваш господин не имеет права принять вас обратно. Так что не советую пользоваться этим для того, чтобы уйти от наложенного им нака¬зания. Пока прошение рассматривается, вы можете найти себе другого гос¬подина и передать ему права с согласия Совета. Если вы настаиваете на освобождении, Совет назначит вам срок адаптации. Как правило, около го¬да. Это необходимо, поскольку в рабстве человек очень быстро теряет способность к принятию самостоятельный решений, и ему трудно вернуться в общество. К тому же надо решить имущественные вопросы. При уходе господин обязан выделить вам имущество не меньше того, с которым вы пришли. Не передумали?
- Нет.
- Сейчас мы составим дополнение к договору с описанием вашего имущества. Это делается для того, чтобы защитить ваши права в случае разрыва с господином.
Мое имущество по сравнению с имуществом Анджея было пренебрежимо мало, даже, несмотря на квартиру. Однако пришлось посылать за докумен¬тами, и мы потеряли еще час.
Тогда я и представить себе не могла, как недолго продлится мое рабство.
Мы вышли во двор и там ждали телохранителя Анджея, которому я вы¬дала ключи и послала к себе домой за свидетельством о собственности.
- А о чем с тобой разговаривал нотариус? - спросила я своего бу¬дущего господина.
- С вами, - мягко поправил он.
- Я еще не подписала.
- Привыкай!
- Не соблаговолит ли милостивый господин пролить хоть каплю света на его высокочтимый разговор с уважаемым нотариусом и разъяснить его суть своей недостойной рабыне?
Он улыбнулся.
- Я чувствую, тебя часто пороть придется.
- А все же?
- Ничего особенного. Расписал, какую великую ответственность я на себя принимаю. Я сказал, что у меня уже есть раб, и я в курсе. Потом он пояснил, что теперь за все твои преступления я отвечаю своим иму¬ществом, а то и круче. То есть мы делим ответственность, потому что раба надо воспитывать и удерживать от дурных поступков, потому что я отвечаю не только за твое тело, но и за твою душу. Так что большая просьба, Хельга, преступлений не совершать.
Наконец, посланец вернулся, и мы снова поднялись в контору.
Подписали договор и приложение об имуществе.
- Теперь ваши паспорта, - сказал нотариус.
И в паспорте Анджея, на странице, посвященной рабам, под строчкой "Венедикт Трифоновский" появилась еще одна: "Ольга Березина".
А на первой странице моего возникла четырехугольная печать с над¬писью "Собственность Андрея Лещинского" и его контактными телефонами.
- Поздравляю с приобретением, - сказал нотариус Анджею и вручил ему паспорта, меня он больше не замечал.
Мы зашли в местный ресторан. Я по привычке села за столик напро¬тив него, он не возражал. Охрана заняла два соседних столика.
Он заказал обед и шампанское.
- Хельга, мне не хотелось бы показаться сразу слишком строгим, но ты должна понять, что документ, который мы сегодня подписали, несколь¬ко отличается от брачного договора. Встань!
Я подчинилась.
- Налей мне шампанского!
Я прислуживала ему в течение обеда. Он милосердно заказал мне от¬дельную порцию, но я совершенно четко поняла, что он мог бы этого и не делать: есть мастера, которые кормят рабов объедками. Я не замечала этого за Анджеем, по крайней мере, в отношении Веньки, но возможности такой исключить не могла. Самое ужасное заключалось в том, что я бы не стала возражать из страха потерять его навсегда.
Один мой друг, занимавшийся парашютным спортом, когда-то расска¬зывал мне о своем первом прыжке. Одна мысль после шага в бездну: "Гос¬поди! Ну, зачем же я это сделал!" И руки инстинктивно тянутся вверх, к самолету, и рвут кольцо.
У меня не было ни кольца, ни парашюта.
Анджей пил очень мало: целый час тянул один бокал.
- Сегодня в семь обед у Великого Мастера, не хотелось бы переб¬рать раньше времени, - объяснил он.
Зато я с энтузиазмом набросилась на остальное.
После того, как я вылакала полбутылки, он остановил меня:
- Хельга, не увлекайся!
И подозвал официанта.
- У вас есть отдельные кабинеты?
- Да.
- Мы переходим туда. Подайте кофе с мороженым.
Я с сожалением оглянулась на полупустую бутылку, оставшуюся на столе. Анджей приказал ее не брать.
Охрана осталась у дверей.
Анджей расстегнул мне брюки.
- Снимай! И на колени. Голову к полу.
Я почувствовала его ладони на своих ягодицах. Он сжал руки, разд¬вигая задний проход. Это был мой первый опыт анального секса. Несколь¬ко больно, но нельзя сказать, что мне не понравилось. Может быть, я именно этого и хотела.
Потом он отвез меня домой, приказав ждать, когда около шести ве¬чера уехал к Мастеру Юстесу.

Кельтская колдунья
Сообщения: 875
Зарегистрирован: 08 июн 2010, 18:25
Пол: Женский
Ориентация: Гетeро
Д/C-ориентация: Сабмиссив
С/М-ориентация: Мазохист
БД-ориентация: Боттом
Город: зазеркалье

Re: Маркиз и Жюстина.

Сообщение Кельтская колдунья » 25 мар 2011, 03:09

Маркиз
Я прождал звонка Ильи до шести вечера. Плюнул, позвонил сам, уже из машины. Сначала на работу.
- Шеф уехал полтора часа назад, - сказал нежный голос секретарши.
Потом домой, в загородный особняк.
- Господин был. Что-то искал. Уехал пятнадцать минут назад.
Позвонил на мобильник.
- Анджей? Я в Москве. Извини, один из необходимых нам документов - на городской квартире, - у Ильи была московская квартира в районе Университета. - Номер знаешь?
- Да. Давай быстрее. Время очень поджимает. Пробки. Пятница.
- Мигом. Где мы встретимся?
- Недалеко от твоего дома. С дороги позвони.
- Обязательно.
В без пяти семь я был возле особняка Юстеса.
Великий Мастер сидел за богато сервированным столом, рассчитанным человек на десять. Но в роскошной столовой с картинами восемнадцатого века, зеркалами и хрустальной люстрой больше никого не было, кроме его раба Виктора, который прислуживал за столом.
- Садись, Анджей! Мне хотелось бы сделать из своей смерти более публичное событие, но я не могу ее заранее афишировать, это просто опасно. Так что пришлось ограничиться приятными мне людьми.
В центре стола возвышалась бутылка шампанского "Вдова Клико", ок¬руженная любимыми Великим Мастером галушками, пряной семушкой, бакла¬жанами в сметане и жареным мясом с картошкой и грибами. Картину допол¬няла икра обоих цветов и ломтики осетрины.
- Вообще-то, я скептически отношусь к европейскому обычаю наж¬раться перед смертью, - заметил Юстес. - Но последние несколько меся¬цев мне пришлось сидеть на такой жесткой диете, что нарушить ее хоте¬лось хотя бы напоследок. Моих лечащих врачей удар бы хватил от такого меню. Зато специалисты из "Танатоса" очень рекомендовали: иначе кровь будет вытекать медленно. Надеюсь, я умру прежде, чем начну корчиться от болей в желудке.
Виктор молча открыл шампанское и разлил по бокалам.
- За легкую смерть! - улыбнулся Юстес и отпил вино.
Я всегда пил как гурман, обращая внимание на вкус и букет вина, и воспринимая чувство опьянения как досадное побочное действие. Но сей¬час я не чувствовал вкуса.
- Римский поэт Петроний, вскрыв себе вены, снова их перевязал и пошел гулять с друзьями, беседуя о предметах легких и изящных, потом поспал и пообедал, так что смерть пришла почти неожиданно, как естест¬венная смерть, - сказал Юстес. - В этом есть своя мудрость, но я пред¬почитаю ужинать с неразрезанными запястьями. Некоторые вещи должны быть разделены. К тому же у меня нет времени на подобные изыски.
Я понимал, что я здесь скорее как исповедник, чем как собеседник и не перебивал. Если Великому Мастеру угодно говорить о римской исто¬рии - пусть говорит.
В столовую осторожно, чуть не на цыпочках вошла румяная служанка с рабским кольцом, наклонилась к Юстесу.
- Господа из фирмы "Танатос" приехали...
Великий Мастер кивнул.
- Пусть заходят.
Это был тот же подтянутый мужчина, что участвовал в казни Галиц¬кого. Только одет на этот раз не в куртку с названием фирмы, а в кос¬тюм тройку и белоснежную рубашку. За ним стоял тот же подручный, оде¬тый столь же официально.
- Мы не рано, Великий Мастер? - спросил палач.
- Что вы, Саша, как раз вовремя. Проходите, - он указал на дверь справа от нас. - Готовьте все, что нужно.
- Мы не торопимся. Ужинайте, Великий Мастер. Только предупредите нас минут за пятнадцать: нужно будет принять некоторые медикаменты.
Юстес взглянул на них вопросительно.
- Для повышения давления и уменьшения сворачиваемости крови, - пояснил сотрудник "Танатоса".
Великий Мастер кивнул.
- Хорошо, скажу.
Он покончил с мясом и снова поднял бокал.
- Как видишь, я тоже не слишком оригинален. Конечно, меч и кинжал благороднее скальпеля, но для меня, старика, можно сделать послабле¬ние. Ты уж не презирай меня за этот выбор. Раз уж мы заговорили о Ри¬ме, я напомню тебе один пассаж Сенеки... В качестве тоста. "Куда бы ты не кинул свой взгляд - везде найдешь средства для окончания скорбей. Видишь ли эту пропасть? В нее спускаются к свободе. Видишь ли это мо¬ре, этот колодец? Там, на дне, восседает свобода. Видишь ли это дере¬во, чахлое, пораженное болезнью и бесплодное? С его ветвей еще свисает свобода. Видишь ли свою глотку, свою шею, свое сердце? Все это пути для побега из рабства. Они слишком трудны или требуют много мужества и твердости? Ты спрашиваешь, где проезжая дорога к свободе? Она в каждой вене твоего тела". Для меня жизнь была не путами рабства, а скорее служением этой самой свободе, хотя, думаю, не все мои подданные со мной согласятся. Но служить я больше не богу, и потому ухожу к своей богине... За что я люблю тебя, Анджей, так это за то, что ты умеешь слушать...
- Простите, что я молчу, Великий Мастер. Я бы хотел вас отгово¬рить, но понимаю, что бесполезно и бессмысленно. Это не потому, что я хочу побыстрее избавиться от этой штуки, - я указал глазами на брас¬лет. - Просто, на вашем месте я поступил бы также.
- Мало, но веско, - усмехнулся Юстес. - Забудь о нем.
И браслет упал с моей руки.
- Спасибо, Великий Мастер. Тогда еще один тост:
Не бойся козней времени бегущего,
Не вечны наши беды в круге сущего,
Миг, данный нам, в веселье проведи,
Не плачь о прошлом, не страшись грядущего!
- Что плоть твоя, Хайям? Шатер, где на ночевку,
Как странствующий шах, дух сделал остановку.
Он завтра на заре свой путь возобновит,
И смерти злой фарраш1 свернет шатра веревку, -
ответил Юстес.
- Все, что в мире нам радует взоры, - ничто.
Все стремления наши и споры - ничто.
Все вершины Земли, все просторы - ничто.
Все, что мы волочем в свои норы, - ничто,
продолжил я.
Я где-то читал, что "Экклезиаст" - самая печальная книга на све¬те, но есть книга еще более печальная, и автор ее Омар Хайям.
Так, под Рубайят, мы с Великим Мастером покончили с Клико и ше¬деврами украинской кухни. Летов так и не позвонил.
Я тогда еще не знал, что это и моя последняя трапеза.
- Виктор, - позвал Юстес. - Сходи за Сашей. Мне какие-то таблетки надо пить.
- Великий Мастер, - остановил я. - У нас есть еще одно дело.
Он посмотрел вопросительно.
- Илья Летов должен передать мне права.
- Что ж так поздно?
- Он уехал в Москву. Разрешите, я ему позвоню.
- Ну, звони.
Сотовый телефон не отвечал, московский тоже. В загородный дом Илья не возвращался.
Юстес терпеливо ждал, но я видел, чего это ему стоит.
Я покачал головой.
- Великий Мастер, можно это отложить?
- Что? Мою смерть?
Я понял абсурдность собственного предложения, такое не откладыва¬ют.
Я посмотрел на него умоляюще. Этот старик на пороге смерти еще был полновластен над жизнью и смертью, по крайней мере, одного человека.
- Если ты так хочешь его спасти, отложите передачу прав, - сказал он. - Я не буду активизировать его браслет, доволен?
- Да.
- Виктор, зови Сашу.
Сотрудник "Танатоса" принес таблетки, завернутые в бумагу, и ста¬кан воды.
- Примите, Великий Мастер, если вы готовы. Тогда через полчаса начнем.
Юстес кивнул и выпил таблетки.
Я подумал о том, что сотрудники подобных фирм обычно требуют с клиентов подписку о добровольности. Наверное, удивление отразилось на моем лице.
- Я еще месяц назад все подписал, - сказал Великий Мастер. - За¬вещание было последним документом.
Он попытался встать.
- Помоги мне, Анджей. Хорошо было древним римлянам - они обедали, возлежа. И
что все восприняли этот варварский обычай есть сидя? Это слишком тяжело для старика.
Я помог ему встать и пересесть на диван. Он бросил взгляд на часы.
- Так, Анджей, последнее напутствие: не расслабляйся. Будь наче¬ку. Завтра же соберешь Высший Совет Мастеров. Пусть читают завещание. Медлить с этим нельзя. У тебя сильные соперники, и кроме вас, участни¬ков Игры, есть претенденты на мое
________
1Фарраш - слуга, убирающий мечеть и свертывающий молельный коврик.
наследство. Не почивай на лаврах! Напиши это на твоем компьютере в качестве заставки и повесь над кро¬ватью и над столом, накрути на руку вместо моего браслета, как старый еврей заповеди божьи. Лавры не для того, чтобы на них почивать. По ме¬ре высыхания они легко превращаются в порох, - он улыбнулся. - Пой¬дем-ка, мне, вроде, лучше.
Мы вышли на балкон, в осенние сумерки. В саду уже зажглись фона¬ри, освещая пожелтевшие листья и мелкие хризантемы вдоль дорожек.
- На голой ветке
Ворон сидит одиноко.
Осенний вечер, -
процитировал я.
- По японцам не специалист, - сказал Великий Мастер. - Не могу продолжить.
И посмотрел на часы. Вдохнул полной грудью влажный осенний воз¬дух, долго смотрел на сад, словно стараясь впитать его в себя и нав¬сегда удержать.
- Хорошо... Может быть, их сюда позвать. Какая разница, где. Здесь кресло есть.
Мы вернулись в столовую, и Юстес открыл двери в ту комнату, куда пригласил людей из "Танатоса".
Приглушенный свет. Кровать, покрытая белой простыней. Такие же простыни на полу возле кровати, свернутые в несколько слоев. Под ними видна клеенка.
- Аккуратисты, - заметил Юстес. - Знаешь, Анджей, в некоторых штатах Америки осужденным перед казнью надевают подгузники. Смерть, знаешь ли, грязна.
- Мы все уберем, без проблем, - сказал Саша и кивнул своему по¬мощнику.
- Зачем же? Я вовсе не собираюсь доставлять дополнительные хлопо¬ты уборщице. Пусть будет. Извини, Анджей, очень не хотелось прощаться с тобой из ванны.
Я помог ему дойти до кровати и лечь.
Саша с помощником подложили ему под руки еще по свернутой просты¬не на клеенке.
- Великий Мастер, вдоль режем? - спросил Саша и взял его руку.
- Да, как договорились, я не хочу с этим тянуть.
- Обезболим?
- Нет. А то Анджей меня совсем запрезирает.
- Не запрезираю, - сказал я. - Не вижу смысла в лишней боли.
- Обойдусь, - сказал Великий Мастер.
Саша кивнул, взял скальпель и разрезал вены на старческой руке. Вдоль, сантиметров на пять. Хлынула кровь, окрасив алым простыню. По¬мощник взял другую руку. Также быстро сделал пару надрезов вдоль вен.
Юстес поморщился.
На краю простыни под его рукой набухали красные капли и срывались вниз, на простыню, подложенную на полу. Скоро обе они пропитались кровью.
- Как оно идет? - спросил Юстес. - Цикуту пить не понадобится?
- Все прекрасно, - сказал Саша. - Хорошо, что выпили лекарства.
Слово "лекарства" показалось мне крайне неуместным в данной ситуации.
Юстес нащупал мою руку.
- Ничего, что испачкаю?
Я слегка пожал ее.
- Не расслабляйся, Анджей, - тихо сказал он.
Вскоре он потерял сознание.
Я упорно звонил Летову. Ничего не изменилось: в загородном доме не появлялся, остальные телефоны не отвечали.
Дорога с дачи Юстеса шла через сосновый лес, но была хорошо осве¬щена: фонари через каждые десять метров. Под фонарем у поворота на шоссе стоял золотистый «Опель» - я узнал машину Хельги - и рядом женская фигурка в светлом плаще.
- Останови! - приказал я шоферу.
Хельга подбежала к машине и нагнулась к стеклу. Я открыл дверь.
- Что ты здесь делаешь?
- Можно я сяду?
- Ну, давай!
Она села рядом и прижалась ко мне.
- Извини, что не послушалась. На сердце как-то неспокойно. Не могла я там оставаться, без тебя.
- А Венька где?
- Дома остался.
- Ну, хоть один послушный раб! Ладно, садись, - не бросать же ее здесь. - Вернемся домой - выпорю!
Я протянул руку, чтобы закрыть дверь.
- Анджей! Что у тебя с рукой? Кровь? Ты ранен?
- Это не моя кровь.
- Не твоя?
- Мастера Юстеса. Он покончил самоубийством... Гони к особняку Летова! - бросил я шоферу.
Мы только потеряли время. Все слуги и рабы Ильи в один голос за¬являли, что господин так и не появился. У меня не было оснований по¬дозревать их во лжи. Осмотр особняка тоже ничего не дал.
- Едем в Москву, - сказал я.
У меня мелькнула мысль, не взять ли дополнительную охрану (со мной было только два телохранителя), но я решил, что не могу терять время.
Квартира Летова находилась в новом доме с арками, башенками и пентхаусами на верхних этажах. Около половины двенадцатого мы были на месте.
Я послал одного из охранников проверить подъезд. Он вернулся минут через пять, не обнаружив ничего подозрительного.
Тогда мы вошли и поднялись на двадцать второй этаж. Я попытался было заставить Хельгу остаться в машине, но она буквально вцепилась в мою руку, и я не стал слишком настаивать: сидеть одной в машине на ночной улице вряд ли было безопаснее, чем подняться с нами. Телохрани¬теля я ей оставить не мог. Двое и так мало.
Мастер Юстес говорил, что Илья вовсе не так прост, как кажется, и советовал не расслабляться. Меня мучили смутные подозрения.
Дверь его квартиры была не заперта. Совсем странно!
Первой вошла охрана с оружием наготове.
- Все спокойно, - услышал я и вошел следом.
Большой холл, совмещенный с прихожей, был пуст. Комната налево оказалась гостиной. Кожаные диваны и кресла, широкоэкранный телеви¬зор, стеклянные раздвижные стены, за ними - сад, разбитый на прилегаю¬щей крыше, с туями, хризантемами и фонариками в старинном стиле. Я по¬думал, что это небезопасно, но тут же сообразил, что сад индивидуаль¬ный, и не из какой другой квартиры в него попасть нельзя - разве что сбросить десант, даже вертолет посадить негде.
Затем, справа от холла располагался кабинет. Он тоже был пуст. Илью мы нашли в самой дальней комнате, видимо, спальне. Он лежал на кровати и уставился в потолок невидящим взглядом остекленевших глаз. За большим окном сияли огни университета, и мерцала отраженным светом лента Москвы-реки.
Я подошел и взял его руку. Ледяная! Наверное, когда я садился ужинать с Великим Мастером, он уже был мертв.
Я коснулся браслета на его руке, и он легко соскользнул на пол. Под браслетом, в районе запястной вены, синела крохотная точка. Я бы и не заметил ее, если бы не искал.
"Я не буду активизировать его браслет", - сказал Мастер Юстес. И сказал правду - он его уже активизировал!
Возле кровати, видимо выпавшее из его руки, лежало свидетельство о собственности на эту самую квартиру.
- Пойдемте! - устало сказал я.
И первым шагнул в холл.
- Стоять! Бросить оружие! - на меня смотрело штук десять автомат¬ных дул. Вооруженные люди стояли у выхода из квартиры, вдоль стен хол¬ла, у дверей в комнаты.
Я так и не понял, что произошло. Возможно, Борис, один из моих телохранителей, попытался поднять оружие или сделать что-то еще, пока¬завшееся им угрожающим. Его голова разорвалась, как арбуз, упавший с балкона, забрызгав меня кровью и мозгами. Слева от меня опускался на пол второй телохранитель, оставляя на стене кровавый след.
Я бросил пистолет под ноги.
Меня повернули к стене и обыскали. Заломили руки, надели наручни¬ки. Рядом со мной, также в наручниках, уже стояла Хельга.
И тогда, из гостиной с садом, как греческий бог в финале траге¬дии, в холл шагнул Игорь Гардин.
- Не ожидал? - усмехнулся он. - Приветствую!
В руках он держал автомат. Слегка повел дулом к двери гостиной.
- Ребята, ведите их сюда.
Мне перемкнули наручники вперед и усадили в кресло. Рядом посади¬ли Хельгу. Гардин держал нас под прицелом и мило улыбался.
- Ты расслабился, Анджей, - сказал он. - Правитель никогда не должен расслабляться. Это была последняя проверка Юстеса, и ты ее с грохотом провалил.
- Как ты узнал?
- Очень просто. Пока ты развлекался с девушкой в ресторане и пы¬тался спасти дорогого друга, я работал. У меня есть осведомители в фирмах законных убийств.
- Вы ждали в саду?
- Конечно. Там, знаешь очень мило. Что ж ты не проверил?
- Комнаты смотрел. И что теперь?
- Я не буду предлагать тебе передавать права, ты меня слишком не любишь. Увы! Психологическая несовместимость. Все равно не сработаем¬ся.
Действительно не люблю. Несмотря на то, что он умен, воспитан и умопомрачительно красив. Но мне всегда нравились люди, которые сами себя сделали, а на Гардина все упало с неба: харизматическая внеш¬ность, папочка-банкир и даже эта победа. Я никак не хотел признать за ним заслуги последней. Он победил не благодаря своим достоинствам, а из-за моего легкомыслия.
- Не люблю, - вслух произнес я. - И что?
- Выбирай, Анджей. Все, что хочешь, хоть "техасский коктейль". Правда, сложных в техническом отношении методов не обещаю. Сам понима¬ешь, обстановка походная. Так что электрический стул и газовая камера отпадают. Да и зачем это тебе? Удовольствие ниже среднего, что первый, что вторая. Электрический стул - по действию вполне типичная микровол¬новая печь с обугливанием кожи в местах контактов, запахом паленого мяса и прочими радостями. А от газовой камеры гамма ощущений как от инфаркта с удушьем, причем одновременно и в течение восьми-десяти ми¬нут. Если ты, конечно, не обладаешь достаточной силой воли, чтобы заста¬вить себя глубоко дышать, как только почувствуешь запах синильной кис¬лоты, чтобы сразу потерять сознание. Дважды американцы пытались изоб¬рести безболезненную казнь, и дважды облажались. Смертельная инъекция - это третья попытка.
Он читал свою лекцию, а автомат лежал у него на коленях стволом ко мне, а за ним стояли его люди, вооруженные, словно карательные от¬ряды Свободных Зон.
- Ты не заметил, что современные казни придуманы для мазохистов? - продолжил он. - Если покоряешься и помогаешь палачам - умираешь лег¬ко и быстро, а пытаешься сопротивляться - огребаешь на полную катушку. Разве что кроме повешения и того же электрического стула, где от тебя ровно ничего не зависит.
- Скорее для сабов, - усмехнулся я. - Безболезненная казнь для мазохистов?
- Да ты знаешь, все мои знакомые мазохисты лечат зубы под анесте¬зией. И умереть предпочли бы под анестезией - не сомневаюсь. Кстати современное повешение с точно подобранной высотой падения возможно на¬именее тяжкий способ казни. Но пятиметровую вышку я для тебя не пост¬рою, а под люстру не советую, потолки низкие - будешь умирать от удушья. И харакири тоже - ну никак. Не доверю я тебе меч.
- Ну, давай "техасский коктейль", раз уж харакири никак нельзя.
И пусть мастер Юстес сколько угодно презирает меня, отплясывая на адской сковородке.
Гардин рассмеялся.
- А что выбрал бы харакири вместо смертельной инъекции, если бы я тебе позволил?
- Почему нет? Это смерть для воина.
- Знаешь, не так давно был случай в Америке, в штате Юта. Человек выбрал расстрел вместо смертельной инъекции. Осознаешь, да? Причем расстрел там не как у нас. Сажают тебя на стул, привязывают к нему ремнями, обкладывают мешками с песком для абсорбирования крови, наде¬вают на голову черный капюшон, потом врач находит у тебя сердце с по¬мощью стетоскопа и пришпиливает на этом месте круглую белую мишень. А потом тебя расстреливают с двадцати шагов пятеро солдат, вооруженных трехлинейными винтовками, классический калибр: семь шестьдесят два. Если в сердце сразу не попадут, а оно бывает - народ нервный и неопыт¬ный - тогда медленно умираешь от потери крови (смотри "Овода").
- Ты большой специалист, - заметил я.
- Радуйся, что в хороших руках... Кстати, с "техасским коктейлем" одна проблема. Дело в том, что из спецоборудования будет только элект¬рокардиограф и штатив для капельницы. Скорее всего, тебя не удастся надежно фиксировать. Хватит самообладания лежать спокойно, пока ставят катетеры и вводят препарат?
- Конечно. Знаешь, Гардин, все эти современные обычаи, связанные с экзекуциями, отличаются крайним неуважением к человеку. Связать пок¬репче, привязать к стулу или кровати, запереть в камере и пустить газ или яд по трубкам... Сократу никто цикуту в глотку не вливал - сам вы¬пил, и перед этим с него сняли оковы.
- Сократы редко попадаются. Ну, допустим, ты, ну, Галицкий. А в основном - такая шушера! А насчет оков - это намек?
- Допустим.
- Ладно, будет тебе "техасский коктейль". Но, если вырвешь кате¬тер - пеняй на себя. Стреляю в голову без предупреждения.
Я пожал плечами.
- Зачем мне это нужно?
- В подобных обстоятельствах человеком часто руководят инстинкты.
Я поморщился.
- Не беспокойся, я умею держать себя в руках.
- Будем надеяться. Так... девушка может идти.
- Я хочу остаться с ним до конца, - сказала Хельга. - Он мой гос¬подин.
- Хельга! Иди! - почти закричал я. - Я запрещаю тебе оставаться!
- Господин? Патрон, ты хотела сказать? - заметил Гардин.
- Я передала права.
Гардин задумался. Вздохнул.
- Увы! Слишком преданных рабов не стоит оставлять в живых. Хель¬га, как насчет "техасского коктейля"?
- Я собиралась сделать это вслед за ним. Вместе с ним - это еще лучше.
- Хельга - ты свободна! - сказал я. - Ты не обязана умирать!
- Не обязана, но имею право. Ты же разрешишь мне?
Она опустилась передо мной на колени, протянув ко мне руки, ско¬ванные наручниками, словно она моя пленница, а не его.
Гардин не мешал.
- Я бы запретил тебе, если бы мое слово здесь что-то значило, - тихо сказал я.
- Да, твое слово уже ничего не значит, - заметил Игорь.
Бросил Хельге:
- Ладно. Но на тех же условиях, что и Анджей. Дернешься - стреля¬ем в голову.
Он взял сотовый телефон.
- Это фирма "Ладья Харона"? Женю позовите, пожалуйста... Женя, два "техасских коктейля" для моих друзей! И позаботься о фиксации, у нас тут с этим проблемы.
Игорь убрал телефон и прокомментировал:
- Хорошая фирма, не такая пижонская, как "Танатос", но вроде ник¬то не жаловался.
- Некому жаловаться, - заметил я.
- Ох! Как ты неправ! При эвтаназиях обычно присутствуют родствен¬ники, и если им покажется, что человек мучился - фирму сразу в черный список. А уж если на государственной экзекуции напортачат - да ты что! Журналисты раструбят, где только можно, вкупе с противниками смертной казни. Так что этот бизнес далеко не такой безответственный, как ты думаешь.
- Я далек от этого бизнеса.
- Хочешь сказать, что не имел отношения к казни Сергея? - усмех¬нулся Гардин.
- Не я нанимал исполнителей.
- Ну, так слушай, просвещаю.
- А ты не боишься, что с меня попросят подписку о добровольности?
- Нет, - он улыбнулся. - Совершенно не боюсь.
Возможно, я хотел потянуть время, выбрав не самый быстрый метод убийства. Сам не понимаю, на что надеялся!
Но "Женя" приехал минут через двадцать. Один, без ассистента. Пе¬ретаскивать оборудование ему помогали двое солдат Гардина.
Подтянутый молодой человек лет тридцати. Вполне располагающей внешности. Спокойный, сдержанные манеры. Руки худые с длинными тонкими пальцами. На безымянном - рабское кольцо. И я понял, что подписки о добровольности у меня не попросят.
Он снял пиджак и аккуратно повесил на спинку стула, поправив пле¬чи. Остался в черной рубашке с длинными рукавами. Под горлышко. Галс¬тука не носил.
- Господин, я присмотрю подходящее место.
Гардин кивнул.
Его раб взглянул на Хельгу.
- Девушка вторая?
- Да.
- Хорошо, сейчас.
Он пошел обследовать квартиру и, судя по шуму воды, зашел в ванну вымыть руки.
Я усмехнулся.
- Аккуратный у тебя раб, Игорь, руки моет. Думаю, микробы мне уже не страшны.
- Понимаешь, когда исполнитель ведет себя, как врач, это успокаи¬вает подопечного. Так что не иронизируй.
Женя вернулся минут через пять.
- Господин, в соседней комнате есть большая кровать. Фиксировать к ней можно, хотя не идеально. Пойдемте!
Это была та самая кровать, на которой я нашел мертвого Илью. Ее застелили покрывалом, но подушки положили поверх. Рядом с кроватью на тумбочках, потеснив ночники, стояли электрокардиографы, а в ногах два штатива для капельниц.
Меня развязали, но продолжали держать за локти. Сняли пиджак, не отпуская, последовательно с одной руки, потом с другой.
- Женя, рубашку снимать? - спросил Игорь.
- Не надо.
Гардин кивнул.
- Анджей, сам ляжешь или тебе помочь?
- Сам.
Меня держали под прицелом люди Гардина: десяток автоматных ство¬лов. И один упирался в спину. А я не обладал романтизмом того амери¬канца, который предпочел расстрел смертельной инъекции. А потому лег на кровать и положил голову на подушку.
- Отлично, - сказал Женя. - Теперь руку сюда, ладонью вверх.
Он взял меня за запястье, расстегнул пуговицу на манжете, слегка завернул рукав и надел браслет кожаных наручников, пристегнув другой к основанию кровати, на котором лежал матрац. Слегка затянул браслет.
- Не давит?
- Нет.
Занялся ботинками. Расшнуровал, аккуратно снял. У меня был соб¬лазн вмазать ему по шее, но смысла в этом не было. Я не стремился за¬работать расстрел за сомнительное удовольствие избить палача, который просто делает свою работу.
На щиколотки мне надели поножи и точно также присоединили их к основанию кровати. Свободы теперь хватило бы только на то, чтобы биться в истерике, если бы вдруг у меня отказали тормоза.
- Так, хорошо, господин Лещинский. Вторую руку ладонью вверх. Было бы логичнее растянуть меня крестом, но Женя надел мне наруч и потянул от него длинный ремень в ноги и чуть по диагонали, закрепив также к основанию. Через минуту я понял, что он просто экономит место.
- Не давит? - спросил он, чуть затянув кожаный браслет.
- Вы исключительно заботливы, - усмехнулся я.
На губах Жени появилась улыбка, смысла которой я бы не понял, ес¬ли бы не Гардин.
- Понимаешь, Анджей, - сказал он. - При смертельной инъекции необ¬ходима хорошая циркуляция крови, иначе смерть наступает медленно. Поэ¬тому слишком жесткий бондаж не рекомендуется.
Рядом со мной уложили Хельгу, привязав ее аналогичным образом. Она повернула ко мне голову, улыбнулась и взяла мою руку (длинные рем¬ни позволяли).
- Ох! Как романтично! - прокомментировал Гардин. - Вас бы сфотог¬рафировать!
Я проигнорировал, повернулся к Хельге, улыбнулся ей и ответил на ее рукопожатие.
Женя попытался дополнительно фиксировать нас горизонтальными рем¬нями, но их длины не хватило.
- Ладно, - сказал он. - От них все равно мало толку.
И я почувствовал, что он заворачивает мне рукав на правой руке, и похолодел. Я ждал боли от иглы катетера, но вместо этого он надел мне на запястье манжету электрокардиографа и включил прибор. Наверное, у меня задрожала рука, потому что Хельга сжала ее крепче. По зеленому экрану побежала ломаная, и я понял, что через несколько минут там бу¬дет прямая линия, но я этого уже не увижу. Никогда еще я не шарахался так от безобидного медицинского прибора.
- Это всего лишь электрокардиограф, - ровным голосом сказал палач и занялся моей левой рукой.
- Да, я понял.
Он завернул рукав.
- Здесь вены хорошие. В отличие от правой. Там будут проблемы.
Гардин подошел, взглянул на мою правую руку и выдал резюме:
- Ни к черту! Резать надо. Анджей, с чего бы это?
- Не то, что ты подумал. Я дважды был ранен. Лечили все.
- Тогда потерпишь, самурай.
- Подождите, господин, может быть, обойдемся. Вены есть не только на локтевых сгибах, - заметил палач и занялся руками Хельги. - У де¬вушки все хорошо. Давайте, с нее и начнем. Чтобы не намучить.
Я почувствовал, как похолодела ее рука, и сжал ее пальцы. По электрокардиографу Хельги побежала ломаная.
Ей буквально за полминуты поставили катетеры на обе руки, фикси¬ровав их широкими репсовыми ремнями. К левой руке подвели трубку, Женя открыл зажим капельницы и присоединил трубку к катетеру.
- Пентотал? - глухо спросила Хельга, и в ее голосе мне почудилась паника.
- Физраствор, - ответил палач.
- Тогда позвольте мне дождаться моего господина.
Нет, почудилось. Никакой паники. Она просила, но не умоляла.
Женя вопросительно посмотрел на Гардина.
- Без проблем, - ответил тот и перекрыл трубку у капельницы. - Хотели, как лучше. Ну, теперь с тобой, Анджей.
Он взял стул и уселся рядом с кроватью справа от меня, чем живо напомнил Мастера Юстеса во время казни Галицкого. Автомат он отложил.
- Расслабься, расстрел отменяется. Уже никуда не денешься.
Палач наклонился надо мной, и я увидел в его руке катетер. Дер¬нулся и вжался в кровать.
- Тихо, тихо, тихо! - сказал он. - Держите себя в руках! В ваших интересах, чтобы я попал в вену.
- Я в курсе.
- Тогда лежите спокойно.
Я сделал глубокий вдох и представил себе прану втекающую в меня через кончики пальцев. И выдох в два раза длиннее вдоха. Обычно это упражнение мне помогало.
Женя взял меня за локоть, и я почувствовал боль от укола и холод¬ную ткань ремня для фиксации.
- Ну, все отлично, - сказал палач.
Выпрямился и уставился на мою правую руку.
- Что скажет специалист? - спросил Гардин.
Специалист расстегнул мне ворот рубашки и нажал пальцами у осно¬вания шеи, поморщился.
- Тоже плохо. Прощупывается, конечно, но визуально не заметно. Мимо пробить, как нефиг делать.
- И? - поинтересовался Гардин.
- На ногах есть вены. И в паху.
- А запястья, чем не нравятся? - спросил я.
- Вены очень тонкие, - объяснил палач. - Будет закупорка, не дай Бог. Лучше не рисковать.
- Ну, вот, что ж поделаешь, - сказал Игорь. - Женя, снимай с не¬го носки, брюки и так далее.
- Гардин! Тебе не кажется, что ты уже достаточно меня унизил?
- А что ты предлагаешь?
- Зачем тебе вообще второй катетер? Галицкому все залили с одного.
- Конечно, с одного. А второй катетер, Анджей, на случай техни¬ческого сбоя. И огребешь с него ты и никто другой, особенно, если мы будем еще полчаса искать вены, пока ты будешь медленно умирать, ска¬жем, от пентотала. Так что не спорь, а?
- Тогда режьте, и хватит мурыжить! Я не какой-нибудь болтун из ко¬митета "за отмену смертной казни", чтобы впадать в истерику из-за то¬го, что мне разрежут три сантиметра кожи!
- Ну, дело хозяйское, - сказал Гардин.
- Только вены мне не перережьте раньше времени, коновалы!
- Коновалов не держим, - заметил Игорь. - Женя, дай-ка скальпель!
Он улыбнулся.
- Ну, люблю игры с кровью. Мы тут столько возимся, чтобы убить тебя наименее неприятным способом. Надеюсь, ты позволишь и мне полу¬чить каплю удовольствия.
Я вздохнул.
- По части садизма ты переплюнешь самого Мастера Юстеса!
- Ну, что ты! Только совсем чуть-чуть СМ. И никаких пыток надеж¬дой в его духе. Это я тебе обещаю.
Он взял скальпель и ловко разрезал мне кожу на локтевом сгибе.
- Вот и все! Как в аптеке. Целы твои вены, не беспокойся. И те¬перь, главное, прекрасно видны. Как ты?
- Ничего терпимо. Сколько терпеть осталось, минуты полторы?
- Гораздо меньше, - сказал Игорь и подвел под вену пинцет.
Хельга сжала мою руку как раз в тот момент, когда Гардин вогнал мне катетер прямо в рану, и я с трудом сдержался, чтобы не застонать. На этот раз Женя подложил под репсовый ремень бинт, который был чем-то пропитан. Боль начала быстро проходить.
- У вас, что, там обезболивающее? - спросил я.
- Конечно. Американцы вообще венесекцию под местной анестезией делают. У нас чуть-чуть другая технология, - он сладко улыбнулся.
- Аккуратисты, блин!
Женя заполнил трубку физраствором и присоединил к катетеру на мо¬ей неразрезанной руке.
- Так, - сказал Гардин. - У нас вместо последнего слова будет последний инструктаж. Анджей, если вдруг ты почувствуешь боль, не мол¬чишь, как партизан, а сразу говоришь, где и как. Я понимаю, что ты са¬мурай и все вытерпишь, но боль означает технические проблемы. А пос¬ледние чреваты долгой агонией. Надеюсь, ты не собираешься затягивать процедуру минут на сорок. Если будешь лежать спокойно, осложнений быть не должно.
- Договорились, - сказал я.
Он кивнул. Женя установил еще две капельницы для меня и Хельги, перекинул на них трубки и отжал зажимы. Жидкость начала медленно ухо¬дить.
- Не больно? - спросил Гардин.
- Нет, абсолютно.
И в этом момент я услышал гул вертолета, и почти одновременно послышался звонок в дверь.
- Посмотрите, что там! - приказал Гардин двум своим людям.
Но в комнату уже влетел еще один солдат.
- Гвардия Юстеса! Господин Гардин, что делать?
Игорь побледнел, но больше ничем не выдал волнения.
- Открывайте! - сказал он.
И тогда меня пронзила боль, так, словно мне в руку сделали инъек¬цию концентрированного йода внутримышечно. И я обнаружил, что полулежу на кровати, приподнявшись на локте.
- Анджей, лежи! - прикрикнул на меня Гардин.
В общем-то, в этом не было необходимости, я уже сам упал на подуш¬ку, чуть не задохнувшись от боли. Но Игорю было не до меня. Не до меня было, даже Жене.
В коридоре послушались голоса, и один я узнал.
- Виктор! - заорал я и почти сел на кровати, так, насколько поз¬воляли ремни, но новый приступ боли бросил меня обратно на подушку.
Виктор, раб Мастера Юстеса, с которым мы спасали Великого Мастера из его осажденного особняка, вошел в комнату и обвел взглядом предста¬вившуюся ему картину.
- Мастер Юстес приказал нам добить проигравшего или проигрывающе¬го, чтобы не допустить гражданской войны, - сказал он. - Но, похоже, вы справитесь и без нас, Великий Мастер, - и он слегка поклонился Гарди¬ну. - По завещанию Юстеса я должен передать вам права. В завещании Ве¬ликого Мастера ваше имя стоит вторым после Анджея Лещинского, но, ду¬маю, это уже не важно. Вы меня принимаете?
- Не сейчас, Витя. Нам нужно закончить экзекуцию. Анджей, ты хо¬чешь, чтобы Виктор остался?
- Нет, - с трудом выговорил я.
- Выйди! - приказал ему Гардин.
И тут я почувствовал, как рука Хельги разжалась и бессильно легла на покрывало.
- Девушка спит, - сказал палач.
Ее капельница была практически пуста, и он перевел трубку к ем¬кости с физраствором. Я с удивлением отметил, что в моей капельнице еще добрая половина пентотала.
Женя установил ей полную капельницу взамен опустевшей, но ждал пока трубку промоет физраствор, и тоже смотрел на эту странность. Они с Игорем переглянулись. Гардин внимательно посмотрел на меня.
- Анджей, больно?
- Да... рука.
- Как?
- Жжет.
- Понятно.
Он пошевелил катетер. Жидкость в капельнице потекла чуть быстрее, но боль не ушла, хотя и перестала усиливаться, захватывая новые площа¬ди.
- Почему сразу не сказал? - спросил Гардин.
- Вы были заняты.
Он усмехнулся.
- Сам виноват. Сказано было: не дергайся! У тебя катетер пробил стенку вены, и соляной раствор пошел в мышцу. Удовольствие, очевидно, ниже среднего. Кстати, спешу тебя обрадовать: у тебя индивидуальная реакция организма. Даже половинной дозы тебе должно было хватить, что¬бы отключиться, а ты все разговоры разговариваешь. Обычно человек те¬ряет сознание через тридцать секунд после введения дозы, необходимой для анестезии. Смертельная, как ты понимаешь, раз в пятьдесят больше. Тебе вообще анестезию делали когда-нибудь?
- Да, но с маской.
- Жень, у тебя есть другой анестетик?
- Сейчас нет. Надо ехать.
- Не надо. Подождем. У тебя далеко не худший вариант. Бывают еще судороги и удушье.
Он снова озабоченно посмотрел на мою капельницу и выдал резюме:
- Оставь надежду всяк сюда входящий!
Женя проследил за его взглядом.
- Засор! - уверенно сказал он и поменял капельницу Хельге. В ее вены потек павулон.
Гардин отсоединил трубку от засорившегося катетера и переставил ее мне на правую руку.
- А ты говорил, что зря резали, - заметил он.
Остатки пентотала быстро перетекли в меня. Промыли трубки физ¬раствором. Сменили капельницу. Меня начало клонить в сон, но я оста¬вался в сознании. Боль отошла. Я ее чувствовал, но как-то потерял к ней интерес, словно она меня не касалась.
- Павулон? - спросил я.
- Он самый, - сказал Гардин. - Не беспокойся, пока не уснешь, ре¬лаксант вводить не будем - не в Америке. Это там казнями занимается хрен знает кто: все по времени делают. Капельницу присоединили - ка¬пельницу отсоединили, по пятьдесят секунд на препарат и никак иначе. Хотя чего проще подождать, пока человек уснет. Женька был там на ста-жировке, насмотрелся. Представляешь, ты один в камере, закрытой как отсек боевой подводной лодки. Палач в соседней комнате, и туда идут трубки через отверстие в стене. Свидетели за стеклом. Стекло иногда односторонней прозрачности - не видишь даже их. Управление дистанцион¬ное и никакого человеческого участия во всех смыслах этого слова. Один умираешь! Я всегда считал, что у России свой путь. Радуйся, что дома.
- Зато и рожи бы твоей не видел!
- Ох, Анджей! Ну, такая уж у меня плохая рожа? Я тут стараюсь, разговорами тебя развлекаю, а ты право! Я, кстати, могу уйти. У тебя в крови смертельная доза пентотала, и никуда ты не денешься. Все осталь¬ное делается для минимизации неприятных ощущений и ускорения процесса. Смерть от барбитуратов не самая приятная. Так, я пошел?
- Оставайся, - глухо сказал я.
Сменили капельницу Хельге, промыли трубки, поставили хлорид калия.
- Ну, Анджей, ты бьешь все рекорды! - сказал Гардин. - Хотя, нет, вру. В Америке был случай, когда человек не терял сознания почти де¬сять минут. Там, кстати, тоже был засор катетера. Интересно переплю¬нешь? У меня уже зуд экспериментатора. Женька, ты видел когда-нибудь такое?
- Нет, первый случай. Хотя после мятежа мы много "техасских кок¬тейлей" делали. Больше минуты никто не держался.
Гардин сидел рядом со мной и вертел в руках ампулу.
- Что там? - спросил я.
- Хлорид калия.
- Понятно.
- Да ладно, Анджей! А что бы ты со мной сделал, если бы вовремя узнал, что я жив? Молчишь! Единственно в чем я абсолютно уверен - ты бы не стал возиться со смертельной инъекцией. Пуля в голову или грана¬та в окно. Так ведь? Молчишь!!! А если бы я оставил тебя в живых - что бы сделал ты? Новый мятеж, стрельба и горы трупов. Не споришь? Это хо¬рошо. Приятно иметь дело с честным человеком. Так что это казнь, Анджей! Не за прошлые вины - так за будущие, за потенциальные. Так что постарайся почувствовать вину, расслабиться и словить мазохистский кайф.
Я усмехнулся.
- Спасибо за совет. Обязательно попрошу у Господа отпущения моих будущих грехов.
- Девушка умерла, - сказал Женька.
По электрокардиографу Хельги ползла прямая линия.
- Ну, хоть что-то прошло нормально, - прокомментировал Игорь.
- Сволочь ты, - сказал я.
Язык слегка заплетался.
- Так, Анджей, - среагировал Гардин. - Все еще больно?
- Почти нет.
- Тогда есть надежда.
Я держал руку Хельги и чувствовал, как она холодеет.
Вдруг все исчезло, и я оказался в хрустальном замке. Стены сияли алым, и я откуда-то знал, что это не огонь и не закат - это кровь.
- Спит! Ну, наконец-то, - услышал я далекий голос. - С ума сойти! Семь минут. Теперь павулон.
И я понял, что в замке зачем-то закрывают все окна. Нельзя! Здесь же газ! Он может взорваться. Я побежал на второй этаж. Ступени сияли хрусталем и текли кровью под моими ногами. На меня накатила слабость, и я упал на лестнице. Зашлось сердце. Я задыхался. Попытался встать, но не смог, и застонал.
- Что-то не так, - далекий голос. - Почему он стонет?
- Бывает, хотя редко. Недостаточно глубокий наркоз. Возможно, по¬торопились.
- Давай быстро калий хлор!
- Физраствор не прокачался.
- Да, черт с ним!
- Если закупорит трубку - будет хуже.
Нет, в замке не было газа. Вообще никакого запаха. Просто, мои легкие отказались дышать. Я лежал на багровых ступенях и скреб ногтями по хрусталю.
- Ну, теперь недолго, - сказал голос.
- Будем надеется, - сказал второй.
И тогда замок погас, ступени рассыпались и исчезли - я упал во тьму.
Я открыл глаза и почувствовал в вене катетер: надо мной висела капельница. Я рванулся и заорал:
- Мать! Сколько же можно, сволочи!
Катетер оторвался и выпал из руки. И только тогда я осознал, что катетер один и капельница одна, что я в больничной палате, и рядом ни¬кого нет.
В палату вбежала медсестра, молодая полная женщина.
- Вы очнулись! Наконец-то! Я услышала крик. Что с вами?
- Ничего. Дурной сон приснился. Извините, я, кажется, испортил вам катетер. Что там было?
- Питательный раствор. Вы три недели были в коме. Кстати, бук¬вально пять минут назад очнулась ваша девушка, - залепетала она. - Это надо отметить. Признаться, мы уже не надеялись.
Она улыбнулась, поправила одеяло и вдруг уставилась на мою правую руку.
- У вас свежий шрам, смотрите! Его не было!
Я только пожал плечами.

Кельтская колдунья
Сообщения: 875
Зарегистрирован: 08 июн 2010, 18:25
Пол: Женский
Ориентация: Гетeро
Д/C-ориентация: Сабмиссив
С/М-ориентация: Мазохист
БД-ориентация: Боттом
Город: зазеркалье

Re: Маркиз и Жюстина.

Сообщение Кельтская колдунья » 25 мар 2011, 03:10

3. Комплекс жертвы
Маркиз
Встать! Немедленно! Бежать к Жюстине!
- Где она?
- Ваша девушка? На третьем этаже, почти под нами.
Я попытался подняться, но тело плохо слушалось после трех недель неподвижности.
- Лежите, вам рано вставать. Хотите, я позвоню вашему другу?
- Какому?
- Который вас навещал. Сергею. Лобову, кажется?
- Да, Лобов.
Где он пропадал все это время? И если навещал, почему не ввел сы¬воротку Небесного Доктора?
- И сколько времени он меня навещал?
- Почти с самого начала. Звонить?
- Где телефон?
- В коридоре.
Я понял, что для меня это слишком далеко.
- Звоните.
Кабош явился на следующий день. Сел рядом с кроватью. Казенный бе¬лый халат был накинут на плечи и слишком мал для них.
Посмотрел на меня вполне врачебным взглядом. Но в этом взгляде мне почудилось сознание вины.
- Как ты? - тихо спросил он.
Я усмехнулся.
- Где же ты был?
- Я поехал к тебе вечером второго дня. Хорошо, что один. Пузырек положил в портфель. Портфель рядом... Там нехороший такой перекресток в районе Каширки... Обычно я аккуратно езжу, ты же знаешь. А здесь, как под локоть ударил кто-то, поторопился. Вылетел я туда, а навстречу шестера. Ничего не успел сделать. Правое крыло вдребезги, двигатель въехал в салон - портфель вместе с твоим лекарством всмятку, машине - пиздец. Я тоже вырубился, увезли на скорой. Самое смешное, что кроме порезов от стекла и сотрясения мозга больше ничего не обнаружили. В рубашке родился. Как будто кто-то специально целился в препарат Дока.
- Из пушки по воробьям, - заметил я.
Он пожал плечами.
- Может быть... Из больницы меня выпустили через день, и я тут же ринулся к вам. Средства Дока у меня больше не было, попытался без него привести вас в сознание. Бесполезно. Снял иглы, чтобы не было лишних вопросов, и отправил сюда.
- Ладно, живы, - сказал я. - Не оправдывайся.
Он устало улыбнулся.
- Ну, а вы, где пропадали?
И я рассказал ему нашу историю.
- Фашисты твои американцы, - резюмировал он, когда я закончил описание смертельной инъекции. - Революционный выстрел в голову гораз¬до милосерднее.
Нас выписали через неделю. Кабош отвез нас домой на свежекуплен¬ном подержанном мерсе. По дороге заехали в магазин за жратвой и выпив¬кой: нам с Жюстиной - Цимлянское, Кабошу - водочка. И правильно - в осиротевшем холодильнике обнаружился только заплесневелый кусочек сы¬ра.
Кроме праздничного обеда в честь нашего спасения в тот день боль¬ше ничего не произошло, события начались под утро.
Я не помню, что меня разбудило. Было еще темно, думаю, часов пять-шесть. Я встал и вышел из комнаты. На кухне почему-то горел свет. Я открыл дверь и застыл на пороге.
За столом, сцепив руки перед собою, сидел Небесный Доктор. В чер¬ной шелковой рубашке китайского покроя и черных кожаных брюках, как во время своего первого визита.
Он поднял голову и посмотрел на меня.
- Заходи, Маркиз, заходи, - сказал он. - Садись.
Я сел напротив него.
- Что тебе от меня нужно?
Он улыбнулся.
- А тебе не интересно, как я сюда попал?
Я пожал плечами.
- Слепок с замка, дубликат ключа, отмычка... Главное не как, а зачем.
- Ну, хорошо. Тогда слушай. Я пришел предупредить тебя. Вы с Жюс¬тиной перешли грань, после которой исчезает разделение между мирами. Теперь пути назад нет. Либо вы овладеете тканью мира, либо она пожрет вас.
- И кто нас загнал в этот тупик?
Он усмехнулся.
- Неужели насильно?
- Бывают и ненасильственные преступления.
- Знаешь китайскую поговорку: "Если вы в тупике, значит, выход есть"? Я могу вас вывести. Вы оба достаточно сильны для этого. Это путь к свободе. Свобода жестока, Андрей, свобода страшна. Но это сво¬бода. Вам нужен наставник и проводник.
- Я сыт по горло твоими подарками!
- Как знаешь. Мои координаты у тебя есть.
Я встал и отвернулся к окну.
- Убирайся!
Он не ответил. За окном плыл серый предутренний туман. Хотелось курить и, возможно, выпить.
Я обернулся. Кухня была пуста.
- Мать!
Я достал остатки водки Кабоша и выставил на стол. Плеснул себе в рюмку. Лекарство! Разговор оставил на редкость мерзкий осадок: нена¬висть и страх.
Выпил и снова завалился спать.
Я парю над скалами. Внизу, в пропастях и лощинах, клубится туман и лежит снег. Сумерки. Здесь вечер. За моей спиною встает луна.
Мерные величавые взмахи огромных крыльев: я отдыхаю в восходящем потоке теплого воздуха. Весна.
Там внизу, на одной из скал, маленькая белая фигурка. Они знали, что я все равно замечу ее. Люди в том белом городе за скалами. Это не подарок для меня - это я должен одарить их. Им нужна моя кровь, мое потомство. Дети священного орла, которые встанут на их защиту. Это значит, что они ослабели.
Девушка, пожалуй, красива, но слишком испугана. Руки разведены в стороны и прикованы к скале. Короткое белое платье до середины бедра, такого же белого, почти мраморной белизны. Я впиваюсь в него когтями, проступает кровь. Рву клювом сосок.
Она кричит.
Я отнесу тебя в город, и твои раны перевяжут священным шелком, пропитанным бальзамами и благовониями, и жрицы будут целовать их, преклонив колени...
Я овладеваю ею. По разведенным и прикованным за лодыжки ногам те¬чет кровь.
Я проснулся от крика. Жюстина сидела на кровати и тупо смотрела в точку на обоях напротив. На лбу у нее проступил пот.
Я обнял ее за плечи.
- Что случилось?
- Сон...
- Что тебе приснилось?
Она молчала.
- Слушай, - сказал я. - Я расскажу тебе свой.
Я даже не сомневался, что ее сон был зеркальным отражением моего.
Лаская, я коснулся рукой ее бедра и почувствовал влагу. Кровь! На коже Жюстины были раны, словно от орлиных когтей.
Я уложил ее, обработал раны антисептиком, успокоил.
- Я где-то читала о наскальном рисунке с изображением человека в обличии птицы с воздетым фаллосом, - сказала она. - Там еще был бизон с вывалившимися внутренностями и, кажется, удаляющийся носорог. Архе¬тип?
- Возможно.
Только теперь она пришла в себя, и мы отправились завтракать.
На кухне, на середине стола стояла недопитая бутылка водки и пус¬тая рюмка.
- Наверное, после Кабоша забыли убрать, - устало проговорила Жюс¬тина.
- Да, наверное.
Я не решился ей рассказать о ночном визите Небесного Доктора, признаться, до этого момента я и сам считал его сном.
- Ой! Балкон почему-то открыт, - сказала она и повернула ручку на балконной двери.
- Наверное, забыли закрыть. Кабош выходил курить, - сказал я.
Меня преследовало странное чувство: смесь сладости и страха, то ли предвкушение, то ли предчувствие. Так бывает, когда вдруг в голове возникает случайное воспоминание о детстве, умерших близких или старом доме. Я назвал это "зов". Словно каждая дверь в каждом поганом заборе может открыться то ли в рай, то ли в ад.
Все это прочно ассоциировалось с иглами. Но иглы больше не были нужны...
Мне снилась музыка. Она началась с божественного хорала, но опус¬калась все ниже, наполняясь басами, и вскоре превратилась в инферналь¬ный грохот и рев пламени.
И тогда я проснулся.
Сквозь приоткрытую дверь в коридор в комнату падал багровый свет. Жюстины рядом не было.
Я встал и вышел из комнаты. Багровый свет лился из кухни. И отту¬да же доносился странный звук, похожий на хлопанье гигантских крыльев.
Я распахнул дверь.
За окном пылало багровое небо, полузакрытое фигурой огромного ор¬ла, вцепившегося когтями в ограждение балкона и машущего крыльями. Дверь на балкон была открыта, и там, словно загипнотизированная, стоя¬ла Жюстина в полуметре от ужасных когтей и клюва размером с кулак, направленного ей в голову.
Я схватил со стола нож и бросился к ней. Схватил за плечо, попы¬тался втащить в кухню и уже поднял нож для броска, уже сделал шаг на¬зад, но тут на меня навалилось странное оцепенение: ноги стали, словно ватные и рука повисла, как плеть.
Ограда балкона исчезла, и с каждой секундой таяла балконная пли¬та. На нас надвигалась прозрачная пленка, напоминавшая поверхность во¬ды, поставленную вертикально. Там, за этой границей, была земля с ги¬гантскими скалами под багровым небом с зависшим над нами огромным ор¬лом.
Я уже видел детали: там внизу между скал белела дорога и уходила за горизонт, наливаясь алым у дальних гор. Мы висели над пропастью. Восьмой этаж... Теперь казалось, что двадцатый.
Пленка выгнулась полусферой и наползла на дом. За пределами этого зыбкого поставленного на ребро купола, кирпичная стена превратилась в каменную кладку древней крепости, и больше не было ни окон, ни балко¬нов - одна сплошная кладка, даже без бойниц.
Граница уже колебалась возле моего лица, а левая рука Жюстины погрузилась в нее. Там, по другую сторону, я увидел узкую ладонь, уни¬занную перстнями с золотой петелькой на среднем пальце, удерживающей острый конец рукава.
И тогда я вдруг понял, что нет никакой границы между мирами. Есть наш мир, и есть мир багрового неба, а граница - мара, наваждение. Я рассмеялся и метнул нож. Там, за пленкой, обычный кухонный нож обер¬нулся кинжалом со змеями на рукояти, а моя рука стала смуглее и шире.
Кинжал вонзился ему в горло, и нас забрызгало горячей кровью. Я посмотрел вниз: мы стояли на остатке плиты шириной в две ладони. Но пленка начала отползать, как волна прибоя, увеличивая площадь опоры. И туда, вниз, грузно падал убитый гигантский орел. Я не видел, чем кон¬чилось падение. Орел исчез. Вместо него далеко внизу по белой дороге шел высокий человек с посохом. Человек обернулся и расхохотался.
- Ты сделал только одну ошибку, Маркиз: ты не бросился в пропасть! - С такой высоты его невозможно было рассмотреть, только темный плащ и меч у пояса. Но я узнал голос. Голос Небесного Доктора.
И тогда мир по ту сторону пленки раскололся на тысячу мелких ос¬колков и исчез, освободив место картине туманной предрассветной Моск¬вы. Или сама пленка вдруг затвердела и раскололась словно зеркало, ко¬торое стало пылью и туманом вместе с отражением.
Жюстину била дрожь. Я помог ей войти на кухню и с облегчением закрыл балконную дверь.
Засунул под теплый душ, чтобы смыть кровь и успокоиться. Залез сам. Я знал, что утром мы сочтем все это сном, тем более что не оста¬нется доказательств. И, слава Богу!
Утром я так и не смог найти большой кухонный нож, чтобы сделать себе бутерброды, а Жюстину пожалел будить.
Вышел на балкон, обернулся. Вся стена была густо забрызгана кровью.
Мы увлеклись игрой с ножами, оба делая вид, что это просто БДСМ-практика. Нет! Мы пытались изгнать "зов" адреналином и эндорфина¬ми. Он подчинял и страшил нас, и только боль и азарт мучителя могли на время заглушить его. Но это было так же наивно, как попытки морфинис¬тов начала прошлого века заменить морфий кокаином и таким образом из¬лечиться от наркомании.
Отношения Жюстины с ее отцом, итак, мягко говоря, сложные, обост¬рились донельзя. И главным виновником всего с точки зрения господина Диатревского был, конечно, я, и он не упускал возможности облить меня презрением при каждом удобном случае. Или просто у меня изменилось восприятие? Нас звало из этого мира, и грань казалась такой эфемерной, такой тонкой, словно оболочка мыльного пузыря. Мы держались, я слишком боялся не вернуться. По-моему, Жюстине было тяжелее. Казалось, она уже ступила на эту метафизическую границу и шла по ней, как по водам Гали¬лейского моря.
Это случилось ближе к концу октября. Она пришла домой в таком же состоянии, как после ночного сражения на балконе, и на два часа позже, чем обещала. Я помог ей раздеться, налил чаю.
- Что случилось?
Чашка задрожала в ее руке, чуть не расплескав чай.
- Нет! Не сейчас!
Жюстина закрыла лицо руками и расплакалась.
Дня через два она дала мне прочитать свою дневниковую запись.
Из дневника Жюстины
Была суббота, короткий день. Я возвращалась домой засветло, нес¬мотря на разгар осени, и решила пройтись пешком до книжного магазина "Ад Маргинем". Погода была замечательная: синее небо и желтые листья деревьев: "золото на голубом".
Я подходила к Свято-Тихоновскому институту, когда почувствовала беспокойство.
Странно! Вроде бы ничего не изменилось в мире. У института на ос¬тановке беседовали две девушки в длинных юбках и платках (о, ужас! ни¬когда бы не надела такое!), по улице ехали машины, где-то позади звяк¬нул и тронулся трамвай, какой-то человек вышел из магазина "Продукты".
Разве что легкий ветер в лицо, что чуть-чуть коснулся волос...
И тогда я посмотрела на небо и замерла на месте.
Небо было расколото, точнее разрезано неведомым гигантским ножом, словно апельсин, из которого вынули одну дольку. И этот вынутый сег¬мент был бледнее остального свода, и по нему неслись облака.
Я опустила глаза, оглянулась... Никто не замечал странного явле¬ния: также по дороге неслись автомобили, ехали вразвалку трамваи, и шли люди куда-то по своим делам.
А облака неслись все быстрее, и сегмент схлопывался, становясь все уже. По улице побежали тени: бешеное чередование света и сумрака.
И тогда я увидела прозрачную пленку над домами за институтской церковью, теряющуюся где-то в необозримой выси. Граница миров... Она то совсем исчезала, и я видела зеленый мир с гигантскими скалами и ор¬лами, кружащими над их вершинами, то вдруг вспыхивала, как морская гладь под ярким солнцем. Она приближалась.
Я оглянулась - и вовремя! Серый сталинский дом справа от меня уже почти исчез: только несколько балконов и козырек подъезда выступали из колеблющейся сияющей поверхности границы. А за ней была весна: долина с садами, цветущими розовым и белым, и домики с загнутыми крышами, по¬хожие на китайские или японские. Возле домов - люди.
Пленка ползла ко мне, съедая тротуар, и превращая его в грунто¬вую дорогу с цветами и травой у обочины.
Я зазевалась и не заметила, как моя рука погрузилась в пленку границы. Я увидела желтоватый оттенок кожи на тыльной стороне кисти и рукав платья, розовый с крупными сиреневыми цветами... И бросилась прочь, на мостовую.
Звякнул трамвай, взвыли тормоза автомобиля. Я чуть было не угоди¬ла под первый и едва увернулась от второго. Через мгновение я обнару¬жила себя на середине улицы.
Домов больше не было. Исчезли тротуары и трамвайные рельсы. Но были слышны трамвайные звонки. Так святой Брендан1 со товарищи, остано¬вив свой корабль посреди моря, слышал шум из другого мира: смех, гру¬бые речи людей и рев скота.
Осталась только полоса шириной метра в полтора, по которой то и дело проносились машины, колебля пленку миров, наполовину погруженные в нее. Это никак не отражалось на мире по ту сторону границы: автомо¬били не превращались в кареты и колесницы - их просто там не было, в отличие от моей руки. И, по-моему, их водители не видели никакой плен¬ки и никакого сопредельного мира. Я очень надеялась, что они видят ме¬ня.
Впереди, также по середине шоссе, шел человек. Он был высок и худ. Длинный плащ распахнут, и его полы развеваются по ветру. На голо¬ве черная шляпа с загнутыми вверх полями. Вполне модный молодой чело¬век... Только в руке посох.
Человек обернулся, и я узнала Небесного Дока.
- Пошли, Жюстина! Смотри и выбирай!
Я шарахнулась от очередной несущейся на меня машины и чуть не упала в японско-китайский мир.
Док расхохотался.
- Забудь о них! Пока ты идешь за мной, тебя не задавят.
И я пошла, как загипнотизированная.
Миры менялись как в калейдоскопе: горы и реки, гладь моря и ко¬рабли с багровыми парусами похожими на рыбьи плавники, белые города в зеленых долинах и циклопические строения из стекла и металла, серебря¬ные башни, пронзившие небеса, и россыпи огней вдоль дорог.
Док остановился и обернулся. Только теперь я заметила, что нетро¬нутый участок шоссе стал еще уже и схлопнулся за его спиной, словно два мыльных пузыря слиплись друг с другом, по прежнему разделенные ра¬дужной пленкой.
Я оглянулась назад: позади меня дорога тоже исчезала, упираясь в границу миров.
Мы оказались, словно внутри линзы, погруженной в беско¬нечный океан инобытия.
- Выбирай, Жюстина! - крикнул он. - Выбирай, не то выберут за те¬бя!
- И показал ему все царства земные и славу их...
- Ох, Жюстина! Я не тот! Я всего лишь монах, достигший освобожде¬ния. Ты искала Бога? Освобождение шире, чем Бог! Он - только часть. Не ограничивай себя!
- А если Бог шире, чем освобождение? - спросила я.
- Тогда ты хотя бы прикоснешься к нему!
________
1христианский святой VI века.

- Что будет со мной, если я выберу?
- Будет свобода. Ты будешь скитаться, где тебе вздумается, в лю¬бом теле, в любой реальности, и ткань мира будет покорна твоей мысли. Это всемогущество, Жюстина!
- Всемогущество... А что будет со мной?
Он усмехнулся.
- Ты имеешь в виду это тело? Ты так к нему привязана? Это же только скорлупа, Жюстина! Да, его собьет машина. Его отвезут в морг. Но это же только сосуд, заключавший в себе дух. Что тебе до черепков? Пошли!
И он снова шел вперед, и миры расступались перед его посохом, а края плаща то и дело погружались за пленку и оказывались то шафранным одеянием восточного монаха, то краем черной рясы, то белого хитона, то золотой одежды жреца.
Миры по ту сторону пленки разительно изменились. Голубизну неба сменили тяжелые серые тучи и чернота без луны и звезд. Справа от меня был густой лес под пасмурным небом. Среди переплетенных узловатых вет¬вей свили гнезда птицы, размером с крупную собаку. Одна из них распра¬вила крылья и бросилась вниз, прямо ко мне, и я увидела ее лицо, чело¬веческое, женское. "Гарпия!" - вдруг вспомнила я. Она затормозила в полуметре от границы своего мира и села на толстую ветвь ближайшего дерева, наклонилось и губами сорвала лист. Послышался стон, и на обло¬манной ветке выступила капля крови, настоящая, красная, и упала на землю.
В этом было что-то пугающее и привлекательное одновременно, как в темных водах реки под мостом для того, кто грезит о самоубийстве.
А слева от меня неслись вихри огня, и пламя пылало у подножия черных скал.
И тогда Небесный Доктор оглянулся в последний раз.
- Смотри, Жюстина! А это для тех, кому не хватило ни мужества для полной покорности, ни воли к абсолютной свободе. Здесь выбирают за те¬бя!
Он шагнул за границу мира и превратился в бритого монаха в оран¬жевой рясе. А потом его мир схлопнулся, исчез и сменился другим.
Прямо передо мною лежала сумрачная долина вся изрытая могилами. Между ними горела и трескалась земля, и пламя пылало в ветвистых тре¬щинах, как в жерле вулкана.
Я отшатнулась и обернулась назад. Там была пустыня под черным не¬бом, плоская и бесконечная. Только горящие камни, густым дождем несу¬щиеся с небес, освещали этот безрадостный мир.
А моя линза, моя территория этого мира, после ухода Небесного Доктора сократилась до клочка асфальта в пару квадратных метров и про¬должала уменьшаться.
Я услышала рев тормозов и шарахнулась к миру темного леса, почти наполовину погрузившись в него. Автомобиль пронесся слева направо, а не навстречу и не вперед, на полкорпуса погруженный в мир бесконечных могил.
А в мире гарпий часть меня превратилась в ветвистый куст с сочны¬ми листьями, и одна из девушек-птиц тут же бросилась ко мне, заметив добычу.
Я вырвалась обратно на асфальт, но не смогла даже отступить на шаг, как меня опалило пламя мира огненных вихрей. Я стояла в колодце с дном, где едва умещались мои подошвы, с руками, по плечи погруженными в миры могил и пылающих камней, а со всех сторон переливалась и дрожа¬ла пленка границы.
И тогда я выбрала и вступила в огонь. Мгновение я неслась и кру¬жилась в пламенном вихре, крича и задыхаясь от боли. А потом упала во тьму.
- Девушка, вам плохо?
Я обнаружила себя сидящей на асфальте, привалившись к стене тор¬говой палатки. Слева от меня шумело Садовое кольцо, впереди - Новокуз¬нецкая улица, а ко мне склонился неизвестный мне молодой человек и спрашивал о самочувствии.
- Ничего, спасибо. Уже лучше, - сказала я и с трудом поднялась на ноги.
Нашла в сумочке таблетку валидола и положила под язык. С некото¬рых пор я носила валидол с собой. Не по причине пресловутых нервов, и не как средство адаптации после подобных галлюцинаций - просто болело сердце.

Кельтская колдунья
Сообщения: 875
Зарегистрирован: 08 июн 2010, 18:25
Пол: Женский
Ориентация: Гетeро
Д/C-ориентация: Сабмиссив
С/М-ориентация: Мазохист
БД-ориентация: Боттом
Город: зазеркалье

Re: Маркиз и Жюстина.

Сообщение Кельтская колдунья » 25 мар 2011, 03:12

Маркиз
Про валидол я знал, но колеблющиеся границы миров казались куда опасней сердечной недостаточности.
Больше месяца мы прожили спокойно, без видений прозрачных стен. Зато с частыми экшенами с кровью. Может быть, жертва крови помогала нам откупиться?
После одной из таких игр в начале декабря Жюстине стало плохо, и мы едва обошлись без скорой. Я решил пока с этим завязать, и не шутить с ее гипертонией.
В начале декабря были выборы, и господин Диатревский не прошел по партийному списку, и был вынужден идти на довыборы, которые ожидались почти через два месяца. Сия неудача вызвала очередную волну неприязни ко мне.
Тогда же мы с Жюстиной официально поженились. Идея была ее. Сна¬чала я решил, что сие исключительно с целью досадить папе, но она го¬ворила не о демонстрации своей независимости, а о смерти. "Я хочу уме¬реть твоей женой". Я усмехался, пожимал плечами, говорил: "Да что ты!" Но спорить не стал: "Ну, если тебе так хочется..." В конце концов, если эта дурацкая процедура поможет против ее депрессии - ничего не имею против.
Отметили событие в узком семейном кругу, пригласив только Кабоша. Новоиспеченный тесть узнал постфактум и впал в ярость. Как же не уда¬лось устроить банкет на сто человек с участием VIP-персон! По-моему, он был готов простить Жюстине даже меня, но не отсутствие банкета.
Пережили декабрь. Новый год встречали вдвоем: выдули бутылку шам¬панского, быстро наскучили дурацкими телепрограммами и занялись сек¬сом. Против обыкновения Жюстина заснула первой. Мне же не спалось, то ли от грохота ракетниц за окном, то ли от дурных предчувствий.
Я встал и подошел к окну. Там, вместо привычной картины города, скалы пронзали багровое небо, в котором кружились орлы.
Я сорвал с елки старый стеклянный шарик и раздавил в руке. В ла¬донь вонзились осколки стекла. Я был практически уверен, что это помо¬жет.
За окном была обычная московская улица. Компания молодых людей развлекалась пусканием петард. Хлопнула пробка от шампанского, белая пена полилась в снег, минуя бокалы - все нормально - никаких тебе скал и орлов.
Я пошел в ванну и, морщась от боли, промыл раны перекисью водоро¬да и извлек пинцетом мелкие осколки новогодней игрушки, а потом неми¬лосердно смазал йодом.
Это случилось в середине января, после старого Нового года. Жюс¬тина просила меня провести экшн.
- Иначе я сойду с ума!
- Тебе являлся Небесный Доктор?
- Во сне.
- Давно?
- Каждую ночь. Уже больше месяца. И я хожу между прозрачными гра¬ницами миров и не могу вырваться. Каждую ночь!
- Ладно, я подумаю. Ты считаешь, что это поможет?
- Я знаю! И ты знаешь это не хуже меня. Что у тебя с рукой?
- Порезался.
Она усмехнулась.
- Понятно. Может быть, стоит носить с собой что-нибудь острое, на всякий случай?
- Может быть.
Утром, только открыв глаза, я увидел пленку миров, перегораживаю¬щую комнату, и наплывающую на изножье кровати.
Вскочил, бросился будить Жюстину. Она не просыпалась. Колеблющая¬ся граница наплывала на нее, поглотила ноги. И там, в сопредельной ре¬альности, я увидел маленькие ножки в шерстяных носочках и деревянной обуви, напоминающей японские таби, и край подола шелкового одеяния, расписанного цветами и птицами. Девушка, в которую превращалась Жюсти¬на, спала в комнате с раздвинутыми перегородками: в узкий проем был виден участок сада и багровое пылающее небо над ним.
Я перевернул ее поперек кровати, оттащив как можно дальше от гра¬ницы, и стал искать ножи. Куда я их засунул? Мы слишком давно этим не занимались.
Идти на кухню не хотелось: я боялся оставлять ее одну.
Вдруг я понял, что ножи в шкафу на другой половине комнаты, той, что уже отгородила стена - она продвигалась слишком быстро.
Тогда я поднял Жюстину на руки и едва протиснулся к двери, погру¬зившись плечом за границу. Вышел в коридор, потом на кухню. Положил ее на узкий кухонный диванчик.
За окном пылало чужое небо. Я оглянулся: в дверном проеме колеба¬лась полупризрачная пленка и плыла на нас.
Я бросился к посудному шкафу и достал нож, маленький, похожий на перочинный, зато самый острый в хозяйстве Жюстины.
Не раздумывая, полоснул себе по руке. На плитку пола упала капля крови.
В тот же миг появилась кухонная дверь, и погасло небо, превратив¬шись в обычное серое марево ненастного дня.
Я подошел к Жюстине, тронул ее за плечо.
- Просыпайся!
Она не отреагировала. Никак!
А что если стены миров исчезли только для меня? Возможен ли пере¬ход во сне? Что тогда случиться? Она погрузиться в кому? Она умрет?
То, что я сделал потом, скорее всего, сыграло свою страшную роль в том, что случилось вечером. Но другого выхода я не видел.
Я полоснул ей по руке тем же ножом. Рука дрогнула и лезвие пошло под слишком острым углом к коже. Я подумал, что останется шрам. И ошибся, этот шрам так и не успел зарубцеваться.
Она вскрикнула и открыла глаза.
- Что ты делаешь? - она с ужасом смотрела на нож и кровь, стекаю¬щую с лезвия.
- Мешаю тебе уйти. Ты опять видела во сне эту чертову пленку?
- Да.
А вечером мы устроили тот самый экшн, когда она умерла, а моя судьба вдруг круто изменилась, заперев меня в каменном мешке на Пет¬ровке.
Здесь, на железной кровати тюремной камеры я вдруг совершенно четко вспомнил ее последние слова...
- Ох, как больно, Маркиз!
- Потерпи, сейчас приедет скорая.
Она тяжело дышала и прижимала к груди пакет со льдом.
- Знаешь, Маркиз, я когда-то была сильно верующей: посты соблю¬дала, в церковь ходила по три раза в неделю, сексом не занималась и довела себя до экстатической молитвы.
- Я помню, ты рассказывала. Ты молчи лучше, лежи.
- Нет, ты послушай. Потом я всеми способами пыталась достичь того состояния. Опьянение, секс, наши с тобой развлечения... И каждый раз, как индийский аскет твердила "нети, нети, нети...". Не то! Нети, Мар¬киз! Похоже, но не то. Я думала, что мало боли - надо пожестче, и все придет. Больнее, чем сейчас уже невозможно. Нети! Всю жизнь я искала Бога, хотя он, наверное, дивится моему способу поиска. Если того же сос¬тояния можно достичь иначе - значит Бога нет, значит эндорфины, и ни¬чего больше. Бог есть, Маркиз, потому что иначе нельзя. Он, наверное, теперь отправит меня в какое-нибудь не очень хорошее место. Но это та¬кая мелочь!
Здесь, в тюрьме, границы миров не преследовали меня. Наверное, потому, что в условиях перманентного экшна, уйти в другой мир можно только одним способом - умерев.
Приближалась к концу вторая неделя моего заключения, и я уже шут¬ливо размышлял о том, не обратиться ли (ежели буду жив и на свободе) с законодательной инициативой об ограничении максимального срока заклю¬чения тремя месяцами (для серийных убийц). И чтобы все судьи перед вступлением в должность в обязательном порядке помещались сюда хотя бы на трое суток, чтобы имели представление о том, на что обрекают осуж-денных. Казалось бы, а что такого страшного? Ну, держат в четырех сте¬нах, ну кормят дрянью, ну гулять выводят в крытый каменный мешок... Ну и что? Рассуждать об этом бесполезно - есть только одно средство для понимания - испытать на себе.
Здесь убивают медленно, и смерть
Так не привыкла пачкать руки кровью,
Так не спеша, подходит к изголовью,
Как будто до тебя ей дела нет...
Боюсь только, что трехсуточное заключение судей не даст полного представления об этом ужасе: знание того, что все скоро кончится, напо¬ловину снимет стресс. Пожалуй, самое страшное здесь - неизвестность.
Вчера меня снова вызывали на допрос. Господин Волгин интересовал¬ся Небесным Доктором: кто такой, как зовут, его паспорт, откуда взялся обладатель оного? "Не помню", с улыбкой ответил я.
Я бы мог попробовать отомстить, рассказать все, что знаю (хотя это и немного) - было такое грешное желание. Но сдержался. Месть - обоюдоострое оружие. Особенно, если делегировать ее осуществление гос¬подам операм. Они все сумеют повернуть против тебя. Не стоит соблаз¬няться. Отомстить я сумею и без этих сук (если только выйду отсюда).
- Вам предстоят большие перемены, - сказал напоследок Олег Петро¬вич. - Грядет перевод в Бутырку.
Я пожал плечами. Мои соседи уголовники просветили меня, что Бу¬тырка - это лучше, несмотря на переполненные и вусмерть прокуренные камеры. Их логика была мне не совсем понятна, но верить хотелось.
- Плохо вам там будет, - заметил следак.
- Почему же?
- Место у параши обеспечено.
- Что, всей камерой будут опускать?
Он расхохотался.
- А тебя не надо опускать! Ты фуфлышка!
Я не стал напоминать ему, что на брудершафт мы не пили.
- Это еще что за термин? - спросил я.
- Фуфлышка? Или фуфло. Человек, который обещал и не сделал. Хуже петуха.
- И что это за обещание, которое я имел несчастье нарушить?
- Убийство, господин Маркиз. Обещал убить и не убил. У братвы с этим строго. За базар-то отвечать придется.
Я не стал спрашивать, откуда ему это известно - какая, в конце концов, разница - меня поразила парадоксальность ситуации.
- Вы собираетесь судить меня за убийство и при этом упрекаете, что я кого-то там не убил?
- Так я не упрекаю - я предупреждаю. И только.
Он еще помедлил так, словно очень не хотел делать то, что велел ему служебный долг. Я уже ждал, что меня уведут обратно в камеру, но он, наконец, сказал:
- Есть еще один выход. Вот, прочитайте!
В документе, который он мне протянул, речь шла о залоге. Меня со¬бирались освободить под залог в пятнадцать тысяч долларов (в рублях по курсу), и деньги нужно было внести не позже, чем завтра утром. Сумма не такая уж астрономическая, но за сутки Кабош столько не соберет - я был уверен. Да и зачем ему париться ради меня? Он, что мне мать род¬ная? А для моей матери и пять тысяч - целое состояние. Я бы предпочел, чтобы она вообще не знала, где я провел последние две недели.
- Это маловероятно, - сказал я. - Но если вдруг - я не против.
- Поглядим, - проговорил следователь.
Потом мне позволили остаться наедине с адвокатом, и он прояснил ситуацию.
- Вчера были выборы, Андрей, и ваш недоброжелатель, похоже, про¬игрывает, хотя еще не все бюллетени посчитаны. А посему Олег Петрович находится в некотором недоумении, - он улыбнулся. - Господин Диатревс¬кий наверняка останется во власти, найдут же ему местечко, но пока под шумок есть надежда отвести обвинение. Особенно после публикации днев¬ников вашей жены.
- Они опубликованы?
- Да. И с комментариями. Увлечение, скажем так, Ольги Диатревской объяснили крайне суровым характером ее отца и ее собственной склон¬ностью к шизофрении, возможно, наследственной.
Он улыбался, и я готов был убить его за эту улыбку. Будь моя во¬ля, я бы никогда не дал разрешения на эту публикацию. Кабош... Конеч¬но, Кабош! Хотел, как лучше. Хотел меня вытащить любой ценой. Впрочем, для него это не жертва. Он слишком рационален, чтобы дорожить честью мертвецов.
А я? Я, что не рационален? Почему я почти физически ощущаю, как на мои плечи ложится груз чужой вины? Словно это я написал статью, последствиями которой так удачно воспользовался.
- У Кабоша нет таких денег, - вслух сказал я.
- Поглядим, - протянул адвокат, словно процитировал Волгина. - То, что вообще возник вопрос о залоге - уже очень хорошо.
Я возвратился в камеру в сметенных чувствах. С одной стороны забрезжила надежда, хотя и очень призрачная. Вероятность того, что за ме¬ня внесут залог, я оценивал как близкую к нулю.
С другой стороны перспектива провести десяток лет за решеткой на низшей ступени местной социальной лестницы ох, как не радовала! Прав¬да, был еще один выход - исполнить обещание.
Я не считал, что от потери двух таких представителей, как мои со¬седи по камере, человечество что-либо проиграет, но накручивать себе срок как-то не хотелось. Я не принадлежу к субкультуре преступного ми¬ра, и даже коронация в воры не является для меня карьерным достижени¬ем. Я человек нормального социума, всегда был к нему плюс-минус лоя¬лен, жил и хотел жить в нем, не мысля себе другой жизни. И в него хо¬тел бы поскорее вернуться. А понятие "вор" окрашено для меня отрица¬тельно, даже если он десять раз "в законе". У меня много грехов, но клептомания к ним не относится.
И вообще мне мало какой-либо субкультуры. Даже, если вся Бутырка будет провожать меня как героя, когда, убив тех, кто пытался меня ос¬корбить, я пойду делать чистосердечное признание - мне будет мало это¬го почета и этой славы. Мне нужно все общество. Весь мир. Вся Вселен¬ная!
И тут я понял, что Волгин просто провоцирует меня. Чтобы я сам засадил себя так, что никакой Кабош меня уже не вытащит.
Ничего! Мы еще поборемся!
- Ну что? - спросил Глеб.
- Возможно, я завтра вас покину.
- Переводят?
- Как ты догадался? Переводят в Бутырку или выпускают под залог...
- Выпускают?! Слушай, главное ничего не забыть. Собери вещи зара¬нее. Примета такая: что-нибудь забудешь - вернешься. А мы уж тебя из камеры вымоем - полы отдраим! Чтобы не вернулся больше никогда, чтобы на свободу вышел!
- Спасибо, Глеб. Ответь мне только на один вопрос, напоследок. Что, надо было убить?
- О чем ты?
- Ты понял.
- Мусорам поверил?
- Глеб, если обещал убить - убей, есть такой воровской закон?
- Есть. Но он больше для братвы, для наших. Ты же не наш, саму¬рай. Ты мужик, уж не обижайся. Но ты нормальный мужик, даром, что ин¬теллигент. Правильный, - он усмехнулся. - И спасибо, что не убил.
Было утро. Часов десять. А значит, я не спал уже четыре часа. Здесь подъем в шесть. Будят немилосердно, включая гимн на полную гром¬кость. Зачем? Чтобы бездельничать?
В тюрьме не заснешь и без гимна. Сон превращается в полудрему-по¬лузабытье, не приносящее отдохновения, не восстанавливающее, а отнима¬ющее силы.
- Снилось что-нибудь? - спросил Глеб.
Здесь до смешного серьезно относятся к снам.
Мне снилась Жюстина. Мы шли с ней, взявшись за руки, по широкой трубе с полупрозрачными стенами, словно по подводному туннелю.
- Это девушка, которую ты убил? - вступил в разговор Васька.
- Которая умерла.
- Это хорошо, - заметил Глеб. - Значит, она вроде призрак. В некоторых зонах есть привидения. Если являться начинают - к амнистии. Добрая примета. А в конце туннеля, что было?
- Свет, усмехнулся я.
- На "А" фамилия! - раздалось из коридора. - С вещами на выход!
- Ну, ничего не забывай, - шепнул Глеб. - Удачи!
Кроме всего прочего, я прихватил свою пайку хлеба.
- Оставьте, это вам больше не понадобится, - сказал толстый лысо¬ватый мент.
Меня выпускали на свободу.
За воротами Петровки лежал снег, белый, как подвенечное покрыва¬ло, а высоко над головой сияло небо, высокое и синее, как в первый день творенья. Меня никто не встретил. Где уж ментам сообщить моим друзьям об освобождении! Что им до того, что у меня нет ни денег, ни теплой одежды (кожаная куртка так и осталась у заинтересовавшегося ею петровского мента)!
Но я не замечал ни отсутствия шнурков на ботинках, ни отсутствия куртки, ни ветра, ни мороза - только бездонное небо над головой и свою свободу.
Я пошел по бульварам, в сторону Чистых прудов. Не торопясь, слу¬шая скрип снега под ногами, чуть не хохоча в голос и задыхаясь от счастья.
Добрался до дома, наполовину пешком, наполовину зайцем на трам¬вае, и не заработал даже легкого насморка. Я был весел и просветлен, как суфийский шейх во время молитвы, и сам мог полмира согреть своимтеплом. Как только не таял снег под моими ногами?
Эндорфиновая буря, вызванная моим освобождением, бушевала еще не¬делю. "Ага! Со мной творилось то же самое, когда я вернулся из армии", - ухмылялся Кабош.
Но неделя прошла, и я вдруг осознал:
а) что свобода это еще не окончательная (дело не закрыли, хотя перевели на статью "причинение смерти по неосторожности"), и у меня есть шанс загреметь обратно, несмотря на утверждения моего адвоката, что человека, который прибыл на суд своим ходом, а не приехал в машине с зарешеченными окнами, психологически засадить труднее, и последнее, в общем-то, редко случается;
б) что на мне висит офигительный долг Кабошу и еще нескольким добрым людям, потратившимся на адвоката и залог;
в) Жюстина была мертва, и пустоту, возникшую после ее ухода, я ощущал все острее и горше.
С первым и последним пунктами я практически ничего не мог поде¬лать, а потому сосредоточился на втором.
Работу в институте я потерял. Ну и хрен с ней! Она практически не приносила денег. Зато мои ученики в клубе восточных единоборств оста¬лись верны, как самураи господину, несмотря на возведенные на него об¬винения. Но этого было мало. Я брался за любую работу от сочинения ре¬цензий и переводов до погрузки-разгрузки. Уставал страшно, зато это помогало забыться.
В начале марта я смог расплатиться с долгами за услуги адвоката. Пригласил Кабоша с Джин в корчму "Тарас Бульба" и вручил им деньги в торжественной обстановке. Выпендриваться не стал и пил горилку вместе с мэтром, тем более что и дама ничего не имела против этого напитка. Украинская кухня навевала воспоминания о Мастере Юстесе, то ли сла¬достные, то ли пугающие.
Мы потребовали счет, и я заметил на пальце у официанта рабское кольцо. Ерунда! Совпадение! Говорят, такие кольца одно время продава¬лись в магазине "Путь к себе".
Я поднял голову. Вместо огромного, в два этажа, ресторанного окна колебалась мерцающая пленка. За ней лежала московская улица, такая, какой ей и следовало быть, но под багровым пылающим небом.
- Что с тобой? - спросил Кабош, вставая из-за стола.
- Оглянись, - тихо сказал я.
- Ну и что? Закат, - он пожал плечами.
- Да нет, ничего.
Я прокусил себе губу и почувствовал во рту железистый привкус крови.
Олег Петрович
Объявление о мероприятии висело на их сайте. Теоретически проник¬нуть туда было невозможно, не пройдя предварительного собеседования, но для нас не составило труда проследить, где это находится.
Сашка уже был здесь вчера и упорно изображал садиста. Потом поде¬лился впечатлениями:
- Умники, у которых шарики заехали за ролики. С умниками это бы¬вает. Это ж надо додуматься, с порки кайф ловить!
- Ладно, отдыхай! Завтра я сам пойду. Мне совесть не позволяет от¬бирать у тебя все выходные.
Возражать он не стал, но в его взгляде мне почудилось сожаление.
Я спустился по узкой лестнице к обитой железом подвальной двери и позвонил.
Открыла невысокая молодая женщина, осмотрела меня критически, спросила:
- Вам кого?
Я предъявил удостоверение.
- Минутку, - растерянно сказала она и попыталась скрыться за дверью, но я вставил ботинок в проем.
- Стоять! Тихо! Не рыпаться! И только пикни - оформлю как сопро¬тивление милиции.
Я поразился, как легко она подчинилась и позволила мне войти. Я взял ее за локоть.
- Ну, теперь пошли!
Вдоль стен большой комнаты горели свечи, освещая козлы, косые кресты, столбы с цепями. Свет играл на металле наручников и отражался в отполированных до блеска блоках, прикрепленных к потолку, и приспо¬соблении на стене, похожем на лебедку. Через блоки была перекинута ве¬ревка. Я вдруг совершенно четко осознал: дыба. У противоположной стены стояла массивная деревянная рама, зачем-то с железными кольцами по уг¬лам, и козлы с лежащим на нем толстым бревном. Через бревно были пе-рекинуты кнуты, плети и многохвостки и разложены кожаные браслеты с металлическими кольцами и ошейники с шипами.
По словам Сашки вчера здесь читали лекции о пользе стресса и био¬химии боли. А потом учили работать плетью по манекену. Это надо же до¬думаться учить пороть! Да еще так основательно!
Сегодня обещали реальный экшн с упражнениями на боттоме, то есть человеке.
Статей, по которым их можно привлечь найдется в избытке. Хотя бы "нанесение телесных повреждений". Но, кто подавать будет? Нижний, ско¬рее всего, скажет, что сам себя высек, как пресловутая унтер-офицерская вдова. Духовная практика, знаете ли, самобичевание называется. И ниче¬го не попишешь.
На стенах между кнутами и кандалами действительно висели плакаты: "Зоны ударного воздействия", "Зоны бондажа", "Мышечная система", "Кро¬веносная система", "Нервная система". В зале, за столом и просто на стульях сидели человек двадцать. Они не замечали ни меня, ни девушку, которую я держал за локоть, потому что были полностью поглощены зрели¬щем, происходящем возле дальней стены. Сцены, как таковой там не было, но это пространство так и хотелось назвать "сценой".
Там к столбу, за поднятые вверх руки была привязана темноволосая девушка, та самая, что была с Кабошем в "Русском бистро" на Малой Дмитровке. Кажется, Джин. На ней было черное кружевное белье, на ногах - туфли на шпильках. А в метре позади нее стоял Кабош, то бишь госпо¬дин Лобов. Я впервые видел его таким: в черной коже с головы до ног, кожаные штаны, кожаная куртка, тяжелые кожаные сапоги, на поясе - чер¬ный, свернутый в несколько раз кнут, в руке - плеть.
Он не обратил на меня внимания, слишком занят показательной пор¬кой партнерши.
Плеть свистела, вибрировала, закручивалась спиралью, восьмеркой или кольцом и била с чудовищной силой по телу привязанной девушки. По живому телу! Удар - стон! Удар - стон! Удар - стон! В первый момент у меня возникла мысль остановить это действо, но я увидел улыбку Кабоша, которая, казалось, означала не кайф садиста, а удовлетворенность про¬деланной работой, мол, все нормально, все идет по плану. И я убоялся показаться смешным.
Темп нарастал. Удары сыпались чаще, и, казалось, еще сильнее. Я был совсем рядом, я слышал их дыхание. Вдох - выдох, одновременно, в такт! И я стал дышать вместе с ними. Сердце бешено колотилось, и каж¬дый удар, каждый стон отдавался во мне обжигающей волной.
Девушка ушла в транс и, по-моему, зрители вместе с нею. Всех нас накрыло и затопило единым энергетическим потоком.
Наконец Кабош нанес последний удар, и стона не последовало. Про¬комментировал:
- Уже нет реакции. Полное обезболивание за счет выделения эндор¬финов. Сабспейс.
И начал отстегивать и ловить на руки Джин. Остальные уже освобож¬дали для нее диван.
Я вышел покурить. Дрожали руки, и сигарету то и дело гасил влаж¬ный весенний ветер. Кабош остановился возле меня.
- Приветствую! - угрюмо сказал он. - Чем обязаны?
А я все не мог успокоиться, не мог собраться с мыслями и прийти в себя. Подобный заряд адреналина я получал только, когда впервые попал в уличную перестрелку.
- Амелин пусть завтра зайдет ко мне, - наконец проговорил я.
- Я передам. А в чем дело? Если не секрет, конечно.
- Дело закрываем.
Он довольно усмехнулся:
- Ну, слава Богу!
- Как девушка?
- Джин? В порядке. Сейчас будет кормить нас тортом под шампанс¬кое. Присоединяйтесь!
- Спасибо, мне некогда. Дела.
- Ну, что ж! Приходите еще.
Мэтр Кабош смотрел на меня с улыбкой. Он все заметил и все понял. Я тоже все понял про себя: и почему я выбрал свою профессию, и почему так сюда стремился. Дело все равно закрывали - и в этом не было необ¬ходимости. И еще я совершенно четко осознал, что больше сюда не приду. Никогда! Потому что еще один такой экшн - и я пропал. Все полетит в тартарары: карьера, семья, работа. Потому что я приду и останусь. Потому что я их и я с ними. Можно не подсесть с первой дозы наркоты, но уж со второй - гарантированно.
- Посмотрим! - сказал я.
- Удачи!
Он повернулся и стал спускаться вниз по лестнице. На спине его куртки был выведен Трискель.
Была весна. Лазурное небо сквозь тонкие ветви берез. Мы постояли у могилы Жюстины, возле нового памятника, на открытие которого нас, конечно, никто не пригласил. Я здесь уже был, практически сразу после мо¬его освобождения, и нашел только холмик, присыпанный снегом и табличку с именем.
Теперь иначе: черный отполированный камень и фотография. Но все это казалось не имеющим никакого отношения к Жюстине, ее здесь не бы¬ло, как и в той телесной оболочке, что лежала сейчас в земле, в полу¬тора метрах под нами. Я подумал, что не на кладбище следует искать на¬ших мертвецов.
Потом долго шли вдоль бесконечных железных оград от аллеи к ал¬леи, пока наконец не нашли лавочку в дальней части кладбища.
Я сел. Рядом со мной плюхнулась Марька, моя давняя тематическая знакомая.
- Слушай, Маркиз... Ты извини, что я так прямо и здесь... Тебе нижний нужен?
- Нет.
- Я тебе совсем не нравлюсь?
- Нравишься. Не в этом дело.
- А в чем?
- Давай потом, а?
Кивнула, пожала плечами, отвернулась.
- Ладно, извини.
Встала, отошла в сторону.
- Подвинься.
Это метр. Я подвинулся. Кабош опустился рядом.
- Что делать собираешься?
- В монастырь уйду.
Он хмыкнул.
- Ты что серьезно?
- Абсолютно.
- Ага! Я давно подозревал, что ты свитч. Понимаю комплекс вины, страх ответственности и все такое. Но религия не лучший способ поиграть в саба. А хочешь ко мне? Не могу сказать, что не словил кайфа, когда тебе клеймо ставил.
- Ты вроде говорил, что тебе неинтересно мужика пытать?
- Все мы гетеросексуалы до первой симпатичной задницы.
- Спасибо за предложение.
- Я тебе не предлагаю обязательно сексом заниматься. Сложишь с себя часть ответственности, расслабишься, отдохнешь - и вернешься в старое амплуа. А по поводу монастыря... Знаешь, у меня тут племянник ринулся в Духовную Академию. Так вот, он такую байку рассказывал. Есть в нашей любимой Православной Церкви один архиерей. А у архиерея есть гражданская жена, вполне законная, брак зарегистрирован. "Как же батюшка, вы же монах вроде?", - спросили его. "А я что виноват, что мне мальчики не нравятся?"
Я проводил их до дороги: кого до машины, кого до автобуса, и ре¬шил вернуться обратно. Мне хотелось побыть одному и, может быть, все же нащупать ту тоненькую нить, что связывает это место с реальной Жюс¬тиной когда-то жившей на земле.
Обвинение было снято, и неделю назад я получил на руки "Постанов¬ление о прекращении уголовного преследования", написанное с ужасающими ошибками. Это вызвало некоторый выброс эндорфинов, но короткий, как кокаиновый кайф. Пустота, оставшаяся после смерти Жюстины, постепенно становилась моей главной проблемой, забивая все остальное.
Я давно научился относиться к депрессии, как к психологическому насморку. Здесь два способа борьбы: или переждать, или пить транквили¬заторы. Первое - лучше. Еще можно развеяться, например, завести нового боттома. Но тут я чувствовал себя, как шофер, только что вышедший из больницы после аварии - я боялся "сесть за руль", не дай бог еще ко¬го-нибудь угроблю.
Комплекс вины, который я несколько месяцев старательно загонял в подсознание, дабы менты не заметили, вдруг вырвался наружу и решитель¬но заявил о себе. И я уже не мог убедить себя, что не имел отношения к ее смерти. Еще как имел! Это чувство хотелось компенсировать, так что насчет монастыря я не шутил (хотя предпочел бы буддистский). Только от тюрьмы надо отбояриваться всеми возможными способами, даже если хочет¬ся пострадать, потому что пользы от этого никакой: ни мне, ни общест¬ву. Уж лучше хороший экшн в нижней позиции - хоть верхнему удовольст¬вие.
Я остановился перед ее могилой. С надгробным камнем творилось что-то странное. Его поверхность задрожала и покрылась рябью, словно это был не гранит, а вода. Она просветлела и обрела прозрачность. Там, в глубине цвели розовым деревья и стоял маленький дом, похожий на японский. Девушка в длинном шелковом платье раздвинула сёдзи и спусти¬лась в сад.
- Жюстина! - позвал я.
Она не откликнулась, не подняла головы. Словно звуки не доходили через границу.
Зато я услышал другой голос.
- Ты уже готов, - сказал он. - Тебе недостает только решительнос¬ти.
Это был голос Небесного Доктора.
Я обернулся.
Он стоял рядом со мной, опершись локтями на ограду. Одет в длинный серый плащ и шляпу с полями, как во время последней встречи с Жюстиной.
- Ты можешь справиться с этой силой, - он кивнул в сторону проз¬рачного памятника. - И уже не уйдешь против твоей воли. Тюрьма, зна¬ешь, сакральное место, независимо от того, признаешь ты это или нет. Ты получил очищение. Здесь главное не перегнуть палку, чтобы образо¬вавшуюся в твоей душе пустоту не заполнила ненависть.
- Ты что сидел?
- Неоднократно. И на востоке, и на западе. И по наветам, и за ви¬ну, которая была не виной, а лишь исполнением воли неба. Но для меня это не столь благотворно, потому что я могу уйти из любой тюрьмы, для меня нет несвободы. Действительным очищением она явилась для меня лишь три века назад, когда я еще не достиг освобождения. В Японии меня по¬садили в яму за интерес (всего лишь интерес!) к христианской пропове¬ди. Я был самураем, и мой добрый друг бросил мне в яму меч, чтобы я мог совершить харакири. И в этот миг на меня вдруг обрушилось понима¬ние, и я решил тот единственный коан Вселенной, отражениями которого служат все эти хлопки одной ладонью, собаки в качестве носителей при¬роды Будды и сам Будда, как "три цзиня льна"1. Я вспомнил стихотворение дзэнского мастера Цзы-юаня:
Ни на небесах, ни на земле нет кусочка земли,
куда можно было бы воткнуть хоть одну палку;
Я рад, что все вещи пусты; пусты и я сам, и мир.
Да будет славен трехфутовый меч в руках великих юаньских воинов:
Ведь это все равно, что рубить весенний ветер среди вспышек молнии.
Я чуть не рассмеялся и взял с земли свой меч, зная, что, вонзив его в себя, в сущности никого не убью. И меня захлестнула волна боли. Но я уже не воспринимал того человека с вывалившимися кишками, как се¬бя, даже как часть себя. Я встал над ним и
приказал ему умереть, прек¬ратив его мучения. Так я стал свободным, и с тех пор скитаюсь, меняя миры, страны и тела. Я мог бы погрузиться в нирвану или уйти в земли Западного Рая2, но на земле еще слишком много тех, кто далек от осво¬бождения. А я знаю короткий путь.
- И что же это за путь?
- Путь боли. Я не добиваюсь лавров первооткрывателя. Все это было известно и до меня. Скандинавский Один пригвоздил себя к мировому де¬реву Иггдрасиль и висел на нем девять дней, дабы обрести шаманское вдох¬новение. Китайский монах Хуэй-кэ3 отсек свою левую руку мечом и поднес Бодхидхарме4, чтобы показать искренность своей жажды

________
1имеются в виду различные дзэнские коа¬ны:
1) Что такое хлопок одной ладонью?
2) Обладает ли собака природой Будды?
3) Монах спросил Дун-шаня: "Кто есть Будда?" "Три цзиня льна", - ответил мастер (цзинь - китайская мера веса, около 0,5 кг).
2рай Будды Амиды, чистые земли.
3дзэнский мастер, преемник Бодхидхармы, второй патриарх дзэн (чань) в Китае.
4основатель и первый распространитель в Ки¬тае дзэн (чань) буддизма.
обрести знание. Они обменялись несколькими фразами, и Хуэй-кэ достиг просветления. Ин-дийские аскеты садились между четырех костров и занимались медитацией, а потом приносили себя в жертву любимому божеству, например, бросив¬шись в Ганг. Мать Базидеа из Сиены из ордена цистерцианцев подвергала себя самым изощренным экзекуциям, дабы достичь божественных явлений.
Она истязала себя железными прутьями, пока не плавала в луже собствен¬ной крови, зимой спала в снегу, летом - на крапиве или шиповнике. А Аделаида Бурбонская как-то приказала повесить себя за ноги к камину, где была зажжена мокрая солома и устроила себе копчение. Она была не единственной и не первой. Были и последователи и предтечи, вплоть до первых христиан, разорванных львами в цирке Нерона. Их море, таких случаев. В разных странах, на разных континентах, в разных религиях. Мне осталось только систематизировать и применить. И набрать учеников.
- Дорого обошлось Жюстине это ученичество.
- Ты найдешь ее. Пошли!
Мы шли между рядами могил, и каждый памятник, каждый камень, каж¬дый крест колебался пленкой границы и был окном в иную реальность. Скалы и моря, сияющие небоскребы и раскаленные земли, кровоточащие ле¬са самоубийц и ледяное озеро предателей. А над всем - багровое небо, и весенний потемневший снег у подножия крестов и надгробий.
Кабош
Телефон Маркиза не отвечал уже третий день. Я сразу подумал о са¬моубийстве, что было не логично. Мне казалось, что Андрей сейчас даль¬ше от этого, чем когда-либо. А пассаж о монастыре я, честно говоря, воспринял скорее как фигуру речи. Но, тем не менее, мыль о самоубийстве была первой, которая пришла мне в голову.
Вечером я поехал к нему. Долго звонил в дверь. Глухо. Достал клю¬чи, которые он дал мне еще перед "путешествием" в мир Мастера Юстеса. Отпер замок. Но дверь не поддавалась, вероятно, была заперта изнутри. Сейфовая дверь. Здесь только автогеном резать!
В их доме есть общая лоджия, к которой примыкают балконы жильцов. Можно попробовать перелезть. У них не застеклено.
Я вышел на общий балкон. Восьмой этаж. Весна, скользко: вода подо льдом. Я старательно очистил ото льда участок балконного ограждения у стены и влез на него. Обхватил руками стену и сделал шаг на соседнюю лоджию. Нога заскользила. Там некому было подготовиться к моему визиту и счистить лед. Меня залило адреналином. Главное не смотреть вниз! Я вжался в стену и попытался нащупать ногой менее скользкий участок. Кажется, получилось. Перенес свой вес на правую ногу, и нащупал рукой какой-то выступ на стене по ту сторону. По-моему, шуруп для бельевой веревки. Схватился за него, переставил вторую ногу и спрыгнул на бал¬кон.
Передо мной была запертая (естественно!) балконная дверь и закры¬тое окно. Свет в
кухне не горел. Слева от меня стояла металлическая стремянка, оставшаяся после ремонта. Я взял ее и шарахнул по двери. Стекло разлетелось вдребезги. Выбрал острые осколки и открыл дверь из¬нутри.
Кухня была пуста. Я прошел в гостиную и включил свет.
Андрей лежал возле окна, навзничь, раскинув руки. Я подошел и встал на корточки рядом с ним. Судя по всему, он умер не более часа назад. Холодные застывшие ладони, мертвые глаза на побелевшем лице, посиневшие губы. Но это все, чего успела добиться смерть, не изменив черт лица и не испортив кожи внутренними кровоизлияниями.
Я закрыл ему глаза и понял, что плачу.
Зачем? Все же налаживалось! Дело закрыли, залог вернули, распла¬тился, наконец, с долгами...
Бывают немотивированные самоубийства. Приходит человек на службу, улыбается всем, работает, как обычно, а вечером его находят в петле. И никто не понимает, почему. Жалеют, пожимают плечами.
Отсутствие причины и есть самая страшная причина самоубийства. С внешними обстоятельствами можно справиться, и они видны окружающим, которые могут вовремя схватить тебя за руку. Внутренняя тоска, разъ¬едающая душу, зачастую не видна никому. Тем и опасна.
Но я не понимал не только, почему - я не понимал как. Никаких ран на его теле я не обнаружил. Подумал о яде, хотя, по моим сведениям, Андрей совершенно в этом не разбирался. Но никаких знакомых мне приз¬наков отравления не нашел.
Поднял телефонную трубку и позвонил в больницу, смутно задумав¬шись о том, что менты наверняка будут искать какой-нибудь криминал в моих действиях. Ну и хрен с ними!
Маркиз
Она встретила меня возле дома: встала на колени и склонилась до земли.
- Здравствуйте, господин!
С цветущих вишен облетали розовые лепестки, и кружили орлы в вы¬соком бездонном небе.
Все случилось вечером того дня, когда мы с Небесным Доком гуляли между оживших могил, превратившихся в окна в иные реальности. Я никог¬да не смогу толком объяснить, что случилось. Не потому, что нет слов: этого добра напридумывали в избытке. Просто, слова неадекватны смыслу. В общем, я решил этот дурацкий коан, горделиво именуемый Вселенной и понял, что в нем нет ничего особенного, как в смешном величии Брахмы, сидящего на цветке лотоса, и мудрости дзэнского мастера, умирающего, стоя на голове.
И я понял, что мне не нужно бросаться в пропасть, потому что я туда уже бросился, и не надо делать шаг, потому что я его уже сделал.
Я вспомнил слова Небесного Доктора:
"Ты не сможешь случайно убить себя, даже если перейдешь границу. Самоубийство совершить трудно. Ты направляешь себе в сердце нож, а ру¬ка инстинктивно сдерживает удар. Я тебя и не призываю - сам решишь. Надо сначала осознать свою свободу, а потом уже думать, что делать с гирей на ноге. Может быть, ты поймешь, что настолько силен, что она тебе и не помешает".
Мы три дня скитались по горам с Жюстиной, под вечер возвращаясь пить чай, любоваться садом и любить друг друга. Три дня мне практичес¬ки не мешало тело, оставшееся лежать где-то невообразимо далеко, в московской квартире. Без всяких иголок - мне больше не нужны были кос¬тыли. Я его чувствовал, как далекое эхо, где-то у края сознания. Я да¬же знал, что в комнате то и дело звонит телефон. И я знал, кто звонит.
К вечеру третьего дня я понял, что мне все равно существует оно или нет. Вряд ли оно было такой уж гирей - гирей была моя привязан¬ность к нему. И тогда я приказал ему умереть. Вселенная слушалась ме¬ня, и через мгновение я осознал, что это случилось, но не почувствовал боли потери - только свободу, без рамок и границ.
Я посмотрел в глаза Жюстины, здешней Жюстины с раскосыми глазами и желтоватым оттенком кожи.
- Пойдем. Тебе здесь не надоело?
- Пойдем. Куда?
- По Пути. Только не занимай себя человеческими вопросами о добре и зле, иначе свернешь и останешься с тем, к чему склонится твое серд¬це, даже если это ты сама, твоя жизнь в этом мире, твое тело, твоя ду¬ша. Мало убить свои страсти - надо убить себя.
2004 г.

Кельтская колдунья
Сообщения: 875
Зарегистрирован: 08 июн 2010, 18:25
Пол: Женский
Ориентация: Гетeро
Д/C-ориентация: Сабмиссив
С/М-ориентация: Мазохист
БД-ориентация: Боттом
Город: зазеркалье

Re: Маркиз и Жюстина.

Сообщение Кельтская колдунья » 25 мар 2011, 03:13

Краткий словарь терминов

БДСМ (BDSM) - Бондаж, Дисциплина, Садомазохизм. Цивилизованная форма садомазохизма. БДСМ-сообщество имеет свой символ (Трискель), три принципа: Безопасность, Разумность, Добровольность (БРД) или, в анг¬лийском варианте SSC - Safe, Sane & Consensual и три области: Бондаж и Дисциплина, Доминирование/подчинение, Садизм & Мазохизм.
Бондаж - 1) связывание; 2) разного рода ограничения; 3) рабство.
Боттом, нижний (bottom) - партнер, играющий пассивную роль. В Д/с
- саб, в СМ - мазохист.
Ваниль - обычное сексуальное поведение, все, что не Тема (а также человек, не имеющий отношения к Теме).
Девайс - устройство для Тематических воздействий.
Дисциплина - методы, направленные на дисциплинарное "воспитание". В частности порка (флагелляция). Термин "дисциплина" широко использо¬вали иезуиты. Например "нижняя дисциплина".
Д/с (Доминирование/подчинение) (Dominance/submission) отношения передачи власти между партнерами. Передача власти обеспечивается дого¬воренностью о том, что Доминант (Господин) имеет право принимать реше¬ния за саба (подчиненного, раба). Если передача власти охватывает все сферы жизни партнеров 24 часа 7 дней в неделю, говорят о лайфстайл Д/с.
"Посланники вечности" - ироническое название поклонников лайфстайл Д/с.
Сабспейс (англ. subspace - подпространство) - трансовое состояние нижнего, возникающее после (или во время) применения БДСМ-методов.
Садизм & Мазохизм (СМ) - получение физического (не всегда сексу¬ального) удовольствия от причинения (садизм) или получения (мазохизм) боли.
Свитч (англ. switch - переключаться) - человек, склонный, как к верхней, так и нижней роли.
Тема - то же, что и БДСМ. Тематический - имеющий отношение к БДСМ.
Топ, Верхний (Top) - партнер, играющий активную роль. В Д/с - До¬минант (тот, кто приказывает), в СМ - садист (тот, кто причиняет боль).
Фистинг - введение в вагинальное или анальное отверстие предме¬тов, превышающих размеры полового члена.
флогер - гладкая многохвостая плеть.
Экшн (англ. action - действие) - процесс применения методов физи¬ческого СМ в течение определенного промежутка времени (сеанса).



Семь форм законного убийства
(в мире мастера Юстеса)
1) Убийство в Свободной Зоне, не являющееся убийством местного жителя, несовершеннолетнего или представителя власти;
2) Убийство господином своего раба (если было передано право на жизнь);
3) Смертная казнь;
4) Помощь при самоубийстве;
5) Самооборона в случае непосредственной угрозы жизни;
6) Аборт;
7) Убийство на войне или при выполнении боевой операции.
Литература
1. Тимур Алимов, Ольга Подольская "Садомазохизм: путь плети. (Пособие по флагелляции)", 2003 г.
2. Бертрам Джеймс Глас (доктор Купер) "История розги".
3. Полин Реаж "История О".
4. Анна Мар "Женщина на кресте".
5. Леопольд фон Захер-Мазох, Сборник, Спб.: "Продолжение жизни", 2003 г.
6. Ванда фон Захер-Мазох "История моей жизни", М.: ЗАО "Издатель¬ский дом Гелеос", 2002 г.
7. Маркиз де Сад "Жюстина", Спб.: "Продолжение жизни", 2003 г.
8. Маркиз де Сад, Сборник, Спб.: "Продолжение жизни", 2003 г.
9. Маркиз де Сад "Письма вечного узника", М.: Изд-во Эксмо, 2004 г.
10. Владимир Бабенко "Этот прекрасный полоумный маркиз де Сад: Жизнь. Страсти. Творчество.", Екатеринбург: У-Фактория, 2003 г.
В романе использованы материалы БДСМ-сайтов рунета.

Кельтская колдунья
Сообщения: 875
Зарегистрирован: 08 июн 2010, 18:25
Пол: Женский
Ориентация: Гетeро
Д/C-ориентация: Сабмиссив
С/М-ориентация: Мазохист
БД-ориентация: Боттом
Город: зазеркалье

Re: Маркиз и Жюстина.

Сообщение Кельтская колдунья » 25 мар 2011, 03:14

Благодарности:
Шороху, Гелле, Боцу, Gwen, MasterofSlave, Minky, System, Киевлянину, Кирку, Фолену, Васе и Давиду и др.


Вернуться в «БДСМ -Рассказы из сети»

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и 4 гостя

Двойное Дно : Disclaimer