Маркиз и Жюстина.

подчинение, служение, насилие, секс, эротика, БДСМ
Аватара пользователя
Kalina
Сообщения: 483
Зарегистрирован: 16 фев 2009, 22:24
Пол: Женский
Ориентация: Гетeро
Д/C-ориентация: Сабмиссив
С/М-ориентация: Мазохист
БД-ориентация: Боттом
Город: Вл
Откуда: Владивосток
Поблагодарили: 3 раза

Маркиз и Жюстина.

Сообщение Kalina » 16 авг 2010, 01:46

Маркиз и Жюстина. Часть I
Олег Волховский
Лицам, не достигшим восемнадцати лет, и людям со слабыми нервами читать не рекомендуется.
1. О святости садистов

Марки
- Брэйк, Маркиз!
Я остановил уже занесенную руку.
- Кажется, сердце...
Я развязал ее и уложил поудобнее.
- Сейчас, я мигом, - шепнул я и бросился на кухню за лекарствами.
- Кабош устроит головомойку, если узнает, что лекарства у меня на кухне, а не под рукой.
Вернулся, сунул ей валидол:
- Положи под язык!
И ринулся звонить Кабошу.
Длинные гудки. Вот черт!
Попробовал еще. То же.
Придется вызывать скорую. Так хотелось обойтись без лишних вопросов!
Позвонил. Тоже дозвонился не сразу.
- Сердечный приступ. Да. Гипертоник.
Назвал адрес.
- Маркиз, принеси что-нибудь холодное, я хочу положить на грудь. Там словно извержение.
Я принес пакет со льдом, хотя не знаю, правильно ли сделал.
Она говорила что-то еще, по-моему, ей казалось, что что-то важное, но я был не в состоянии воспринимать.
- Ты молчи лучше, лежи. Сейчас приедет скорая.
Скорая не ехала. Пятнадцать минут, двадцать, полчаса.
Я обрывал Кабошев телефон. Куда запропастилась эта сволочь?
Жюстина лежала, полуприкрыв глаза. Губы посинели и слегка дрожали.
Час... Они что на ишаках ездят?
Дозвонился, наконец, Кабошу.
- Мэтр, Жюстине плохо с сердцем. Уложил. Дал. Да. Жду.
Кабошу ехать минут сорок.
Через полчаса она застонала, вздрогнула и обмякла. Я схватил ее руку. Она не прореагировала, никак. Я не знал, что делать.
Что в этом случае делают? Массаж сердца? Искусственное дыхание?
Минута, три, пять...
Раздался звонок в дверь. Мэтр Кабош ввалился в коридор и скинул пальто.
- Где руки помыть?
- Хрен с ними с руками! Она уже пять минут не дышит.
- Пошли.
Он взглянул на нее, взял запястье, скривился.
- Я попробую, конечно, что-нибудь сделать, но у меня нет оборудования для реанимации. Скорую вызывал?
- Почти два часа назад! Я же сказал!
- Понятно.
Он колдовал над ней еще минут десять. Я толком не понял, что он делал, потому что сидел на стуле, закрыв лицо руками.
- Маркиз, я сожалею.
Он закрыл ей глаза.
И тогда приехала скорая.
Двое врачей в синих куртках с серебряными полосами: мужчина и женщина.
- Опоздали, ребята, - бросил Кабош.
- В Москве пробки.
- В голове у вас пробки! Я десять лет проработал на скорой! Что-то я не помню, чтобы мы к кому-нибудь два часа ехали!
Констатировали смерть. Обещали прислать машину за "телом". И отвалили.
Кабош остался.
- Экшн проводили?
- Да.
- Ну, огребай! Я вас предупреждал.
- Она очень просила.
- Отказать не мог? Есть такое замечательное слово "нет". Говорить разучился?
- Она сказала, что...
- Никого не волнует, что она сказала! И волновать не будет. У тебя абсолютная власть, абсолютное право и ты, и больше никто, за все отвечаешь. Ну, звони ее папочке!
- Никогда не имел склонности к психологическому мазохизму.
- Ничего, тебе полезно!
Я набрал номер.
- Валентина Викторовича попросите, пожалуйста!.. Валентин Викторович? Это Мар... Андрей. Оля умерла. Сердечный приступ...
Минут через пять я положил трубку.
- Ну что? - спросил Кабош.
- Что? Экшн.
Олег Петрович
Звонил Антонов.
- Доброе утро, Олег. Тут дело такое...
Я сердцем почувствовал, что мне хотят всучить очередной висяк.
- В общем, звонил депутат Диатревский. У него дочь умерла. Он считает, что ее убили.
- А заключение, какое?
- Сердечный приступ.
- Ну и что нам тут делать?
- Он влиятельный человек. С нашим начальством в баню ходит. Ты в морг съезди хотя бы. Надо отчитаться. Записывай: "Ольга Диатревская. Тридцать два года. Умерла вчера около одиннадцати вечера. Морг Первой Градской Больницы".
Я кивнул Сашке Черкашину.
- Поедем, проветримся.
- Убийство?
- Да хрень какая-то! Сердечный приступ! Зато папочка депутат.
По Ленинскому мела поземка. Свернули направо, в переулок, что за больницей. Вошли, предъявили корочки.
- Нам нужен патологоанатом, который проводил вскрытие Ольги Диатревской.
- А-а, Швец. Он еще работает.
Доктор Швец был высок и худ и напоминал недокормленного интеллигента, кем очевидно и являлся. Улыбнулся нам как родным.
- Значит, все-таки записали!
- Что записали?
- Как! Я звонил сегодня утром в милицию. Вы разве не по поводу Диатревской?
- По поводу.
Мы с Сашкой переглянулись. Об этом звонке нам ничего не было известно.
- Расскажите нам еще раз, - вывернулся я. - Нам передали, конечно, но всегда лучше услышать из первых рук.
- У девушки следы пыток по всему телу, в том числе свежие. Смерть наступила от сердечного приступа, но он, скорее всего, явился следствием истязаний.
- Вот так! - сказал я.
- Милиционер на телефоне очень не хотел записывать, говорил, что инфарктами вы не занимаетесь.
- Ну-у, записал же.
- Смотреть будете?
- Сейчас, позвоним эксперту.
Черт! Даже Лену не взяли, слишком были уверены, что дело гроша ломаного не стоит.
Дождались Лены, потом вместе спустились к холодильникам.
Швец выкатил труп и расстегнул полиэтиленовый чехол.
- Впечатляет?
Лена начала записывать:
- Тонкие шрамы, вероятно, от ножа: на груди, на животе, на спине, на ягодицах; следы ожогов; на правой ягодице выжжено клеймо с изображением символа, напоминающего свастику или цветок. Три лепестка с точками.
- Держали в заложницах? - предположил я. - Следы побоев?
- Ссадины, синяки, точечные кровоизлияния. И, похоже, ее связывали. Здесь характерный шрамик на запястье. Как от ремня. Или от наручников... Правда, старый. Маленькие коричневые пятнышки по всему телу. Диаметр пятнышка около трех миллиметров. Похоже, на родинки, но идеально круглой формы и совершенно одинакового цвета.
- И что это?
- Не знаю. Изменение пигментации кожи... Надо взять образец тканей.
- Наркотики кололи?
- Никаких следов.
Я вздохнул.
- Пойдем, поговорим с врачами.
- Ее привезли уже мертвой, - сказал Швец. - И прямо сюда. Скорая не успела.
Час спустя мы общались с врачами скорой помощи.
- Она была мертва уже несколько минут, когда мы приехали.
- Кто вам открыл?
- Парень такой темноволосый, симпатичный. Наверное, муж.
- Как он себя вел?
- Был очень расстроен.
- Он был один?
- Нет. Был еще мужчина постарше, знакомый или родственник, сказал, что врач.
- Понятно. Адрес помните?
- Конечно, все записано.
Продиктовали адрес. Мы с Сашкой второй раз за день недоуменно переглянулись: это был адрес ее прописки.
- Е... твою мать! - сказал Сашка уже в машине. - Ее что дома в заложницах держали и там же пытали?
Я пожал плечами:
- Поедем, поговорим с депутатом.
Валентин Диатревский показался мне человеком неприятным. В кабинет пригласил, предложил сесть, но смотрел властно и презрительно. Он пребывал в полной уверенности, что его дочь убил ее парень, точнее муж (нищий провинциал, мразь смазливая, пустое место и т.д.). Поженились они за месяц до ее смерти, прожив вместе около пяти лет. Это уже подозрительно. У Ольги квартира (в центре, в кирпичном доме, с евроремонтом). Теперь он был официальным наследником.
На прощание Валентин Диатревский улыбнулся почти панибратски и пожал нам руки. Но это не улучшило впечатления.
Однако мы узнали кое-что новое. Этот ее парень (Андрей Амелин) был преподавателем историко-архивного института, точнее РГГУ (как он теперь называется). Подрабатывал тренером по восточным единоборствам и охранником.
Возмущение депутата было вполне понятно: не их человек. Куда ему со свиным рылом в мерседесный ряд!

В РГГУ нам порекомендовали аспирантку Марию Подистову, как хорошо его знавшую.
Она глянула на нас через круглые очки. Приподняла брови.
- Уголовный розыск? С чего бы это?
- Нас интересует Андрей Амелин.
Она совершенно не удивилась. Глаза под очками взглянули понимающе: "А-а, тогда все ясно". А губы улыбнулись и уверенно выдали:
- Отличный парень.
- Он способен на убийство?
- Все способны на убийство. На войне мало кто не стреляет.
- Причем тут война?
- А кого он убил?
- Не отвечайте вопросом на вопрос!
- Скажите, кого он убил, и я скажу, способен или нет.
- Свою жену. Ольгу Диатревскую.
- А-а, Жюстину. Однозначно, нет. Это папочка ее сказал?
- Ну-у...
- Ерунда! Не верьте! Маркиз чуть из-за нее в тюрьму не сел.
- Маркиз?
- Ну, Андрей. Привычка. Друзья Маркизом зовут.
- И что за история с тюрьмой?
- А вы не знаете?
- Поднимем дела... Мне интересен ваш взгляд на вещи.
- Вы спрашивали: способен ли он убить? Способен, способен... Они как-то с Жюстиной возвращались после спектакля. В Ленкоме давали "Королевские игры". В метро сразу не пошли - шатались по городу. Маркиз говорил, осень, красиво, вечер теплый. Сунулись уже перед закрытием. Да им недалеко, от Театральной. Остановились там, у глухой стены, где раньше памятник был.
- Зачем?
Марька хмыкнула:
- Лизаться вестимо. И тут подкатили к ним подростки: три экземпляра. Явно обкуренные, а то и хуже. Потребовали денег. Маркиз Жюстину за спину, а им: "Убирайтесь, пока целы". Не вняли. Полезли. А у одного оказался нож. Ну, тут, как Маркиз рассказывал: "планка" у него упала... Но один успел таки пырнуть ножом, и Маркиз отрубился. Когда очнулся: рядом три трупа и пять ментов. Сначала ему шили "убийство, совершенное с особой жестокостью", потому что одного из пацанов он убил вот так, - она расставила указательный и средний пальцы правой руки в форме буквы "V" и расположила ее горизонтально. - Выбил оба глаза.
Но потом ничего, разобрались. Он был безоружен, отпечатков его пальцев на ноже не было - только их. И вообще выяснилось, что человек пишет диссертацию по истории, сочиняет стихи и играет на виолончели. Почему-то виолончель поразила ментов больше всего. В общем, дали ему что-то такое условно: "превышение пределов необходимой обороны".
А милицию знаете, кто вызвал? Она и вызвала, Жюстина. Говорила, что очень испугалась за него. Лучше бы не вызывала. Потом стояла на коленях возле его палаты и все твердила: "Прости! Прости! Прости!" Внутрь ее менты не пустили. Он услышал, сказал ментам: "Вы передайте, что я ее прощаю". Но она все равно осталась. Так и стояла, пока за ней их друг не пришел, и не увел домой.
- Что за друг?
- Не помню, как зовут. Здоровый такой мужик.
- "Планка" значит падает...
- Ничего не значит! А если бы на вас полезли трое наркоманов с ножом, а вы при этом были с женой любимой, у вас бы "планка" не упала?
- Я не умею убивать голыми руками.
- Это не ваше достоинство!
- Пацанов-то не жалко?
- Этих? Шваль! Наркоманы! Жить мешают приличным людям. Чем меньше таких будет - тем чище воздух.
- А почему "Маркиз"?
- А вы его видели?
- Да.
- И спрашиваете?
- Так почему?
- Темные волосы, глубокие карие глаза, правильные черты лица, манеры и сдержанность аристократа, тренированное тело. И не гора мышц только, а голова на плечах. И Рэмбо с Рембо не путает. Я думала, что это вообще только в кино бывает, чтобы человек, обладая всеми перечисленными достоинствами, еще и Рэмбо с Рембо не путал! А вы спрашиваете "почему маркиз"? Потому что маркиз. У нас весь поток по нему переехался. У нас в институте и так мужиков мало, а тут самурай такой. А он выбрал эту мышь серую на десять лет старше него! Чем приворожила? Мы уж подумали, что деньгами. Она баба богатая. Только очень непохоже это на Маркиза. Потом узнали, что он охранником подрабатывает, чтобы только на ее деньги не жить. А через год где-то я их вместе увидела. Как она на него смотрит, и как он на нее смотрит: Ромео и Джульетта. "Не повенчав, с такою речью страстной, вас оставлять одних небезопасно..." Это после года совместной жизни. Значит, чем-то приворожила. Есть мужчины, которые любят, когда их любят. Любить самим для них не так уж важно. А она уж по нему с ума сходила, это точно. Знаете, как называла? "Государь"!
- А как они познакомились?
- По Интернету. На каком-то сайте.
- На каком?
- Чего не знаю, того не знаю.
- Предположить можете?
- У него было много увлечений: Япония, боевые искусства, музыка, поэзия. Потом профессиональная деятельность: история, медиевистика, - она пожала плечами. - Ищите!
"Итак", - подытожил я. - "Андрей Амелин суть ангел с крылышками с тремя трупами на совести, а, может быть, и четырьмя".

Тренировки проходили в подвале сталинского дома неподалеку от метро "Ленинский проспект". Спустились по лестнице, постучали. Открыла невысокая девушка в кимоно.
- Мы из милиции, - предъявил удостоверение.
Она помедлила.
- Что вас интересует?
- Поговорить.
- Ну, пойдемте.
Зал довольно небольшой. Низкий потолок поддерживают квадратные колонны. Вероятно, недавно сделан ремонт. Стены свежевыкрашенны в бежевый цвет. У входа висит японский (или китайский?) свиток с изображением самурая (или божества?) и иероглифической надписью. На дальней стене черным выведен метровый крест, заключенный в круг.
В зале в одной и той же позе застыли несколько молодых людей и две девушки. Левая нога впереди, правая отставлена, полуприсед, у груди двумя руками сжат меч (точнее палка). Парень у противоположной стены выкрикивает что-то по-японски (или хрен его знает!), и поза меняется. Теперь они на шаг вперед, и мечи расположены горизонтально, словно вонзенные в невидимого противника. Все слаженно, четко, красиво, словно танец.
- Ребята, это из милиции, - говорит девушка.
Парень, который командовал парадом, кивает, махает рукою остальным.
- Все пока! Садитесь.
Садятся на скамью у стены.
- Мы вас слушаем, - говорит парень.
- Андрей Амелин здесь?
- Сенсея нет.
- Что вы можете сказать о "сенсее"?
- Отличный парень.
- А что с ним?
- У него жена умерла.
- Вы ее знали?
- Да, она была здесь несколько раз. Тоже пыталась заниматься. Кстати, неплохо получалось.
- Какие у них были отношения?
- Великолепные!
- Он ее не бил?
Парень хмыкнул.
- Вы что смеетесь? Разве что бамбуковым синаем во время поединка.
- Ничего странного за ними не замечали?
- Да нет.
- Говорят, она его "государем" называла.
- "Государем" или "Господином". У них было типа игры. Он ее дайме, а она его хакамото.
- Он ее что?
- Дайме. Князь в средневековой Японии. Хакамото - самурайский ранг.
Я посмотрел на девушку, которая мне открыла.
- А вас как зовут?
- Ирина.
- И не больно бамбуковым синаем получать?
- А что неприятного в боли? - улыбнулась она. - Это очень полезный механизм человеческого организма. Так и надо относиться.

Сашка делился впечатлениями. Они с Игорем опрашивали соседей. Богатый дом. Кирпичная башня у Павелецкой. Консьержки. Цветы на почтовых ящиках. Зеркала в лифтах.
Соседи ничего не видели и не слышали. Да, приятная пара. Его, кажется, Андреем зовут. Тихие, вежливые, приличные. Правда, несколько раз громковато включали музыку. Но здесь стены хорошие, не очень мешали. Молодежь! Ничего странного не замечали? Ничего. Только старушка напротив задумалась и вспомнила, как-то раз видела: он входит, а она перед ним на коленях стоит и вроде в землю кланяется. Не показалось? да не один раз это было. Наблюдательная старушка. Видно, так у глазка и висела.
- Ну что? - спросил я. - Какие идеи?
Сашка пожал плечами.
- Приведем. Допросим как свидетеля. Там посмотрим.
Маркиз
Был день похорон Жюстины. Я заснул только под утро. Все думал о том, как сохранить самообладание в присутствии ее отца и не поникнуть главою под его ненавидящим взглядом.
Меня разбудил звонок в дверь. На часах было без пятнадцати восемь. Звонили настойчиво.
- Кто там?
- Милиция.
- Минуту.
Минута растянулась на пятнадцать. Пошел, умылся, привел себя в порядок. Оделся. (Самурай каждое утро был обязан принять ванну и надеть чистую одежду - и все лишь для того, чтобы достойно встретить смерть.) Подождут! Надеюсь, что дверь ломать не станут.
Не стали.
- Удостоверение покажите! - сказал я.
Они поднесли к глазку какую-то бумажку. Будто я отличу настоящее удостоверение от поддельного!
Впрочем, кроме милиции это могли быть только люди господина Диатревского, что почти то же самое.
- Открывайте! Иначе здесь будет спецназ.
Я представил себе картину, как группа спецназа спускается по стене дома, чтобы через окно штурмовать квартиру с единственным безоружным человеком, и мне стало смешно. Но злить их не стоило.
- Заходите! Чем обязан?
- Вы поедете с нами.
Я кивнул.
- Что я могу взять с собой?
- Ничего, кроме документов. Вечером вернетесь.
Меня посадили в видавшую виду синюю "девятку" без всяких опознавательных знаков, имеющих отношение к милиции.
Ехали по заснеженным улицам Москвы. Мимо тянулась ограда бульвара. Не стоит ли проститься? В "вечером вернетесь" верилось с трудом.
- А что это ваша девушка перед вами на коленях стояла?
Я приподнял брови.
- На коленях?
- Соседи видели.
- Что только не увидят! - я пожал плечами.
Повернули на Петровку. Въехали в ворота.
- Все: домой приехали, - усмехнулся оперативник.
Мы поднялись на четвертый этаж, и меня провели в кабинет вида совково-казенного. Дешевая мебель и большое количество бумаг. Компьютер, правда, тоже был. Прогресс, однако.
Мужик, который сидел за столом, был отдаленно похож на Кабоша. Но моложе и, по-моему, жестче. Холодные серые глаза. Любой нижний словит кайф от одного взгляда.
- Садитесь!
Он протянул мне сигарету.
- Спасибо, не курю.
- И правильно, - сказал он и закурил, выпустив струю дыма мне в лицо.
- Имя! Фамилия!
Я добросовестно ответил.
- Как умерла Ольга Диатревская?
- Ей стало плохо с сердцем. Я вызвал скорую. Но они опоздали. Ехали два часа!
- Кто еще был с вами?
- Мой друг, врач. Он приехал раньше скорой, но позже, чем было надо.
- Имя? Фамилия?
Я назвал.
- У Ольги Диатревской следы насилия по всему телу. Как вы можете это объяснить?
- Какие "следы насилия"?
- Пять лет жили вместе и не знаете какие?
- "Следы насилия"? Не знаю.
- Угу! Ну, например, клеймо на ягодице.
Я нагнулся и завернул брюки. Следак с некоторым удивлением смотрел на меня.
Я повернул к нему ногу.
- Такое?
- Д-да...
- Это Body Art. Сейчас модно. Клеймо вместо татуировки. В салонах делают.
- И в каком салоне вам это сделали?
- Не помню.
- Это не разговор.
- Ну, что поделаешь! Не помню. Ищите!
- Поищем, - задумчиво проговорил следователь. - А следы ожогов и уколов? А шрамы от порезов и проколов кожи тоже в салонах делают?
- Я не буду отвечать на этот вопрос. Это не моя тайна.
- Это детский лепет!
- Почему? Что странного, что я не хочу рассказывать о том, что не хотела бы оглашать Жюст... Ольга.
- Как вы ее назвали?
- Жюстина.
- Почему?
- Это ник. Мы по Интернету познакомились.
- Вы ее пытали?
- Что за ерунду вы говорите?
- На ее теле следы пыток!
- Вы в этом уверены?
Он не ответил. Протянул мне бумагу с напечатанным текстом.
- Подпишите. Вот здесь. С моих слов записано верно и мною прочитано.
Я внимательно прочитал. Ну, в общем, да. Подписал. Следователь кивнул одному из оперативников.
- Ну что? Пишем постановление?
- Какое постановление? - спросил я.
- Вы задержаны по подозрению в убийстве Ольги Диатревской.
Наверное, я открыл рот.
- Убийстве?
- Убийстве. Смерть наступила в результате систематических пыток и издевательств. Признаете себя виновным?
- Вы что смеетесь?
Следак пожал плечами.
- Тогда пишите здесь: "Виновным себя не признаю".
Встал с места, чуть не зевнул, чуть не потянулся.
- Нам все равно, кого сажать.

В помещении похожем на предбанник, с зарешеченным окном и выщербленной совковой плиткой на полу, меня заперли в каменный мешок размером с сортир и узенькой лавочкой, вделанной в дальнюю стену. Зачем-то продержали около получаса.
Выпустили. Посадили на стул возле казенного столика с лампой. Неопрятный старик (почему-то в белом халате) отобрал и описал вещи (в том числе часы и обручальное кольцо). Потом приказал раздеться.
- Наклонитесь! Раздвиньте ягодицы!
Это на предмет, ни спрятал ли я чего в заднем проходе. "Вот и первые уроки рабства", - подумал я.
- Встать! Вперед!
Старческая рука залезла в мои волосы.
- Да нет! - услышал я голос за спиной. - Этот из интеллигентных. В смысле: вшей нет.
Повели в душ. Температура воды градусов шестьдесят. Напор, как из брандспойта для разгона демонстраций. Не струи, а сверла.
Я оглядел общую обстановку: после моей утренней ванны здесь можно было только испачкаться.
Полотенца не дали. Вероятно, имелось в виду, что я высохну сам. Одежду вернули и повели в камеру. Едва приоткрыв ярко-оранжевую дверь с глазком и окошком для подачи еды, втолкнули внутрь.
- Добрый день! - вежливо сказал я.
В небольшой комнате с тремя кроватями и окошком, зарешеченным настолько плотно, что за ним ничего невозможно было рассмотреть, сидели двое.
Один - щуплый невысокий человек лет тридцати. Хитрые глаза и нос с горбинкой. Он мило улыбнулся:
- Добро пожаловать!
Второй был сын востока. Причем, дальнего. То ли китаец, то ли кореец, то ли вьетнамец.
- Да он по-русски ни хрена не понимает! - махнул рукою горбоносый молодой человек. - По-моему, вообще не догоняет, за что его сюда определили.
- А вас за что? Если конечно этот вопрос не слишком нескромен.
- Да нет. Мошенничество в особо крупных размерах. Ярослав, - он протянул мне руку.
- Очень приятно. Андрей. Убийство, совершенное с особой жестокостью.
Его рука напряглась, а улыбка стала несколько вымученной. Он отпустил мою руку нарочито медленно, боясь оскорбить опасного соседа. С той же напряженной улыбкой сел на кровать и отодвинулся куда-то в угол.
- Не беспокойтесь, - сказал я. - Я не виновен.
- Так ведь я тоже невиновен, - обрадовался тот. - Я - брокер. Меня хозяева подставили.
Я посмотрел на него внимательнее. Одет претенциозно, но на особо крупные размеры, пожалуй, не тянет (даже висящий на спинке стула толстый пиджак, бежевый в темную крапинку). Впрочем, почем я знаю, откуда у них начинаются эти самые "особо крупные" размеры? Может, со штуки баксов?
Тюремная еда - это отдельная песня. Хотя песня, уместная, пожалуй, только на похоронах. Я долго искал рыбу в поданной нам через окошко и пахнущей этой самой рыбой неприятного вида тюре. Нашел рыбий скелет. Они, что мясо предварительно счищают? В вареве его тоже не обнаружилось.
- Как рыбная ловля? - поинтересовался Ярослав.
Я поморщился.
- Хуже, чем в Яузе в черте Москвы.
- Да ты возьми там сыр "Эльменталь" в упаковочке. Мне передачу принесли.
- Спасибо.
Кроме "супа" выдали буханку хлеба. Он был отвратительным, но единственным съедобным из тюремного рациона.
- Где они берут такой хлеб? - вздохнул я.
- А-а! - усмехнулся Ярослав. - История следующая. Его из пыли выпекают, которая на хлебозаводах остается. На специальном заводе по специальной технологии.
- Так это же невыгодно!
- Ха! Невыгодно! Его же в советское время построили. А времена те были романтические, озабоченные высокими идеями, а не презренной выгодой.
Я улыбнулся. Мой сосед мне нравился.
Через пару часов меня вывели на "прогулку". Одного. В каменный мешок примерно три на четыре метра. Над стенами, где-то в полуметре, нависала железная крыша, так что была видна только узкая полоска голубого неба, да тек в эту дыру свежий морозный воздух. Там, наверху, на стене, прохаживался охранник.
И тогда я начал читать стихи:
Пять коней подарил мне мой друг Люцифер,
И одно золотое с рубином кольцо,
Чтобы мог я спускаться в глубины пещер,
И увидеть небес молодое лицо...
Что? Зачем? Что я хотел доказать? Им? Себе? Только то, что я человек, а не животное, запертое в клетке, не машина, способная работать при условии удовлетворения ее минимальных потребностей.
Когда я читал Маркиза де Сада, мне, в общем, нравились его подходы. Есть только наслаждение. Стремитесь к нему, достигайте его всеми возможными способами, даже, если они кажутся кому-то грубыми и шокирующими. Изысканность, бывает, выглядит грубой. Наслаждайтесь! И что вам до других? Философия крайнего эгоизма и аморализма. Местами кажется, что у него списал Ницше, местами, что большевики. Человек - машина! И нет ни Бога, ни Черта.
Теперь же мне хотелось кричать, что человек - не машина!

...Блистательна, полувоздушна,
Смычку волшебному послушна,
Толпою нимф окружена, стоит Истомина...

"Пир во время чумы" - вещь куда более тематическая. (Все то, что гибелью грозит, для сердца смертного таит неизъяснимо наслажденье, Быть может, вечности залог...) Но "Евгения Онегина" я знаю дальше.
- А что это он читает? - спросил один охранник другого.
Тот пожал плечами.
Они не узнали! Они не поняли!
Я усмехнулся.
Я не успел дочитать первую главу. Меня повели обратно.
Но я читал стихи и на следующий день, и через день, и позже. Гумилев, Пушкин, Йейтс. Я - не животное в клетке! Я - не машина!
Мне повезло. Меня пока не били. Но зачем пытки? Зачем еще и бить? Здесь все пытка: от раскаленного душа до рыбного скелета на обед, и от прогулки в каменном мешке под крышей до жестких кроватей с матрацем в полсантиметра, словно привезенных сюда специальным рейсом из музея при Петропавловской крепости.
Мы только играем в пытки. Они это всерьез.
Можно было свитчинуть, переквалифицироваться в мазохиста и ловить себе кайф. Я подумывал об этом. Кроме шуток! Такой подход помог бы мне все это вынести. Но он предполагает сознание вины. Мазохистское наслаждение крепко связано с понятием о справедливости наказания. А потому такой подход опасен. Если я внушу себе, что виновен, и поверю в это, они тоже это поймут. Следак не слепой. Даже не глуп, по-моему. Можно попробовать переключаться перед каждым допросом. Почти шизофрения, раздвоенное сознание. Трудно, но возможно.
Олег Петрович
У них было два компьютера: ее ноутбук и его старенький пентиум. Конфисковали оба. Поставили и подключили в моем кабинете. Надо было просмотреть сайты. Мне казалось, что это важно. Познакомились через Интернет...
Ее комп новый, вряд ли там есть тот самый сайт. А вот на его - возможно. Я загрузил "Интернет Эксплорер" и вышел в сеть.
Похоже, Маркиз сидел в Интернете по-черному. Чего здесь только не было! Ну, боевые искусства, понятно, "Путь самурая", тоже понятно, японская культура от классики до мультфильмов; средние века: история, искусство, религия; история Инквизиции, клуб исторического моделирования "Варяг", скандинавская мифология... медицина почему-то... энциклопедия первой помощи. Я почувствовал: тепло. Здесь где-то! Близко!
Сайт "Пытки и казни". Ничего себе! На заставке фотография обнаженной девушки, закованной в цепи. Внутри... гм... историческая информация, но явно перегруженная подробностями.
В списке сайтов осталось всего несколько строк. "www.Caboche.ru". Я открыл. Серый депрессивный фон, слева в углу странный символ, похожий на "инь-янь", но с тремя лепестками и девиз: "Безопасность, добровольность, разумность!" А внизу страницы девиз похлеще: "Боль не может быть неприятной!" Между девизами: красная, истекающая кровью надпись: "Клуб мэтра Кабоша". И цветной рисунок, изображающий палача с плеткой в темном подвале, заполненном орудиями пытки.
Вот оно! Нашел! Начал смотреть: "температурные воздействия", "воздействия электричества", "игры с холодным оружием", "пособие по флагелляции"... Последний термин был мне непонятен. Зашел в "пособие". Оказалось "порка". "Курс молодого топа". Это еще кто? "Отношения Д/с". "БДСМ и закон". Ничего не понимаю! К счастью, на сайте оказался словарь терминов.
БДСМ - Бондаж Дисциплина Садизм Мазохизм. (Бондаж оказался связыванием, а "дисциплина" все той же поркой).
Отношения Д/с - доминирование/подчинение.
Топ (верхний) - садист.
Есть еще нижний (боттом). Мазохист, то есть...
На сайте также имелся форум и клуб знакомств. Туда я заходить не стал. Хотелось вылететь на улицу и срочно глотнуть свежего воздуха. Я подавил это желание, но компьютер вырубил.
Я, кажется, понял, почему "Маркиз".
Позвонил нашему компьютерщику.
- Саш, по сайту можно найти того, кто разместил?
- Без проблем.
- Записывай: www.Caboche.ru. Чтобы у меня на столе лежал его телефон и домашний адрес! И чем быстрее, тем лучше.
Сашка перезвонил минут через десять.
- Олег, а ты до конца-то сайт досмотрел?
- А что?
- А там имя и фамилия автора.
Честно говоря, мне просто не приходило в голову, что они могут там быть.
- И кто это?
- Сергей Лобов.
Это был тот самый врач, которого назвал Амелин.

Господин Кабош (точнее Сергей Лобов) оказался здоровым мужиком лет сорока. Брать его пока не стали, и разговор происходил в его клинике (омоложение, коррекция фигуры, разглаживание морщин). Нам с Сашкой даже подали чаю.
- Вы знакомы с Андреем Амелиным?
- Да.
- Давно?
- Лет шесть-семь.
- По Теме?
- По какой теме?
- Не делайте вид, что не поняли! Пытки, порка и т.д.
- По БДСМ. Интересуетесь? - он хитро взглянул на меня. - У нас много ваших коллег.
- Речь пойдет не о наших коллегах. Не догадываетесь, о чем?
- Понятия не имею.
- Ваш друг признался в убийстве.
- Какой такой друг? Кого?
- Не придуривайтесь, вы же там были. Пока вы свидетель. Пока!
- Я право не знаю, о чем вы. Ольга Диатревская умерла от сердечного приступа. Андрей позвонил мне, когда ей стало плохо. Я приехал, но успел только констатировать смерть.
- Смерть, значит, констатировали, - усмехнулся я. - Вы поедете с нами.
Надо было сразу снять допрос по всей форме, размышлял я дорогой. Теперь, не дай Бог, будет все отрицать.
На Петровке я несколько расширил круг вопросов.
- В каких отношениях состояли Андрей Амелин и Ольга Диатревская?
Кабош тонко улыбнулся.
- Они любили друг друга.
- Так! Чем объясняются следы пыток на теле Ольги Диатревской?
- БДСМ они объясняются. И это не пытки. Вы же ходили на сайты.
- Угу! Любовь жертвы к палачу и палача к жертве! Когда я читал ваш сайт, мне хотелось открыть окно и подышать свежим воздухом.
Кабош улыбнулся.
- А знаете почему?
- Что?
- Почему вам хотелось подышать свежим воздухом. Так я объясню вам как врач. У вас давление поднялось. Потому что вас это волнует.
- Не мелите чепухи!
- Это не чепуха. Что поделаешь! Все люди садомазохисты, только не все об этом знают. Точнее, бояться себе в этом признаться. Но против биохимии и физиологии не попрешь. И лезет из подсознанки на полную катушку и цветет пышным цветом в религии, в литературе, в социальной системе. Кроме тех авторов, которые знали, о чем пишут (Маркиз де Сад, Захер-Мазох, Юкио Мисима, Джон Норман) есть еще множество тех, которые этого не понимают. Из наших доморощенных я навскидку могу назвать человек десять. И не назову только, чтобы людей не подставлять. Из американцев это, прежде всего, Дэн Симменс. Он на этой теме настолько стоит, сидит и лежит, что возможно даже понимает, о чем пишет. Буджолд Лоис Макмастер (все сцены допросов под суперпентоталом). У нее есть и другие намеки на интерес к Теме. Роджер Желязны "Джек из Тени". Вообще для последнего автора Тема не очень характерна, но вдруг ни с того ни с сего он начинает во всех подробностях описывать, как следует вскрывать себе вены. Не читали? Ничего? Ну ладно. Фантастику не все читают. Пройдемся по классике. Цвейг, Тургенев, Дюма. Мэтр Кабош, палач из "Королевы Марго". Да, тот самый, у которого я позаимствовал свое прозвище. Лекарь и палач одновременно. Это сама по себе очень садомазохистская идея. Верхний должен обработать раны нижнего после экшн. Так что любой садист одновременно врач. К тому же там палачу пожимают руку, то есть завязывают с ним дружеские отношения. Более того! В романе есть сцена имитации пытки!
- Ну, вы способны увидеть садомазохизм хоть в телеграфном столбе! И руку палачу пожимают в благодарность за лечение. И имитация, как вы говорите, пытки, в благодарность за рукопожатие. И речь здесь ни о садомазохизме, ни о каком, а о великодушии.
- Ну, наконец-то мы нашли книгу, которую вы читали.
- Не читать же мне вашу дребедень!
- А ведь давно читали, лет в двенадцать, ведь так?
- Да, в детстве.
- И так хорошо помните?
- Много раз перечитывал.
- Всю?
- Ну, меня не очень интересовали интриги и любовные сцены.
- Ага! Значит, сцену пытки и, наверное, финальную сцену казни. Как Каконнас вносит ля Моля на руках на эшафот. И как надо рубить голову с одного удара. Ведь так? Сколько раз перечитывали? Пять? Десять? Двадцать?
Кабош улыбнулся с видом врача, только что поставившего диагноз.
"Ухмыляйся, ухмыляйся!" - подумал я. Недолго осталось. Это литературное отступление - далеко не главное в нашей беседе. Главное, что ты там был. Уже после того, как она умерла, говоришь? Ну, это ты так говоришь!
- Пишите: с моих слов записано верно и мною прочитано.
И он подписал. Я вздохнул с облегчением.
Переглянулся с Сашкой (тот смотрел вопросительно). Я покачал головой. Ладно, пусть пока погуляет, никуда не денется из своей пижонской клиники. Свидетель! Пока.
- Вы можете идти.
Я кивнул Сашке.
- Маркиза сюда!

- Садитесь. Как вам у нас нравится?
- Да, спасибо, очень нравится.
- Никаких претензий?
- Никаких.
Я взял сигарету, закурил, откинулся на спинку стула и внимательно смотрел на него. Держал паузу. Он был спокоен, если не сказать "безмятежен".
- Привет вам от мэтра Кабоша, господин Маркиз.
- А-а, вы уже знаете...
- Да-а, пообщались. Ну, признаваться будем?
Он как-то странно улыбнулся:
- В чем?
- В убийстве.
- Извините, как к вам обращаться?
- Олег Петрович.
- Очень приятно.
- Вы листочек возьмите и пишите чистосердечное признание.
- Я не убивал.
- Вы садист, Маркиз!
- Да, конечно. Я вхожу в Тему. Но кто вам сказал, что я убийца?
- У вашей девушки, у Ольги Диатревской, следы пыток по всему телу. А у вас найден набор ножей. Шрамы ведь от них, не так ли?
- Это что экзотика, набор ножей? Ваша жена, не пользуется, когда обед готовит? - усмехнулся он.
- У нее они на кухне. А у вас - в спальне. Почему?
- Во-первых, вы ничего не понимаете. Во-вторых, врать-то зачем, Олег Петрович? Вы ведь не встречались с Кабошем.
- Почему это?
- Потому что тогда вы бы знали, что я невиновен.
- А господин Лобов сказал, что виновен.
- Не может быть!
Я развел руками.
- Значит может.
- Трудно отвечать, когда вам врут в глаза.
- Не говорите! Трудно! Он все нам рассказал. Если человека запытали до смерти - это что не убийство?
- Да не пытал я ее!
- Да-а? Теперь уже и не пытали. А пять минут назад было сказано "я садист".
Маркиз возвел глаза к небу (точнее к потолку) и тяжко вздохнул.
- Ладно, объясняю популярно. Вам известно, что кроме садистов есть еще и мазохисты?
- Так. Значит запытали бедную девочку, а теперь еще обзываете "мазохисткой"!
- "Бедная девочка" на коленях умоляла меня провести экшн!..
Маркиз запнулся. Похоже, не хотел он этого говорить. Раскрутил я его.
- Что такое экшн?
- То, что вы называете пытками.
- И она умоляла на коленях?
- Да. Нижний не может долго обходиться без экшн. Голод. Вроде синдрома абстиненции.
- Нижний?
- Вы хоть бы терминологию изучили, прежде чем со мною общаться. Нижний - это тот, с кем что-то делают во время экшн.
- Пытают.
- Если вам так угодно. Только пытка, на которую идут по доброй воле - это вообще пытка?
- Это вы говорите, что по доброй воле.
- Ну, у Кабоша спросите.
- Спросим.
Маркиз
Я лежал на своей кровати. Серая подушка без наволочки и такой же матрац (белья так и не дали). Смотрел в стену. Неприятного оттенка зеленая краска, неровная, с бугорками и ямками. На такой не оставить автограф с именем и годом, не оставляют следов ни чернила, ни карандаши. Затем и сделано. Нечего зекам портить стены!
Я лежал, положив под голову куртку, и вспоминал.
Каркассон. Музей Инквизиции. Мы долго бродили между пыточных станков, железных дев и восковых фигур катаров и инквизиторов. Последнее интересовало нас меньше всего. Мы вновь и вновь возвращались к тем орудиям, которые заставляли наши сердца биться чаще, губы трепетать, и сладкой истоме разливаться снизу вверх вдоль позвоночника. Они были откровенно эротичны, эти орудия. Чего стоил только железный инструмент с шипами, использовавшийся для введения во влагалище. Железная Дева тоже недалеко от него ушла. Многочисленные шипы, вонзавшиеся в тело пытаемого со всех сторон.
Садомазохизм изобрел уж точно не маркиз де Сад. Задолго до века Просвещения в средневековой Франции все это уже знали господа доминиканцы. Мы не были одиноки. Не у нас одних горели глаза. Музей был хорошо посещаем, билеты перед входом разлетались на ура. И публика ходила по музею и прятала горящие взгляды. Мы отличались от них только тем, что решились воплотить наши мечты.
Мы вышли на улицу. Я взял ее руку. Она была горячей и чуть-чуть дрожала. Было тяжело дышать. Сердце билось почти у горла. Жарко, градусов сорок.
- Ты хочешь?
- Да.
- У нас ничего нет.
Мы оставили все девайсы в Москве, опасаясь досмотра багажа. Таможенники могут удивиться. Можно было конечно просто трахнуться, но обычный секс казался скучным и пресным по сравнению с экшн. Ваниль она и есть ваниль: ни вкуса настоящего, ни цвета.
- Пойдем!
Мы подошли к небольшому готическому храму и зашли внутрь. Там было гораздо прохладнее, но это почти не помогло. Она подошла к лотку со свечами и купила небольшую, белого цвета, и улыбнулась так, что я подумал, что с такой улыбкой в церковь не пускают.
- Жюстина! Ты гений! Купи еще пяток.
- Я столько выдержу?
- Ну, на будущее.
Дорога от замка была украшена флагами французских городов. Ярко-красный с золотым крестом флаг Тулузы. Остальных не помню. Мы летели в гостиницу, почти не замечая пути.
Уже на подходе я вспомнил еще об одном. Слава Богу, нашлась аптека!
- Заходи! - скомандовал я.
- Да, ладно! Давай побыстрее!
- Безопасность прежде всего. Я за тебя отвечаю. Кто из нас государь, а кто подданный?
К счастью здесь у них всегда все есть, а французский я знаю неплохо.
- Мазь от ожогов и антисептик.
Продавец кивнул.
Я размышлял, не нужно ли чего-то еще. Жарко. Давление может подняться.
- И анаприлин.
- Что?
Вот черт! Названия лекарств не совпадают!
- Что-нибудь для понижения давления.
Аптекарь присоединил к двум коробочкам еще одну. Мы расплатились и вышли.
В номере работал кондиционер. Хорошо работал. Замечательно! Даст Бог, анаприлин не понадобиться. Всегда лучше обойтись без лишних таблеток.
Я поставил на стол тарелку и положил на нее свечи.
- Жюстина, раздевайся и в постельку.
Она с готовностью подчинилась, залезла под одеяло.
- На живот. Руки под подушку.
Я спустил одеяло до ямочки между ягодицами и залюбовался ее обнаженным телом. Следов предыдущего экшн почти не осталось. Еще бы! Неделя прошла. Все зажило. Только шрамик на правой ягодице, но это давно. Мой недосмотр. С нижнего нечего спрашивать, он себя не контролирует. Вся ответственность на верхнем - это мне здорово вбил в голову мэтр Кабош.
Я нежно-нежно провел рукой по ее спине от шеи к копчику и почувствовал, как она затрепетала под моей рукой.
- У нас спички есть? - шепотом спросила она.
- Тьфу, блин! Курить что-ли начать?
- Не надо. Спустись вниз, там наверняка можно купить. Только побыстрее.
- Мигом.
Спичек я не нашел, и, не мелочась, купил зажигалку. Она ждала. Вымыл руки, зажег свечу. Подождал, когда растопится парафин и
скопится маленьким озером возле фитиля. Пододвинул стул к ее кровати.
- Ну, придется немного потерпеть.
Я наклонил над ней свечу, для начала сантиметрах в двадцати над кожей. Воск стек ей на спину. Она вздрогнула и укусила подушку, чтобы не кричать. Да ну! Не больно, я пробовал. Тепленький парафинчик. Не больше шестидесяти градусов. У фитиля немного погорячее.
Я подождал, когда скопится очередное озеро.
- Жюстина, еще чуть-чуть.
Она вздрогнула под очередной каплей.
Еще и еще. Десять сантиметров, пять, два. Вообще-то пережимаем. По технике безопасности высота должна быть не меньше сорока пяти сантиметров. Но так как-то уже неинтересно.
Ну, теперь ждать. Три-пять минут. Чтобы эндорфины начали выделяться в кровь. Потом можно развлекаться на полную катушку. Я посмотрел на часы.
Она задышала ровнее и расслабилась.
- Все, мой государь. Давай! Можно.
- Подожди, подожди! Вот стрелочка еще два раза повернется.
Через две минуты мы начали. Точнее начал я. Дело нижнего расслабиться и получить удовольствие. Вся работа - на верхнем. Недаром, маркиз де Сад, выпоров своих шлюх, потом заставлял их пороть себя. Оно круче, хотя и приходится вначале немного потерпеть. Думаю, процентов восемьдесят кайфа приходится на долю нижнего. Но я пока не собирался менять амплуа. Попривык как-то.
Жюстина стонала и извивалась под каплями жидкого воска. Наверное, соседи за стеной решили, что мы трахаемся. И хорошо. Иначе не поймут.
Пламя свечи иногда касалось ее кожи. Черт! Надо бы связать. Так она тратит энергию на то, чтобы давить рефлексы и не метаться от огня, и не может по-настоящему расслабиться. Хотя свечка - тоже ничего особенного. Совал я в нее пальцы - вполне терпимо. Если недолго.
- Перевернись!
Привязать не к чему. Кровати в "Сетадине" со сплошными деревянными спинками, низкими и неудобными. Да и нечем. Хотя... На белом брючном костюме Жюстины есть шелковый декоративный шарф.
- Подожди немного.
Я выдрал шарф из ее костюма. Вернулся.
Она улыбнулась:
- Только не сожги.
- Не беспокойся.
Я завязал ей глаза.
По капле на соски. Это уж с полуметра, не ниже. Три капельки в ложбинку между грудями. Три капли на живот и возле пупка. Идем дальше. Волосы пробиваются на лобке. Непорядок. Для наших игр нужна гладко выбритая кожа, иначе воск придется отдирать вместе с волосками. Ладно. Не сейчас.
Капелька на клитор.
Ножи тоже остались дома. Прекрасный набор из десяти ножей: от тупых до сравнимых остротой с мечем самурая. Здесь только столовые (в номере есть набор посуды). С завязанными глазами, впрочем, все равно.
- Подожди!
Нет ничего хуже ножа с неизвестной степенью заточки. Я дезинфицировал нож ее духами, попробовал на ребре ладони. Практически тупой. Хлеб резать еще сгодится, но не более того. Как раз то, что надо.
Вернулся к ней. Коснулся ножом внутренней стороны бедер. Она вздрогнула. Поднялся выше. Снял несколько лепешечек застывшего воска. Поиграл с сосками.
Мне нравится игра с холодным оружием. Ей тоже. Но я ее ни разу даже не поцарапал. Не знаю, как среагирую на кровь. Боюсь разбудить в себе чудовище. Хотя, думаю, страх иррациональный. Я же не животное, чтобы пьянеть от вида крови.
Раздвинул ножом половые губы и поиграл с клитором. Она сжалась и завибрировала под моими пальцами.
Мы израсходовали полсвечи, поиграли с ножом и обошлись без банального секса.
Она потянулась, как кошка, и сделала попытку встать. Я удержал ее.
- Куда? А раны обработать?
- Да, какие там раны!
- Ты их сейчас не чувствуешь. Но это не значит, что их нет. Лежи, я сказал.
С антисептиком и противоожоговой мазью я управлялся почти профессионально. Научил мэтр Кабош, спасибо. Ожоги первой степени - небольшое покраснение кожи. Хорошо. Если появляются волдыри - это уже не квалифицированный садизм - это уголовщина.
(Уже через год у меня было другое мнение по этому поводу).
- Государь мой, как же я тебя люблю! - сказала Жюстина. - позволь мне поцеловать тебе руки.
Она всегда целовала мне руки после экшн.
- Я не закончил.
Она терпеливо ждала. Потом взяла мои руки за кончики пальцев, как драгоценность, и стала целовать каждый палец по отдельности, последовательно, трижды, каждую фалангу. Потом прижала мою руку к щеке.
- Как же я тебя люблю!
- Я тоже тебя люблю, Жюстина. Все, лежи!
Я встал и пошел готовить ужин. Сейчас ей лучше отдохнуть. Мы оба в эйфорическом состоянии, но организм лучше не перегружать, особенно ее.
- У нас что сатурналии? - спросила она. - Господа прислуживают своим рабам?
- Государь обязан кормить подданных.
- Не в качестве повара.
- Не спорь. Лучше опиши мне сабспейс. Это приказ.
Мы жили в студии, то есть комнате с кухней в одном бокале. Так что мы могли спокойно трепаться, пока я готовил.
- Похоже на состояние медиума во время сеанса, - сказала она. - Я говорила тебе, что развлекала народ подобным образом?
- Угу, говорила.
- Или на медитацию, при которой надо сосредоточиться в точке. Все вокруг исчезает и погружается в туман, кроме этой точки. Кроме твоего лица.
Она вскочила, накинула халатик, бросилась помогать мне.
- Мне летать хочется, а ты говоришь "лежи!". Катарсис после жертвоприношения, рука милости после пытки, рай после чистилища - вот что такое "сабспейс".
- А в Вене есть музей истории города, - сказала она. - Там я видела меч палача, широкий такой и с закругленным концом, странный. Никогда не спутаешь с боевым. И еще там была книга с рисунками и схемами, толстенная. "Учебник палаческого искусства".
- Ого! - отозвался я. - Полцарства за коня!
- В Интернете, наверное, есть.
- Посмотрим!
- Слушай, я все вспоминаю Железную Деву. Почему мы никогда не использовали иглы?
- Я акупунктуры не знаю. Опасно. И в сосуд можно попасть, или в нерв.
- Спроси у Кабоша.
- Хорошо, спрошу.
Играю в рискованные игры, как с жизнью, так и со смертью.

Аватара пользователя
Kalina
Сообщения: 483
Зарегистрирован: 16 фев 2009, 22:24
Пол: Женский
Ориентация: Гетeро
Д/C-ориентация: Сабмиссив
С/М-ориентация: Мазохист
БД-ориентация: Боттом
Город: Вл
Откуда: Владивосток
Поблагодарили: 3 раза

Re: Маркиз и Жюстина.

Сообщение Kalina » 16 авг 2010, 01:48

Новый Год. Бал. Серое здание советского НИИ наплывает на нас из тьмы. У входа - елка с гирляндой, медленно разгорающейся красным, зеленым, синим. Охрана смотрит на нас изучающе.
- Извращенцев принимаете? - весело спрашивает Жюстина.
- Третий этаж, налево, - привычно кивает охранник.
По всему залу горят свечи. Играет музыка. Честно говоря, довольно попсовая: Витас, Мадонна, Manowar. Но на наш вкус не угодишь, терпим. Буквой "П" стоят столы. Киваем знакомым.
На Жюстине черный кожаный комбинезон со шнуровкой. Красная шнуровка, как разверстые раны, спереди, по рукавам, по бокам. ИМХО, очень красиво. Высокие каблуки Жюстина терпеть не может. Поэтому компромиссный вариант: черные невысокие сапожки.
На мне - латекс. Менее красиво, удобно и практично, зато не так дорого. Серые брюки с черной блестящей вставкой и серая майка. Вид мрачноватый и вполне палаческий.
Дресс-код. Тематическая одежда. Атласные платья с открытыми спинами, высокие каблуки, черные чулки. Кожа, латекс, ПВХ. Мы как-то выпендрились, притащились на вечеринку в кимоно и с мечами - так ванилью оскорбили. Я хмыкнул: "Мы такое делали, что вам и не снилось!" Оскорбитель развел руками: "Я не видел".
Впрочем, здесь тусовка более терпимая. Мэтр Кабош почти либерал. Д/с не любит, рабынь не имеет. Правда, у него сразу четыре боттома. Но это уж, как кому нравится.
Потанцевали, насмотрелись на мужской и женский стриптиз. Того и другого много и иногда со вкусом.
Сели за стол. Жюстина вопросительно посмотрела на меня. В общем-то, могла бы этого и не делать. У нас не Д/с, и она не рабыня, но на людях всячески старается подчеркнуть мою доминантность. Для меня? Вряд ли. Скорее для себя. Пусть, жалко что-ли! Впрочем, вассал обязан испросить у государя позволения сесть. Я небрежно указал на стул рядом с собой.
Вина нескольких стран на выбор. Неплохо. Мы остановились на Провансальском розовом в память о нашем южнофранцузском путешествии.
Удовлетворив первый голод, народ повеселел и начал развлекаться тушением свечек кнутом. Ритмичные, как во время экшн, удары бича. Я не большой мастер этого девайса, но тоже попробовал. Со второго раза. Даже у Жюстины получилось.
В соседней комнате девушку поливали воском. Она была обнажена и привязана ремнями к столу. На лице - кожаная маска, полностью скрывающая черты. Ноги разведены. На животе, вокруг пупка, горят свечи. Маленькие, тонкие, как на торте. Ее верхний по прозванию "Господин Рабов" предлагает такие же свечки всем желающим: можно зажечь от тех, что уже есть, и покапать на "жертву", можно укрепить на ее теле, добавив свою лепту к украшению "тортика". Моя свеча не крепиться ни в какую. Вопросительно смотрю на хозяина девушки (свечи вокруг пупка сидят, как влитые).
- Они на иглах, - тихо говорит он.
У Жюстины загораются глаза.
- Я тоже так хочу. Ты же обещал спросить у Кабоша!
Господин Рабов тонко усмехается. Его усмешка говорит: "Распустил рабыню!"
- У нас не Д/с, - упрямо говорю я.
- А я слышал, что у вас более ЛСный Д/с, чем у Посланников Вечности.
- Вассал и раб - не одно и то же.
Девушка стонет.
Я оборачиваюсь. Жюстина капает на нее воском, улыбаясь, как развратницы Сада. Она прекрасна. Девушка кончает под каплями воска с ее свечи.
- Из тебя неплохой топ, - шепчу я Жюстине. - Свитчуешь?
- С тобой - никогда.
Я задумываюсь. Среди женщин очень много свитчей. Процентов шестьдесят.
Кажется тогда же, или чуть позже, Жюстина заговорила о брэндинге.
- Я хочу всегда чувствовать, что принадлежу тебе.
"Ну и что вы будете делать, когда она протянет вам раскаленное железо для клеймения?" - вспомнил я реплику из какого-то Тематического треда. Нет, удар меня не хватил. Но свыкнуться с этой мыслью удалось не сразу.
- Вассалов не клеймят ни в одной культуре, - заметил я. - Парашютным спортом никогда не увлекалась?
Она улыбнулась:
- Нет. Ничем экстремальным. Разве что экстремальным бизнесом.
И я понял по тону, что последнее гораздо опаснее.

Мои размышления прервал окрик тюремщика.
- На "А" фамилия!
- Амелин, - устало отозвался я.
- С вещами на выход!
Я взял куртку и полбуханки хлеба, выданного мне на обед (здесь это очень ценная вещь), и вышел из камеры.
Олег Петрович

Я почувствовал слежку уже в начале бульвара. Обернулся. Ничего особенного. Старушка ковыляет из магазина, парень выключает сигнализацию на пульте и открывает дверь своей машины, девушка стоит возле рекламного щита и курит, мамаша с коляской на бульваре.
Нервы, что ли?
Прошел еще метров сто. Ощущение взгляда в спину не пропало.
Остановился, делая вид, что изучаю рекламу на кинотеатре "Россия" (то бишь "Пушкинский") и прикидываю, не перейти ли на ту сторону.
Девушка стояла под фонарным столбом и разговаривала по сотовому. Та самая! Так я и поверил, что ты давно тут стоишь! Только что остановилась!
Одета во все черное. Черные сапоги на шпильках. Героическая женщина! Это же еще выстоять надо - на улице каток! Черные обтягивающие брюки, короткая дубленка с пушистым мехом и черные пышные волосы. Головной убор отсутствует.
Ладно. Последний тест.
Медленно пошел дальше, к пересечению с Большой Дмитровкой.
Если бы не плотный поток машин, заглушающий и более громкие звуки, я бы сказал, что слышал, как приближаются шаги у меня за спиной. Не мог я их слышать! Но я их чувствовал.
- Олег Петрович?
Девушка почти бежала ко мне, чудом умудряясь не поскользнуться на обледенелом тротуаре. Я ждал.
- Вы Олег Петрович?
- Именно.
- Пойдемте! Это вас заинтересует.
Властно так сказала, королева хренова! Словно всю жизнь мужиками командует. Повернула на Дмитровку и махнула мне рукой, мол, иди. Даже не обернулась.
- А вы, простите, кто? И что должно меня заинтересовать?
- Кто? Не важно. Заинтересовывать буду не я. Речь пойдет о деле Маркиза.
Мы зашли в дверь под вывеской "Русское бистро". Там сняли верхнюю одежду, и я застеснялся своего дешевого свитера. Наверное, это было заведение средней паршивости, забегаловка с бизнес-ланчами, но для меня и "Макдональдс" дорог.
В зале, за одним из круглых столиков сидел мэтр Кабош.
- Добрый день, Олег Петрович! Присаживайтесь.
Перед мэтром стоял штоф водки и тарелка с неким вторым блюдом.
Я сел.
- Что вы хотели мне сказать?
- Вы что предпочитаете? Осетрину на вертеле? Форель? Или мясное что-нибудь?
- Я сыт.
Хотелось добавить "вами по горло!"
- Не обижайте, Олег Петрович! Я плачу. Водочки?
- Не пью.
- Да я вообще за рулем. Чуть-чуть!
Я осмотрелся. Кабошева подруга села одна за соседний столик и потупила глазки.
- Джин, закажи себе что-нибудь, - снизошел Кабош. - Что хочешь. Только без спиртного.
- Спасибо, мэтр, - девушка счастливо улыбнулась.
Достала пачку сигарет и опасливо взглянула на мэтра.
- Джин, нет.
Она взяла сумку, чтобы положить сигареты.
- Джин, видишь, там мусорное ведро у туалета?
Девушка встала, подошла к туалетной двери, и пачка сигарет упала в мусорное ведро. У меня отпала челюсть. Она повиновалась, словно кукла на веревочках.
Водка приятно согрела горло. Сам не заметил, как отхлебнул.
- Помогаю ближнему бросить курить, - улыбнулся Кабош. - Трудное это дело. Самому тяжко пришлось.
Подошел официант, и передо мной опустилось здоровое блюдо с осетриной на вертеле, жареной картошечкой, свеколкой, помидоркой и прочими украшательствами. Клянусь, я ничего не заказывал!
- Так что вы мне хотели сказать?
Я сложил руки над тарелкой, не притронувшись к еде.
Кабош вздохнул.
- Нам бы не хотелось чрезмерного внимания властей к нашему сообществу. Мы и так, как в осаде. Лесбиянок и тех с работы увольняют, а что уж о нас говорить! Что скажет среднестатистический обыватель, услышав о том, что мы делаем? В лучшем случае "Брр!", а то и "Какой ужас!"
- Я тоже среднестатистический обыватель.
- Вы кажетесь мне умным человеком, а умные люди, как правило, более терпимы к иным, чем они.
"Интересно, сколько он мне предложит?" - подумал я.
- Я надеюсь, что вы хотя бы попытаетесь нас понять, - продолжил Кабош.
- Три дня назад вы утверждали, что все люди - садомазохисты, а теперь упрашиваете понять вас несчастных оригиналов.
- Все люди - садомазохисты в том смысле, что у всех (или почти у всех) есть садомазохистские фантазии. Это не особенность "несчастных оригиналов", а адаптивная программа, выработанная в процессе эволюции. В критической ситуации организм не должен сосредоточиваться на боли. Поэтому боль в этих фантазиях не воспринимается как нечто неприятное, а как раз наоборот. Так всем людям (а не только бегунам и авантюристам) сняться сны о том, как они убегают от преследователей. Это другая адаптивная программа. Но фантазировать и видеть сны и осознать собственные садомазохистские наклонности - далеко не одно и тоже. Мало кто даже догадывается об этом, признаются в этом хотя бы себе - единицы... Олег Петрович, Маркиз, конечно, не убивал Жюстину, но они оба принадлежали к сообществу.
- Это я уже слышал!
Я встал из-за стола.
- Олег Петрович! Жюстина вела дневник! Садитесь! Попробуйте, осетрина весьма неплоха.
Я сел и принялся за угощение. Чего добру пропадать? Про дневник было интересно.
- Он у вас?
- Нет, что вы. Поищите в ее вещах.
- Вы его читали?
- Отрывки. Кое-что она публиковала в Интернете.
- Публиковала?
- А что вас удивляет? Там еще несколько ее рассказов лежит. Реконструкция пыток.
- А что вы можете сказать о ее дневнике?
- Там все есть. История их знакомства. Тематические пристрастия. Описания экшн. Они практиковали в основном термо (игры с воском), плейпирсинг, элементы Д/с, немного флагелляцию.
- Порки?
- Именно, - Кабош улыбнулся. - Это старинная аскетическая практика, применявшаяся в христианских монастырях начиная с первого тысячелетия.
- Хм...
- Таким образом, монахи достигали мистического экстаза. Бичевание или самобичевание. В тринадцатом веке появилась секта флагеллянтов. Толпы кающихся с плетками ходили по городам Европы, бичуя себя и друг друга на папертях церквей и собирая все новых сторонников. Впереди таких процессий шли священники с хоругвями и крестами, и бичевание проходило под пение псалмов. А в Испании к флагеллянтам присоединялись влюбленные и многократно усиливали самоистязания у балконов своих возлюбленных. Наши русские хлысты практиковали бичевание во время радений. "Дисциплину" очень любили и активно практиковали иезуиты. Так что Маркиз де Сад ничего нового не придумал и прославился только благодаря литературному таланту.
Он выложил на стол книгу, обернутую в страницу из глянцевого журнала с рекламой французского коньяка.
- Прочитайте. Возможно, это убедит вас хотя бы в том, что мы, прежде всего, заботимся о безопасности, и нанесение каких-либо серьезных повреждений организму или, тем более, убийства ни в коей мере не входят в наши планы.
Я снял коньячную рекламу. Под ней, на обложке, черным по темно-серому, был изображен мужчина в палаческой одежде и с кнутом и написано: "Садомазохизм: путь плети (пособие по флагелляции)".
Я вернул обложку на место, взял книгу. Последняя страница как-то далековато отстояла от предпоследней. Я положил книгу на стол и приоткрыл последнюю страницу. Ах, вот оно! В книгу был вложен довольно толстый конверт. Интересно, сколько там? Штука точно есть. Возможно, больше.
Соблазнительно, конечно. Основных возражений два: компания против "оборотней в погонах" и депутат Диатревский.
- Депутат Диатревский, конечно, влиятельный человек, - тихо сказал Кабош. - Но ведь скоро выборы. Что-то там дальше будет?.. - он развел руками.
Я улыбнулся.
- Депутат Диатревский лично против вас ничего не имеет.
- Против меня?
- Конечно. Вы у нас проходите как сообщник.
- Сообщник!?
Я любовался произведенным впечатлением.
- Вы же там были...
- Ну и что? Я врач.
- Это точно. Врач от слова "врать".
- Вы что серьезно?
Я выразительно посмотрел на книгу.
- Почитаю, пожалуй... Может быть, вы и правда не при чем. Но по поводу Маркиза ничего обещать не могу.
Я опустил книгу в портфель и встал из-за стола. "Оборотни в погонах" - это те, кому не повезло. Из меня мало интереса делать "оборотня", я человек маленький. И дело негромкое. И интересы господина Диатревского я блюду. Кабоша мне не заказывали.
Я вышел на улицу, закурил. У тротуара были припаркованы многочисленные иномарки. Интересно, какая Кабошева.
Я отошел шагов на двадцать за ближайшую церковку и дождался Кабоша с его подругой. Они сели в темно-серый мерседес.

Кабош

Мерседесу было лет пятнадцать, и куплен он был лет пять назад, но благодаря современному дизайну еще мог произвести впечатление на лоха.
Мучительно хотелось курить. Но не далее, как сегодня утром, я совершил с собственными сигаретами то же садистское действие, которое приказал совершить Джин.
Вот это номер! Хотел откупить Маркиза, а откупил себя! И денежки, которые мы собирали для Андрея ушли налево. Я бы ни хрена не поверил этой ментовской сволочи, если бы у меня на столе не лежала актуальная книга Льва Докторова "Выжить за решеткой" с историей о том, как человек был осужден за изнасилование, проспав всю ночь в соседней комнате. Так что угроза г-на Волгина не была такой уж нереальной.
Если бы только мои были деньги - я бы плюнул. А так нет! Надо искать ходы. Может быть, зря я полез на пролом? Черт! Думать невозможно ни о чем, кроме курева!
- Господин, Маркизу убийство с особой жестокостью предъявляют?
- Да, вроде...
- А за это "вышку" дают?
- У нас за все дают, было бы желание. Запишут, что он ее сначала изнасиловал - и дадут.
- Угу! После пяти лет совместной жизни!
- Ну и что? На Западе это уже не аргумент. Одна надежда на мораторий.
Машина плохо слушается. Скользко! Выпил-то совсем чуть-чуть. Нервы!
Выехали, наконец, за город. Рязанское шоссе. Я свернул на обочину и остановился.
- Так, Джин, сегодня ты вынула пачку сигарет и собиралась курить.
Джин вздохнула.
- Договор был? Ну? Не слышу?
- Был.
- Выходи из машины.
Она подчинилась. Вышла, встала у двери.
Я вылез с другой стороны.
- Вперед. Пять шагов по обочине. На колени в снег. Не подниматься! Пятнадцать минут.
Мимо проезжали машины. Может быть, их водителей и удивлял вид коленопреклоненной девушки на обочине дороги, но никто не остановился.
Я отошел шагов на десять, заметил время. Может все-таки закурить? Она не посмеет поднять глаза и обернуться. Нет! Какой я Господин буду после этого, если сам себе не Господин.
В общем-то, это не есть правильно. Не за сигареты ее наказываю, а за свою неудачу. Зло срываю! Гнать надо из Доминантов. Зря пятнадцать минут назначил - еще простудится. Но сокращать срок наказания - последнее дело!
Наконец, минутная стрелка одолела четверть круга. Я подошел к Джин, помог ей подняться, поцеловал в лоб.
- Прощена. Пойдем.
Усадил в машину. Поехали.
Она кашлянула.
- Приедем - напою молоком с медом, а то мне за тебя "вышку" дадут. Убийство путем доведения до воспаления легких.
Не такое уж абсурдное обвинение, если вспомнить членов секты альбигойцев, которые кончали самоубийством очень похожим образом: ложились на холодный каменный пол и провоцировали у себя пневмонию (правда, ее тогда лечить не умели). Даже особый термин существовал: "endura".
- Я его терпеть не могу, - услышал я голос Джин.
- Что?
- Молоко с медом.
- Тебя не спрашивают. Аллергия есть?
- Нет.
- Значит выпьешь.
Пока Джин сидела, укутанная в плед, под строгим приказом с места не вставать и на улицу не соваться и пила ненавидимый ею напиток, я вышел в сад и все-таки закурил (нашлись таки в доме полпачки). Решение пришло почти сразу. Теперь я знал, что делать.

Маркиз

Камера была почти такой же, но народ отличался разительно. Худые лица с заостренными чертами, жесткие взгляды и руки в наколках. Один пониже и поуже в плечах, но глаза хитрющие и злые. Второй выше, амбал этакий. Вот и вся разница.
Правозащитник Абрамкин в свое время писал, что в советской тюрьме девяносто процентов случайных людей. Эти люди не были случайными.
- Здравствуйте! - вежливо сказал я.
- Здравствуй, здравствуй! - сказал высокий.
Хитрый молча кивнул.
Я направился к свободной кровати.
- Что ж ты тряпочку-то перешагнул? - усмехнулся низкий. - А ноги вытереть?
- Извините, не заметил. На вас смотрел.
- Что интересно?
- Всякий человек интересен.
- Не-ет! Петух не интересен.
- Это я что-ли "петух"? Ну, давай возьми, если я тебе приглянулся!
- Давай, Вась! Ты первый, - он кивнул амбалу.
Сила у Васи была, но практический опыт явно ограничивался уличными драками "стенка на стенку", а школы не было никакой. Его грузное тело мешком брякнулось на пол, и я заломил ему руку.
- Пикнешь - сломаю!
- Не так быстро, парень! - перед моим носом сверкнул нож, и я встретился глазами с хитрыми глазками маленького.
Только бы планка не упала!
Я бросился на пол, уворачиваясь от ножа, изогнулся, прыгнул на ноги, схватил низкого и заломил ему руки. Терпеть боль он не умел. Нож со звоном упал мне под ноги. Я молниеносно наступил на него.
- Ну, что руки ломать или так договоримся?
- Договоримся, - с досадой ответил маленький и сплюнул на пол.
- Тогда вопрос первый: что про меня наплели менты, что вы подрядились меня опустить? Вариант: сколько заплатили? Вариант: что обещали? Ну, давай, по порядку.
- Сказали, что педофил-насильник...
Я рассмеялся.
- Слушай, вор! Ты ведь, вор, да?
Хитрый молчал.
- Не первый ведь раз сидишь, вор? И ментам веришь? Чего обещали-то?
- Не смотреть особенно. В покое оставить. И водку, и курево, и вести с воли.
- Не смотреть, значит? Это хорошо. Это правильно. Значит, не смотрели?
Я покосился на глазок в двери.
В это время здоровый сделал попытку подняться, и я легонько пнул его ногой. Он отключился.
- Так, вор! Слушай внимательно и запоминай мою статью: "убийство, совершенное с особой жестокостью". Ну, повтори!
- Убийство...
- Ну! - я выкрутил ему руку.
- С особой жестокостью, - выдохнул он.
- Хорошо, иди. Сидеть тихо, рук не распускать. Ко мне обращаться "господин".
Хитрый сделал два шага и обернулся.
- Слушай, парень, может, без "господина"?
Я задумался, уж, не перегнул ли я палку.
- Ладно, согласен. Я сегодня добрый.
Я вынул носовой платок и взял им нож. Подошел к унитазу. Впрочем, сооружение это больше напоминало насест в советский общественных туалетах спроектированный для того, чтобы срать, сидя на корточках. Над дыркой располагался кран для умывания.
В эту самую дыру я и отправил нож. Пройдет ли? Легко! Заточка мгновенно сгинула где-то в недрах тюремной канализации.
Амбал медленно приходил в себя.
- Забирай своего друга! - милостиво сказал я хитрому. - Как зовут-то тебя, джентльмен удачи?
- Глеб.
Я протянул ему руку.
- Ну, что мир?
Он без особого удовольствия пожал ее и буркнул "мир".
- Андрей, улыбнулся я. А теперь просвети-ка меня, Глеб, по поводу местных обычаев: обо что вытирать ноги, обо что не вытирать, а то ведь опять впросак попаду. Не дай Бог, кого покалечу!
Мне, наконец, дали белье (серое и влажное). Я умылся над сортиром и вытер лицо носовым платком (заподло вытираться тюремным полотенцем). И даже, если Глеб и загнул, у меня не возникало никакого желания пользоваться этой именуемой полотенцем тряпицей, тем более что в качестве тряпки у двери лежало точно такое же.
Лег в кровать и полузакрыл глаза. Надо быть настороже, неизвестно, насколько Глебов "мир" искренен.
Я размышлял о собственной реакции на попытку сделать из меня пассивного гомосексуалиста. Почему собственно? Я всегда был далек от осуждения гомосексуализма как такового, а "священный отряд" Фив, составленный из любовников и столь благосклонно поминаемый де Садом и Николаем Козловом никогда не вызывал у меня иных чувств, кроме сочувствия, если не восхищения. Как писал Ксенофонт, "нет сильнее фаланги, чем та, которая состоит из любящих друг друга воинов".
Неужели все дело в социальном статусе, в отношении общества, в трактовке? Там это было почетно, здесь - позорно.
И еще в насилии. Маркиз де Сад оправдывал насилие, даже убийство возводил в ранг доблести. "Половой акт грязен - так сделаем его еще грязнее"! Почему же "грязен"? Г-н маркиз, проповедник либэртинажа, впоследствии переименованного в либертарианство, находился в плену сексофобии, характерной для его времени, и откровенно именовал себя развратником. И потому его заносило: "семь бед - один ответ!"
Наивно! Как герой мультфильма, рычащий страшным голосом: "Я великий злодей!" Мало кто из современных БДСМеров назовет собственные развлечения развратом. Мы умнее и свободнее и способны отличить секс от насилия, мы провозгласили принцип добровольности и смогли вписаться в общество, еще не вполне, еще со скрипом, но все же. Увы, типичный зек не умнее типичного обывателя и находится в плену тех же комплексов, что и маркиз де Сад. А я вынужден подчиняться, распространенным здесь стереотипом - иначе смерть.
Как же они извратили высокую любовь воинов!

Мы с Кабошем сидели в пабе "Стивен" и обсуждали вопрос о брэндинге. Прошло почти полгода, с того момента, как Жюстина заговорила о клейме. С тех пор она не раз возвращалась к этому разговору, и постепенно я понял, что тоже этого хочу.
- Бычки о свою руку никогда не тушил? - поинтересовался Кабош. - Попробуй!
- Не курю.
Мэтр достал пачку "Винстон" и зажег сигарету.
- Ты же бросил.
- Иногда балуюсь.
Он сделал затяжку и отдал мне сигарету.
- Давай! Незабываемые впечатления.
Он улыбался почти сладострастно.
Было лето. Я в рубашке с короткими рукавами.
Только не на тыльную сторону ладони, а то народ может удивиться. Лучше на предплечье. В крайнем случае, можно будет надеть рубашку с длинными рукавами, чтобы скрыть ожог.
- Прямо здесь? - спросил у Кабоша.
- А что? Здесь народ поймет.
Возможно. Паб "Стивен" служит местом постоянных встреч тематической тусовки. Но ведь возможны и случайные люди. Что если не смогу сдержать крик? Ладно, музыка громкая, заглушит.
Положил руку на стол и ткнул в нее бычком.
- Мать!
- Вот так-то! - заключил Кабош. - Клеймо в сто раз хуже.
- Я не под эндорфинами.
- Зато под пивом. Одно другого стоит.
Помолчали.
Кабош предложил сигарету.
- Будешь?
- А ладно! Давай!
Я с удовольствием затянулся. Жюстина табак на дух не переносит, а главное терпеть не может курильщиков, говорит: "У них губы холодные!"
- Ну что, передумал? - спросил Кабош.
- Почему же? Ты мне технологию-то объясни.
- Хорошо. Но сначала ты на себе попробуешь.
- Я всегда все на себе пробую. Но в этом случае мне бы хотелось твоего присутствия при эксперименте.
- Ага! Чтобы личный врач на крайний случай! - он усмехнулся. - Разумно. Даже проассистировать могу.
- Буду очень обязан.
- Так. Прежде всего, на месте клеймения не должно быть нервных узлов и крупных сосудов. Куда ставить собираетесь?
- На плечо обычно ставили. Не на лоб же!
- Можно и на плечо, если Жюстина собирается до конца жизни отказаться от пляжей и платьев на бретельках или не боится шокировать общественность.
- Это мы с ней обсудим. А куда еще?
- На попу. Самое безопасное. Далее. Место клеймения надо тщательно очистить от волосков, обработать антисептиком и просушить. Существует две основных технологии нанесения клейма: историческая и БДСМ-ная. Есть еще химический метод (работа с кислотами), но я бы его не советовал. И есть салоны тату. Там тоже брэндингом занимаются. Не хотите обратиться?
- Угу! Обезболка вместо сабспейса, и я за дверью. Ну и какой кайф?
- Это, смотря что вас больше интересует: процесс или результат. Результат там будет заведомо лучше.
- Процесс, процесс!
- Как знаешь! Итак. Технология БДСМ. Берешь стальной лист, отрезаешь кусок, накаливаешь, прикладываешь торцом. Держать не больше секунды. Глубина клеймения не должна превышать полтора миллиметра. Если меньше полмиллиметра - клеймо сойдет. Так что имеет смысл вспомнить детство и на дереве потренироваться. В клейме не должно быть замкнутых линий. В месте ожога образуется коллоидная ткань, через которую не прорастают капилляры. Ткань, окруженная ожоговым рубцом, отмирает. Кроме того. От клейма можно конечно словить кайф немеренный, когда нижний в правильном состоянии, под эндорфинами. Но потом ему предстоит неделя ноющей боли и ношения стерильных повязок (от стафиллококовой
инфекции умереть, как нефиг делать, что частенько и происходило с заклейменными преступниками), а повязки еще надо уметь накладывать. Это у Полин Реаж все легко и просто. Но "История О" - это фантазии очевидной ванили, которая в реале никогда ничего не пробовала. Продолжать?
- Продолжай.
- Историческая технология. У палачей были наборные клейма с металлическими штырями. Клеймо получалось из точек, как татуировка. На первый взгляд историческая технология даже безопаснее (площадь клеймения меньше) и предоставляет более широкие возможности: набирай из точек любой рисунок. Кажется, чего проще: забей гвозди в тонкую деревяшку, чтобы вышли с другой стороны, накали - и вперед. Но тогда гвозди должны быть достаточно тупыми, чтобы не увеличить глубину клеймения и одинаковыми по длине.
- Мне больше нравится историческая технология.
Кабош пожал плечами.
- Ну, на себе попробуешь.

На фоне окружающих трехэтажных особняков дом Кабоша выглядел обителью нищего: первый этаж из белого дешевого кирпича, второй - вообще из бруса. Зато был хорош забор. Совершенно глухой и высотой полных три метра. Говорят, в советское время запрещалось ставить заборы выше, чем два десять. Такие и ставят все бывшие, обратившиеся в нынешних, словно по привычке. Кабош не из них и потому внутренне свободен, что парадоксальным образом проявляется в высоте забора.
Перед домом - модный деревянный настил с пластиковым столиком и такими же креслами. Как в открытом кафе. За этим самым столиком и сидим мы с Кабошем и потягиваем апельсиновый сок. Спиртное Кабош запретил на сегодня волевым решением.
- Джин! Подавай чай! - кричит Кабош.
Каблуки стучат по садовой дорожке и настилу. Я оборачиваюсь.
К столику подходит обнаженная молодая женщина. В руках у нее поднос с чаем, вазочкой с конфетами и двумя плитками шоколада. На шее у нее кожаный ошейник, на ногах - туфли на шпильках.
Девушка, пожалуй, красива, но, на мой взгляд, высоковата, да и грудь могла бы быть не такой тяжелой. Лицо знакомое. Где-то я ее видел.
Она ставит поднос на стол, расставляет чашки и сладости. Потом отступает на шаг и преклоняет колени.
- А кто-то говорил, что рабынь не держит! - усмехаюсь я.
- Ну-у, если женщина просит... Хочешь? Тебе сейчас эндорфины не помешают.
- Спасибо, Кабош. Честно говоря, не знаю, как на это отреагирует Жюстина. Мне бы не хотелось неожиданностей в наших отношениях. Ты бы хоть предупредил, что у тебя рабыня!
В общем-то, вряд ли Жюстину это расстроит. Переспать с рабыней хозяина дома - это просто отдать дань его гостеприимству. Тем более что цель чисто утилитарная - повышение концентрации эндорфинов в крови. К тому же Жюстина может ничего и не узнать. А может и узнать. Неожиданностей действительно не хотелось. Такие вещи надо оговаривать заранее.
- Ну, как хочешь! - усмехнулся Кабош. - Тогда лопай шоколад. Обе плитки.
Я вопросительно посмотрел на мэтра.
- Шоколад тоже вызывает выделение эндорфинов.
Он сделал знак своей рабыне:
- Иди!
- Где-то я ее видел, - задумчиво проговорил я, когда она ушла.
- На БДСМ-встречах ты ее видел. Джиния. Известная в Теме Госпожа. Не помнишь?
- А-а! Помню!
- Устал человек от верхней роли. Свитчинул. Ну что ж? Пусть расслабится в рабстве после тяжкой господской доли. Я подсобить - всегда пожалуйста.
Кабош окинул глазами остатки ужина.
- Доел?
Я кивнул.
- Тогда пошли.
Вечерело. Солнце падало на запад, оставляя над землей яркую золотую полосу, перечеркнутую черными стволами сосен.
Мы спустились в подвал. Сначала прошли по большой комнате с низким потолком, носящей следы незавершенного ремонта. Единственная стена, оклеенная обоями под кирпичную кладку, картон и осколки плитки на земляном полу.
- Отделаю - будет как во всеми нами любимой "Истории О" - полная звукоизоляция. Все стены обошью пробкой. На полную катушку поразвлекаемся. Было бы готово - не понадобилось бы в лес тащиться. А сейчас - сюда!
Мы оказались в комнатушке площадью метров восемь, отделанной плиткой, как ванная или лаборатория. В углу стоял вполне медицинского вида стеклянный шкаф, усиливающий сходство с лабораторией. У стены - кушетка, покрытая клеенкой, как в поликлинике, но куда чище и новее.
У шкафа - Джин. Она одета - белый халат, как у медсестры, волосы убраны под косынку.
- Маркиз, садись. Джин, иглы стерильные тонкие и антисептик.
- Зачем? - глупо спросил я.
Кабош улыбнулся.
- Для обезболки. Надо же тебя подготовить к грядущим подвигам. Займемся плейпирсингом.
Я вспомнил, что Джиния прославилась в тематической тусовке тем, что вышивала крестиком на своих сабах.
Джин и Кабош надели хирургические перчатки и вымыли руки.
- Рубашку снимай! - бросил мне Кабош.
Иглы оказались длинными и тонкими, как от шприцов. Явно не для вышивания.
- Может быть, сам? - спросил Кабош.
- Мне бы хотелось посмотреть на работу мастера. И поучиться. Жюстина интересовалась.
- Я тоже не большой специалист. Джин! Послужи другу господина.
Они обработали мне плечо антисептиком. И Джин ввела под кожу первую иглу. Неглубоко. Сверху вниз. Игла вышла наружу и снова проколола плечо. И так дважды. Кончик иглы оказался на поверхности, и возле него набухла кровавая капля. Ловко и быстро. У меня перехватило дыхание.
- Иглы хороши тем, - прокомментировал Кабош. - Что, нанося минимальное поражение организму, вызывают бурное выделение эндорфинов. На этом основан лечебный эффект иглоукалывания. Джин, этого мало. Давай еще! Нам надо создать хороший обезболивающий эффект, при этом, не вводя его в сабспейс, - он обернулся ко мне. - Иначе ты будешь недееспособен.
Вторая игла вошла вслед за первой. Я чуть не застонал.
- Кстати, обрати внимание, - заметил Кабош. - Концы игл должны оставаться на поверхности. Иначе будет внутренняя гематома, а это не есть хорошо.
- Я видел какую-то передачу об иглоукалывании. Там иглы ставили именно так: перпендикулярно поверхности кожи и конец внутри, - я старался говорить как можно ровнее и спокойнее.
- Не напрягайся, - сказал Кабош. - Расслабься. По иглам есть один специалист. Лет десять жил в Китае, синолог. Небесным Доктором кличут. Хочешь, познакомлю?
- Хочу.
Кабош кивнул.
- Только, если он начнет разводить тебя попробовать "особые методы" - не разводись. С его "небес" не все возвращаются.
- Учту.
- Джин! Давай еще парочку.
Когда она закончила, Кабош наложил мне на плечо стерильную повязку. Иглы остались там, под повязкой.
- Пойдем потихоньку.
Он повел меня на первый этаж, поддерживая под руку на лестнице.
- Мэтр! Да я в порядке.
- Конечно в порядке. Подумаешь четыре иголки под кожей! Даже не под ногтями! Просто не делай резких движений. Это все может испортить. Сабспейс - состояние хрупкое.
Я не чувствовал никакого сабспейса.
- Все еще впереди, - усмехнулся Кабош.
Он усадил меня в мягкое кресло на первом этаже.
- Джин! Еще чайку.
Обернулся ко мне.
- Откинься на спинку, расслабься, полузакрой глаза.
Боль, пожалуй, уменьшилась, хотя больнее всего прокалывать кожу. Когда угла уже там - далеко не так больно.
- Причина выделения эндорфинов - даже не боль, а именно ущерб, нанесенный организму, - сказал Кабош. - Так что оно продолжает работать.
Во время чая боль почти прошла, зато нахлынуло состояние эйфории. Довльно легкое, без потери контроля и тумана перед глазами.
Кабош заметил.
- Что хорошо?
- Хорошо.
- Помнишь переделку "Евгения Онегина" по Теме?
- Васину?
- Васину, Васину! Напомни-ка!
- Только любимые места.
- Давай!

- В учебе милый наш Евгений
Был не тупица и не гений,
А так слегка оригинал
И горько под лозой стенал.
Бранил Мазоха-ретрограда,
Зато читал monsieur де Сада.
И был глубокий эконом,
То есть любил болтать о том,
Как государство всех имеет,
И чем дерет. И почему
Не надо батогов ему,
Когда береза зеленеет.
Отец понять его не мог
И мужиков кнутами сек1.

- Отлично! Язык не заплетается. Значит все путем. В глубоком сабспейсе язык заплетается. Значит, не переборщили. У тебя довольно поверхностное состояние. Пошли!
Мы шли по лесу. Где-то далеко звучали гитары и мелькали между деревьев огни костров. Я вспомнил тот эпизод из булгаковского рассказа "Морфий", где герой колет себе очередную дозу, и неровные звуки шарманки под окном превращаются в ангельский хор. Я был в похожем состоянии. Лес казался необыкновенно прекрасным, и я чувствовал каждую травинку и каждый лист. Наверху, в просветах между ветвей, словно нарисованных тушью, плыли звезды, и воздух пах хвоей и земляникой. Наверное, что-то похожее ощущали буддистские монахи. Сатори. Просветление. Между прочим, частенько наступавшее после удара палкой или многочасового сидения в медитации.
Эндорфины. Внутренние морфины. Опьянение - да! Но без слабости и сонливости. Голова работала четко и ясно, и мне почти не было страшно.
- Если мы слышим звон гитары - значит, они услышат крик, - сказал Кабош. - Слишком близко от Москвы. Эх! Надо было подальше дачу строить. Но ничего, я нашел одно место, равноудаленное от всех соседних населенных пунктов.
Мы вышли к кострищу, обложенному кирпичами. Вокруг него лежало несколько бревен.
- Садись! - сказал Кабош. - Я разведу костер. Не дергайся!
- Ну, показывай свое произведение, - сказал он, когда костер запылал.
Я достал клеймо. Аккуратный Трискель диаметром сантиметров пять, набранный из гвоздей с затупленными концами.
Кабош взял, внимательно рассмотрел, кивнул.
Потом поднял топорик и срубил кору с бревна рядом со мной.
- Здесь попробуешь!
Клеймо положили на кирпичи так, чтобы иглы касались пылающих углей. Я усомнился в нашей технологии: деревянная основа и рукоять могли загореться.
- Куда ставить будешь? Показывай!
- На ногу. Увы, для селфбрэндинга и плечи, и ягодицы крайне неудобны.
Я завернул штанину, открыв икру.
- Вот сюда.
Кабош потрогал кожу.
- Я подготовился, - сказал я. - Волос нет.
Он кивнул. Вынул из сумки пузырек с медицинским спиртом и обработал место будущего клеймения.
- Пусть сохнет. Теперь пробуй на деревяшке.
Я нагнулся, вынул клеймо из костра и приложил к освобожденному от коры участку дерева. Посчитал до двух. На бревне остался черный, составленный из точек Триксель.
- Неплохо, - сказал Кабош.
Я вернул клеймо на угли.
- Теперь еще одно, - продолжил мэтр. - Человеку свойственно рефлекторно отстраняться от поражающего воздействия. Так что твою ногу надо фиксировать. На силе воли здесь не выедешь.
- Ничего подобного. Есть опровергающие исторические примеры. Протопопу Аввакуму некая женщина стала на исповеди описывать свои плотские грехи. И обуяло его желание. "Аз же, треокаянный врач, сам разболелся, внутрь жгом огнем блудным, и
горько мне бысть в тот час..." Тогда достойный святой отец зажег три свечи,

________
1автор стихов фигурирует в рунете под ником "Вася-Совесть".

прилепил к аналою, внес руку в пламя и держал так, пока не угасло желание.
- У свечей пламя холодное по сравнению с каленым железом. И у тебя ситуация сложнее. Ты хотя бы руку с клеймом удержи секунду. Не так уж мало в таких обстоятельствах. Иди-ка сюда. Здесь есть пень замечательный.
Упомянутый пень стоял в полутора метрах от костра, и к нему сходились два из четырех бревен.
- Садись сюда.
Я подчинился, и он притянул мою ногу к пню ремнями. Очень туго. До боли.
- Блин! - сказал я.
Он усмехнулся.
- Ничего. Это не надолго. Поверь мне, так безопаснее. Очень больно?
- Терпимо.
- Я не ради твоего геройства спрашиваю. Вопрос чисто практический. Мне нужно знать, насколько ты под эндорфинами.
- Правда, терпимо.
Он зашел мне за спину и сильно сжал плечо там, где под повязкой в коже сидели иглы.
Я взвыл.
- Ну вот, - сказал мэтр. - Подождем еще минут десять.
Через десять минут боль успокоилась.
Кабош посмотрел мне в глаза.
- Ну что, готов?
Я кивнул.
- Давай.
Он снял клеймо с углей и протянул мне рукоятью.
Я вздохнул поглубже и приложил его к ноге.
Боль затопила сознание. Не было ничего, кроме боли. Наверное, я заорал. Мне было не до того, чтобы считать до двух, отмеряя секунду.
Я почувствовал руку Кабоша на своей руке, державшей клеймо. Он с силой сжал мне предплечье и оторвал клеймо от кожи. Потом отобрал вовсе. Осмотрел то, что получилось.
- Отлично!
Слегка похлопал меня по плечу.
- Расслабься. Все позади.
И тут я уплыл в сабспейс. Настоящий глубокий сабспейс, а не ту легкую эйфорию, что была, когда мы шли по лесу.
Я летел среди звезд, над кронами деревьев. Ничего больше не было, костер превратился в светлое пятно где-то далеко, то ли внизу, то ли на периферии сознания. И еще непостижимым образом я видел улыбку Кабоша и поймал себя на желании пасть перед ним ниц и целовать ему руки, ноги, сапоги.
- Я всегда говорил, что мазохиста можно сделать из любого человека, - сказал обладатель улыбки.
Есть свидетельства, что иногда жертвы инквизиции во время допросов под пыткой вдруг приходили в состояние эйфории и объяснялись в любви к своим палачам. Это ужасало свидетелей и рассматривалось как неопровержимое доказательство связи пытаемых с Дьяволом (Враг рода человеческого помогает переносить мучения). Такие свидетельства редки. Когда тебе рвут клещами половой член или ломают ребра - уже не до сабспейса. Методика не та. Но не всегда палачи начинали с грубого членовредительства. При таком обилии экспериментального материала должны же они были хотя бы по теории вероятности, хоть изредка, вызывать сабспейс.
Кабош снял ремни и наложил повязку, а я все летал среди звезд в своем подпространстве и любил всем сердцем своего палача, забыв даже о том, что сам себе поставил клеймо.
И я понял, что не лишу Жюстину этого удовольствия.

На следующее утро я позвонил Кабошу.
- Ну, жив? - спросил он.
- Как видишь. Жюстина сменила повязку. У нее это неплохо получается.
Жюстина сидела у моих ног, положив голову мне на колени, и я гладил ее по волосам.
- Я сегодня приеду, посмотрю.
- Захвати Небесного Доктора.
- Гм... Если получится.
Небесный Доктор появился у нас только через неделю, когда моя рана практически зажила. Интеллигентнейший человек. Худой, высокий. Вежлив, обходителен, эрудирован. Долго рассказывал нам о японских и китайских методах заварки чая. Впрочем, и родной, черный, потреблял с удовольствием.
Я думал о том, можно ли как-нибудь догадаться по его виду, языку, жестам о его... увлечении. А по мне можно? А по Жюстине? Если только человек не носит Трискель на видном месте, можно?
Маркиз де Сад писал о женщинах, которые стекаются к местам публичных казней. Это наши люди! Сейчас показывают множество боевиков и фильмов ужасов, где кровь течет рекой, но мы с Жюстиной, как ни странно, к ним равнодушны. Нет в них БДСМ-ного аромата. Вот, если ночь перед казнью со священником и обрезанием воротника - это да! Это волнует! А тут пришли, постреляли, всех убили - и все. Скучно!
А, если бы сейчас, в Москве, происходили публичные казни, мы бы туда пошли? Да, положа руку на сердце, мы бы туда пошли. Бегом побежали!
Небесный Доктор допил свой чай и встал из-за стола.
Мы вопросительно посмотрели на него.
- Не сегодня. Сегодня знакомство. В следующую субботу.

Мы с Жюстиной сидели и ждали звонка в дверь. Небесный Доктор обещал прийти к шести, но мы уже час были на взводе, и ничего не могли делать.
Стрелки на часах вытянулись в вертикальную линию, и раздался звонок. Небесный Доктор был феноменально пунктуален.
- Добрый вечер! Готовы!
- Да.
Жюстина помогла ему снять длинное щегольское пальто и приняла черную шляпу. Под верхней одеждой обнаружилась рубашка китайского фасона с закрытым воротом. Черный шелк, как на БДСМ-вечеринке. И черные джинсы.
В руках гость держал черный баул, похожий на медицинский чемоданчик позапрошлого века.
Прошли в спальню. Небесный Доктор водрузил свой чемоданчик на тумбочку рядом с кроватью. Открыл и извлек на свет божий довольно странный набор предметов: кисть для письма, тушечницу, антисептик и набор игл, довольно длинных и тонких.
- Ну что ж, начнем. Маркиз, прикажи своей сабе раздеться.
- Она не совсем саба...
- Извини. Мне показалось, что у вас весьма ДСный ДС. Так я могу обращаться к ней напрямую?
- Конечно.
- Жюстина, раздевайся.
Была весна, и солнце еще не село и освещало комнату кроваво-красным сквозь задернутые багровые шторы. У стены, напротив окна я поставил два подсвечника и зажег свечи.
Жюстина разделась и лежала обнаженная на красных шелковых простынях.
Небесный Доктор ушел мыть руки, вернулся, с улыбкой взглянул на Жюстину, потом задумчиво на меня.
- Маркиз, снял бы ты рубашку.
- Зачем?
- Я не в коей мере не хочу оскорбить твое доминантское достоинство. Ты вообще все можешь сделать сам. Гарантирую, не пожалеешь.
- Особые методы?
- Кабош напугал? Все не так страшно. Это просто путешествие. В Китае и Японии было известно множество способов путешествия душ. Даосы и буддисты соревновались друг с другом в этом искусстве, и оно не считалось чем-то из ряда вон выходящим. Тело монаха лежало в монастыре на севере Японии, а душа была на юге и любовалась зацветающей сакурой или последними хризантемами. Я знаю дверь из этого мира. Да, не все возвратились. Но это означает только одно: они не захотели вернуться.
Я встретил горящий взгляд Жюстины.
- Государь, давай попробуем!
- Я не мистик! - отрезал я.
- Есть и научное объяснение, - продолжил гость. - Эндорфины бывают разные. Есть те, что вызывают галлюцинации и расширение сознания. Я знаю, как извлечь именно их. В отличие от каннабиса и ЛСД это абсолютно безвредно и притом гораздо приятнее.
Я сел на край кровати.
- Делай то, что обещал сделать. Ты вроде учить меня собирался.
Он кивнул. Обработал антисептиком иглу и коснулся им бедра Жюстины, легко провел по коже. Туда, обратно. Словно лозоходец, ищущий воду. Вдруг остановился и вонзил иглу. Жюстина вздрогнула.
- Может быть, связать? - спросил я.
- Не обязательно. Когда тебе уколы делают, тебя связывают?
Небесный Доктор повернул иглу и вогнал ее глубже. Жюстина слегка застонала. Гость сладко улыбнулся, взял кисточку, обмакнул в тушь.
- Ты сразу не запомнишь точки. Поэтому я их помечу.
Он коснулся кисточкой у основания иглы.
- Это не совсем татуировка. Свести легко. Но пока пусть будет. Взял вторую иглу, провел по коже, нашел точку, но прокалывать не
стал. Пометил тушью.
- Возьми! - он дал мне иглу. - Давай сам!
Я вогнал иглу.
- Глубже! - приказал Небесный Доктор.
Жюстина задышала чаще.
- Не напрягаться! Расслабиться! - прикрикнул на нее гость.
Третья игла, четвертая, пятая. Методичная и тонкая работа, методичностью и тонкостью напоминающая японское искусство шибари1.
Жюстина полузакрыла глаза.
Десятая игла. Я уже ощущал ее тело как свое, каждый миллиметр, каждую точку. Одиннадцатую я нашел без помощи Мастера.
Комната погрузилась в красноватый туман, сквозь который призрачно сияли свечи. Все отдалилось, потеряло смысл и значение: существовала только Жюстина, я и Мастер.
На ее губах застыла блаженная улыбка. Я вспомнил известный БДСМный афоризм: "Садисты - святые люди, столько усилий, чтобы посмотреть на чужой кайф".
- Жюстина, ты как? - тихонько позвал я.
Она не ответила.
Я обеспокоенно взглянул на Мастера.
- Что случилось?
- Все прекрасно. Она не здесь. Мы сейчас последуем за ней. Снимай рубашку. Тебе все равно надо знать свои точки. Надо уметь последовать за человеком, если вернуть его иначе не получается.
- Мы не сможем ее вернуть?
- Сейчас сможем. Легко! Но ты должен знать, что делать, если вы зайдете дальше.
Он нарисовал мне три точки на груди.

__________
1японское искусство связывания.

- Давай!
В том состоянии, в котором я находился, вгонять иглы было почти не больно.
- Есть еще одна точка, - тихо сказал он. - Расстегни брюки.
Я уже не мог сопротивляться. Кисточка с тушью коснулась точки у основания полового члена. А потом туда вошла игла. Я поднял глаза на Небесного Доктора и увидел, что он тоже без рубашки и вгоняет себе иглу в точку на груди.
А потом комната исчезла.
Мы стояли на вершине холма среди цветущих вишен. Или не вишен? Белые и розовые лепестки срывал ветер и закручивал маленькими вихрями, осыпая нам волосы и плечи.
Впереди стояла Жюстина, обнаженная и босая, как в комнате минуту назад. Она нисколько не стеснялась своей наготы и смотрела на нас счастливо и задорно. Мы чуть позади, раздетые по пояс. С иглами в четырех точках.
- Точки Пути, - услышал я голос Небесного Доктора.
Обернулся, посмотрел на него. Игл не было. Вместо них сияли вросшие в кожу маленькие рубины, словно капли крови. Иногда солнце попадало на грань, и камни вспыхивали золотым огнем.
Впереди, в зеленой долине белел храм. Я сразу понял, что это храм, хотя он скорее напоминал арену Колизея. Трибуны были заполнены народом.
К храму спускалась мраморная лестница. По обе стороны от лестницы преклонили колени люди в ярких шелковых одеждах: алых, синих, зеленых, фиолетовых, серебряных. Позы благоговения, руки сложены, как во время молитвы, в глазах - восторг. Они повторяли какое-то слово, громко, ритмично, хором. Думаю, имя бога на местном языке.
И я понял, что мы как-то связаны с этим богом, особенно сегодня, и что вскоре произойдет нечто важное для нас и этих людей, и сделает эту связь неразрывной. Мне было легко и радостно. Я знал, что все правильно, все, как и должно быть, и стремился сердцем к тому, что должно было произойти.
Жюстина попробовала ногой мрамор лестницы и улыбнулась.
- Теплый!
Я шагнул за ней и понял, что тоже бос. Теплый мрамор ласкал ступни. Позади послышались гулкие шаги. Я обернулся. На Небесном Докторе были высокие черные ботфорты, украшенные серебряными пряжками, и я понял, что его миссия здесь отличается от нашей, и что она труднее и менее почетна. Я улыбнулся ему сочувственно и ободряюще. Он кивнул. Мы поняли друг друга.
По мере того, как мы спускались к храму, я вспоминал этот мир. Он был мне знаком так, словно я прожил здесь всю жизнь. Как? Почему? Может быть, я видел его во снах?
Вряд ли. Все это было слишком реально. И я понял, что человек одновременно живет в нескольких телах, на разных планетах, в разных концах Вселенной. Единый в десяти, может быть, в ста лицах. И эта истина открывается ему во снах, наркотическом опьянении или мистическом экстазе. Здесь, в этом мире с белой лестницей к белому храму протекала одна из моих жизней, и она приближалась к своему пику.
В центре арены стояло цилиндрическое возвышение, к которому вела еще одна лестница, украшенная золотом, с золотыми надписями на каждой ступени. Я знал, что это названия этапов восхождения к тому богу, имя которого скандировала толпа. По краям лестницы шли золотые желобки и оканчивались в воде бассейна перед нами. Через бассейн был перекинут золотой горбатый мост.
Желобки для стока крови. Когда мы исполним свою миссию, наша кровь стечет в бассейн и осветит его. И те, кто сейчас стоят на коленях вдоль дороги и на трибунах, почтительно ожидая, чинно и медленно спустятся вниз и намочат в священной воде платки из золотого шелка, чтобы повязать на шею или на руку и носить как оберег и в знак своей причастности к богу. А наши мраморные скульптуры поставят в храме в знак вечного благоговения и любви.
Я оглянулся. Вот они! Сотни скульптур! На арене, на трибунах, у основания мраморного цилиндра - мужчины и женщины, ставшие богами.
Мы взошли на мост. Эротическое возбуждение нарастало, сладкая истома текла по позвоночнику, и я почувствовал, как мой член раздвинул специальную прорезь на черном шелке штанов и поднял голову. Не было ни смущения, ни стыда. Так и должно было быть. Это значило, что бог принимает жертву и почтил мое тело своим благословением. Интенсивность молитвы нарастала, и теперь слово "бог" слилось в один сплошной гул. Я обнял Жюстину. Как же я хотел ее!
- Не здесь! - шепнул Небесный Доктор и кивнул на возвышение. - Там! Вы еще не совсем готовы.
Мы перешли мост и стали подниматься по золоченым ступеням. Небесный Доктор неотступно следовал за нами.
Возвышение венчала мраморная полусфера со срезанной вершиной, окруженная желобом для крови. На плоском участке лежали странные золотые корсеты с длинными острыми выступами в районе груди и сетью с иглами для живота и гениталий. Мы преклонили колени и произнесли божественное имя.
Небесный Доктор помог нам одеться. Теперь мы не могли обнять друг друга. Объятия несли смерть. Стоило нам обняться, и мой золотой нож пронзит сердце Жюстины, а ее игла - мое сердце. Я знал, что так и будет, когда придет экстаз.
Сбруя держалась крепко, снять невозможно. Но есть много других поз, не требующих объятий. Мы начали с киногамии.
Мои иглы вонзились в ее ягодицы, и первые капли крови упали на мраморный помост. Она дернулась, застонала, но не отстранилась. Ее боль была сладкой, как последний миг перед оргазмом. А я почувствовал связь с тем богом, жертвами которому нам суждено было стать, и понял, что теперь способен лишь исполнять его волю.
Напряжение нарастало, но не разрешалось биением плоти, словно до бесконечности натягивали струну.
Любимая поза римлян сменилась позой Андромахи1, и я испытал холод игл Жюстины и их сладкую боль, но оргазм не наступал, только напряжение росло, словно поднимаясь по витой лестнице к вершине башни, подобно музыке Баха, с круга на круг. Я знал, что мы достигнем пика только в той позе, что принесет нам смерть.
Сладостная истома стала нестерпимой, и я притянул Жюстину к себе, принимая ее нож в свое сердце. Все затопила боль, и сквозь боль я услышал ее крик и почувствовал частые ритмичные объятия той орхидеи, в которую я врос, зная о неизбежной смерти.
Мы летели в хрустальный шатер над жертвенным камнем, сияющий, как первозданный свет. А внизу, на белом мраморе истекали кровью наши тела, и толпа верующих благоговейно ждала момента, когда служитель храма позволит им омочить в ней платки.

Я очнулся на кровати рядом с Жюстиной. Небесный Доктор, улыбаясь, посмотрел на нас. Потом снял иглы. Жюстина села, поджав под себя ноги, и придвинулась к нему. Поцеловала ему одну руку, потом другую. Сползла на пол, встала на колени и коснулась губами сапог.
Небесный Доктор вопросительно посмотрел на меня. Позволю ли я своей сабе так вести себя с чужим Доминантом. Позволю! Еще как позволю! Я прекрасно понимал ее чувства.
- Спасибо! - сказал я. - Так хорошо никогда не было.
Небесный Доктор кивнул и благосклонно улыбнулся.
- Плохому не научу.
Внимательно посмотрел на меня, потом на Жюстину.
- Взгляните! - он указал глазами на ее бедра (там появилось несколько маленьких коричневых кружочков, диаметром в несколько миллиметров, и не там, где были иглы). - Это точки, которые будут проявляться после каждого путешествия. Каждый раз новые. Проколите их в следующий раз, не пожалеете. А я вам больше не нужен, моя миссия выполнена. Теперь будете путешествовать вдвоем.
- Док! - после такого обращение на "вы" казалось абсурдным, а длинный ник гостя очень хотелось редуцировать. - Это ты был распорядителем жертвоприношения в храме?
- Конечно. Так что, может быть, еще встретимся в иных мирах. Думаю, это не
последний ваш храм.

_______
1она же поза наездницы ("Ежедневно садилась жена на могучее Гектора тело". Марциал).

- Особенно не увлекайтесь, - предостерег он, надевая шляпу. - Каждое такое путешествие - сильный стресс. Так что больше раза в неделю развлекаться не советую. Лучше бы вообще раз в месяц.
Играю в рискованные игры, как с жизнью, так и со смертью.

Аватара пользователя
Kalina
Сообщения: 483
Зарегистрирован: 16 фев 2009, 22:24
Пол: Женский
Ориентация: Гетeро
Д/C-ориентация: Сабмиссив
С/М-ориентация: Мазохист
БД-ориентация: Боттом
Город: Вл
Откуда: Владивосток
Поблагодарили: 3 раза

Re: Маркиз и Жюстина.

Сообщение Kalina » 16 авг 2010, 01:51

Кабош

Илья Полевич был старым знакомцем и регулярно пользовался услугами клиники. Телевизионщик. Хотя я бы предпочел газетчика. Зато неравнодушен к выборам.
Я нанес ему на лицо метки. Именно здесь, в этих точках следует сделать инъекции
Ботокса1, чтобы морщины максимально разгладились.
- Полгода продержится? - спросил Илья.
- Полгода и продержится. Больше тридцатника никто не даст.
- Лады.
- Слушай, ты знаешь такого депутата Диатревского?
- Сволочь-то эту? Знаю.
- И как?
- Да никак. Постоянный представитель партии власти. Каждый раз разной, но всегда власти. Много их таких! Пока на плаву. Серега, а тебе-то зачем? С каких это пор ты политикой заинтересовался?
- Случайно. У меня интересный материал есть про этого Диатревского.
Полевич напрягся, как собака, почуявшая зайца.
- Какого рода материал?
- Дневник его дочери.
- Педофилия?
- Увы! Не так круто... Она была из нашей тусовки.
Илья был в курсе моих нетрадиционных сексуальный предпочтений, но как человек творческий и умный относился к ним с завидным спокойствием (у всех свои тараканы!) и даже причастным интересом (хоть бы раз на вечеринку позвал!).
- Ага! Для обывателя сойдет. Подать надо правильным образом. Почему "была"?
- Умерла от инфаркта. И господин Диатревский обвиняет ее мужа в убийстве.
- Еще интереснее. Успешно обвиняет?
- Человек в тюрьме.
- Друг твой?
- Да.
- Знаешь... Мы ведь его партию поддерживаем...
- А из газетчиков кто-нибудь? Неужели не клюнут?
- Должны. Есть у меня на примете... Материал, как я понимаю, бесплатный?
- Благотворительность!
Он рассмеялся.
- Нет, я интересуюсь, оплатит ли кто-нибудь публикацию.
- Разве во время предвыборной кампании это не поднимет тиражи?
- Может быть. Ладно, посодействую. Но ничего не обещаю.
- Сколько это может стоить?
- Не бери в голову! Здесь и спонсора найти не проблема!
"Идиот!" - сказал я себе, когда он ушел. Ну, зачем раньше времени помянул Маркиза и дал понять, что заинтересован в публикации? Надо было сыграть продавца, а не покупателя.
Вздохнул. Выглянул в окно. Там уже ждало черное "Ауди" Джин.
Спустился вниз. Джин вышла из машины и открыла дверь.
- Садитесь, Господин.
Я кивнул.
Вообще-то я люблю водить машину, но последние несколько дней дергаюсь и нервничаю. Пару раз чуть не влетел в аварию. А тут Джин, наконец, получила из ремонта свою любимую тачку и вызвалась поработать моим личным шофером. Честно говоря, я был рад. Вести машину - тоже работа, когда голова забита ментами и адвокатами, лучше спокойно откинуться на сиденье и позволить себя вести. Я согласился. Джин была просто счастлива (ну теперь не разобьется "драгоценный Господин").
Джин вопросительно посмотрела на меня.
- На дачу. Готова?
- Да, Господин.

________
1Ботокс - ботулинический токсин. Инъекции Ботокса применяются для разглаживания морщин.

Джин была хозяйкой мелкой риэлтерской фирмы. Дела шли не ахти как, но на хлеб с маслом и икоркой хватало. А где-то у истоков ее трудовой биографии лежало мертвым грузом незаконченное медицинское образование. Впрочем, не совсем мертвым. А иголки?
Руководящие должности далеко не так характерны для мазохистов, как это принято думать. Типичный стереотип: приходит с работы большой начальник (начальница), становиться на колени перед каким-нибудь мелким клерком и делает земной поклон, вытянув вперед руки: "Здравствуйте, Господин!"
Реально роль в жизни и в Теме не так уж сильно различаются. Тот, кто руководит на работе, и в Теме в большинстве случаев Топ. Мазохисты более склонны к интеллектуальной деятельности, или принятию ответственных решений, при этом оставаясь на вторых ролях. Например, работать аналитиком в банке, как Жюстина. Самая мазохистская должность.
Впрочем, Джин - свитч. Приятно иметь рабыней бывшую госпожу. Тешит самолюбие.
Мы подъехали к дому. Я вышел из машины, Джин поставила ее в гараж. Было холодно. Снег лежал на верхушках сосен.
Я поднялся по лестнице, Джин за мной, на шаг сзади.
Плюхнулся в кресло перед камином. Джин разожгла огонь и помогла мне снять сапоги.
Преклонила колени и подала мне ошейник. Я защелкнул его у нее на шее. Я позволяю Джин снимать ошейник, когда она считает нужным, и ключ всегда у нее. По заморским представлениям, прописанным на многочисленных сайтах, это не совсем правильно, но я не собираюсь портить своей сабе бизнес. Это украшение смотрится слишком странно на шее главы фирмы. Вряд ли кто-нибудь из клиентов подумает о БДСМ, все-таки это движение малоизвестно, зато легко могут заподозрить в любви к "хэви металл" или гонке на мотоциклах. А оно надо? По мнению большинства обывателей сие достойно только тинэйджеров и доверия к фирме не прибавляет.
- Ужинать будем? - поинтересовался я.
- Да, Господин.
Джин ушла готовить.
Я бы с удовольствием закурил, но на этот раз сдержался.
Она появилась с подносом в руках в маленьком черном платье, столь любимом француженками, с блестящим ошейником на шее. С темными вьющимися волосами, разбросанными по плечам и алыми губами, как у племенной рабыни из Ара в романе Джона Нормана. Подала тушеное мясо, пахнущее имбирем и гвоздикой.
- Господин будет чай или глинтвейн?
- Чай. И ты тоже.
Она напряглась, потом улыбнулась. Она знала, что означает "чай".
Она принесла себе порцию. Вопросительно посмотрела на меня.
- Садись за стол, - великодушно сказал я.
Место раба у ног господина, но в случае ужина это неудобно.
После чая она села у моих ног.
Стемнело. В камине догорал огонь.
- Джин, надо собрать передачу для Маркиза. Теперь можно.
При трехдневном задержании передачи не положены, но Андрею продлили срок до десяти дней.
Мы пошли на кухню. Уложили в ящик сыр, колбасу, мясные и рыбные консервы, баночку красной икры, соль, сахар, конфеты и варенье. Я подозревал, что часть продуктов завернут по неведомым нам причинам, но все равно не знал, что можно, а что нельзя.
- Ну все, - сказал я. - Теперь иди в душ.
Пока она мылась, я спустился в подвал, проверил девайсы, выложил лекарства на видное место.
Она уже ждала меня у камина с мокрыми волосами, платье было на ней. Я усомнился в необходимости последней детали. Да ладно! Зато его можно красиво снять.
- Пойдем, Джин! - властно сказал я.
Мы спустились в подвал. Уже полностью отделанный и стилизованный под подвал средневекового замка.
- Зажги свечи!
Она зажгла свечи в высоких подсвечниках вдоль стен под романской аркой. И они осветили плети, кнуты и наручники, висящие на стене и цепи с кольцами, вделанными в стену.
- Кольца, серьги снять! - я указал на столик рядом с лекарствами.
- Раздевайся!
Она развязала лямки черного платья, и оно упало к ее ногам. Нижнего белья под ним не было.
ОК. В общем-то, нагота не является необходимой. Есть любители средневековых рубищ или костюмов кошек, но, по-моему, нижнему одежда ни к чему.
- Сюда! Встать! Руки над головой! Вытяни!
Я привязал ее к столбу, продев веревку в кольца кожаных наручей. Залюбовался. Поставил песочные часы на 10 минут и взял со стены флогер.
К пси-садизму я равнодушен: если нижнему нравится, чтобы его всячески унижали словесно - пожалуйста, к вашим услугам, словарный запас большой, хоть нормативный, хоть матерный - как пожелаете. А если нет - и мне по хрен. Джин брани не любила, но от приказного тона тащилась.
Я начал бить часто и не сильно, для разогрева. Мягеньким флогером. Джин ойкала, но непроизвольно подавалась всем телом навстречу удару. Чуть-чуть, едва заметно. Зато красноречиво. Значит еще, значит прибавить. А это так, для антуража. Нижний и не должен лежать как бревно или трагически висеть на цепях и молчать, как партизан. Мне нужна его реакция. Мне нужны ее стоны, хотя я прекрасно знаю, что то, что я сейчас делаю, не превышает нагрузки русской бани.
Я взглянул на часы: песок уже просыпался. Когда? Отвязал Джин и дал ей отдохнуть. Это не все. Это только начало. Разогрев.
Второй подход - 20 минут. Песочные часы необходимы. Во время экшн восприятие времени меняется: счастливые часов не наблюдают!
Я взял плеть и начал работать с двух рук: плетью и флогером.
Темп нарастал. Как пульс, как стук сердца: два удара в секунду. И перебивка ритма: по одному сильному удару в полминуты. Чаще нельзя. Надо, чтобы удар разошелся по телу.
Я взял кнут.
Если что-то не так - стоп-слово есть. У нас это мое имя. Если я услышу "Сергей" - тут же остановлю руку, и кнут последует за рывком руки и изменит направление, хлестнув по полу.
Любой историк в ужас бы пришел от количества ударов, которое получает мазохист во время экшн. Сколько? Сколько? Тысяча?! Помилуйте! Десять ударов кнутом - это смертельно! А сто шпицрутенов заменяли смертную казнь! Угу! Можно и одним ударом убить, если очень хочется. Это, смотря как бить. И смотря чем. Кнут кнуту рознь. У БДСМ-ного кнута конец мягкий, кожаный, а у исторического туда вделывали кусочек свинца. К тому же кнут длиной более двух метров уже очень опасен и не только из-за силы удара, но и из-за снижения точности. Если такое кто и использует, то только самые заядлые экстремалы. Я не увлекаюсь. Мне моя саба дорога. У нее шкурка нежная, не попортить бы.
Разница между экшн и казнью примерно как между сексом и изнасилованием. От последнего тоже умирают. От первого - только в "Луке Мудищиве". Но там скорее фистинг.
Джин замолчала и обвисла на цепях. Я посмотрел на ее лицо. Все в слезах, но в глазах выражение блаженства.
- Класс! Давай еще! - язык слегка заплетается. Сабспейс.
Я помедлил. Стоит ли еще? Под воздействием эндорфинов нижний не чувствует своего болевого порога. Был случай, когда человеку во время экшн сломали руку, и он не заметил. Здесь решать верхнему, он контролирует себя в гораздо большей степени.
- Еще! - повторила Джин.
Мазохист тоже все выдает под пытками, из благодарности.
- Ладно. Еще полчасика.
Через полчаса я отвязал Джин и отнес ее в соседнюю комнату. Аккуратно положил на кровать. Ей нравилась эта смена ролей, когда господин несет на руках свою рабыню. Я сбегал на кухню и принес ей чашку горячего шоколада. Она пила маленькими глотками благодарно и преданно глядя на меня. Потом поставила чашку на столик у кровати, благоговейно взяла мои руки в свои и коснулась их губами. Так целуют руки королей и святых.

Маркиз

Меня разбудил окрик тюремщика.
- Встать! На выход!
Он стоял надо мной. Молодой еще парень с белесыми ресницами. По призыву что ли? Сюда отправляют призывников?
- Встать! - гаркнул он.
Я медленно поднялся. В руке он держал резиновую дубинку.
- Шевелись, сволочь!
Меня вытолкнули в коридор. Там стояли человек десять ментов и двое моих товарищей по камере. Последние - лицом к стене. Меня поставили рядом с ними.
Первый удар пришелся по спине. Я взвыл от боли и попытался увернуться от второго. И получил удар в плечо. Подумал, цела ли ключица, и упал на пол. Краем глаза заметил, что моим товарищам не легче. Пожалуй, тяжелее. Я более резистентен к боли, потому что умею иначе к ней относиться. Я где-то читал, что японских ниндзя учили выносить пытки, для этого нужно научиться ждать боли и готовить себя к ней, как к наслаждению. Но это не так-то просто. Хуже всего злость. Чем больше злости, тем больнее. Надо принять боль.
Я сжал зубы, я свернул свой мозг, как деревенский силач сворачивает кочергу, я почти победил, почти настроился, почти перестал чувствовать. И тогда они прекратили.
Нас мешками втащили в камеру и бросили на кровати.
Мы только играем в пытки. Они это серьезно. Серьезнее некуда!
Я с трудом приподнялся на локте, достал носовой платок и стер кровь с губ.
- Я требую врача и адвоката! - крикнул я в пространство и закашлялся. На платке прибавилось крови.
- Зря ты так, - с трудом выговорил Глеб. - Все равно ничего не добьешься.
- Я добьюсь! И вам советую. Врач должен освидетельствовать побои. Если мы докажем применение пыток, все наши показания можно будет выбросить в мусорное ведро. Наплели уже про себя лишнего?
Он махнул рукой.
- Раньше сядешь - раньше выйдешь!
Я вздохнул.
Принесли завтрак, точнее кипяток и хлеб.
- Амелин!
Я с трудом слез с кровати и подошел к окошку. Каждое движение причиняло боль.
- Я объявляю сухую голодовку до того момента, когда встречусь с врачом и адвокатом.
Парень в окошке еще постоял с минуту, а потом удалился.
- Зря ты так, - повторил Глеб, а Вася закивал из солидарности. - От них откупиться можно. А то могут и каждую ночь бить.
- Это не инициатива тюремщиков.
- Бьют-то они. У тебя куртка кожаная хорошая... Я ничего такого, но ведь из-за тебя же били. Ты, может, железный, а нас пожалей.
- Обойдутся! - сказал я и отвернулся к стене.
- Слышь, ты пришил-то кого?
- Что?
- Ну, убил кого?
- Никого.
- Как? А убийство с особой жестокостью?
- Так я же не говорил, что убил. Я говорил, что у меня такая статья. Но убить могу (это, если вы о куртке).
От обеда я отказался без всякого сожаления. Даже с голодухи не хотелось есть такую бурду. Потом отказался от передачи. Уже совершенно с другим чувством. Я думал и Кабоше и Джин. От них, конечно, от кого же еще. Я представил себе Джин, укладывающую сахар и банки с вареньем. Было как-то нечестно отвергать их заботу.
Потребовал бумагу и ручку. Дали карандаш и тонкий желтый листок. Написал заявление о голодовке. Ни врачом, ни адвокатом даже не пахло.
На следующий день я еще ходил на прогулку. На третий - у меня подкосились ноги, и я сел в прогулочной камере, прислонившись спиной к стене. Никто не обратил внимания. Так и сидел до конца. Пока вошедший тюремщик не поставил меня рывком на ноги.
Меня довели до камеры и втолкнули внутрь. Я смог не упасть и тяжело опустился на кровать.
- Зря ты так, - сказал Вася. - Поешь! А то совсем доходяга стал, молодой парень!
- Нет.
- Они подождут, пока у тебя синяки пройдут, потом пустят врача, - поддержал Глеб. - Их врача, между прочим. Он и заметит что - все равно не запишет. Только доживешь ли?
- Я крепкий.
Вася покачал головой.
- Слышь? - снова окликнул он. - Ты прости нас, мы куртку твою отдали. Очень уж она начальнику смены приглянулась.
Я приподнялся на локте и взглянул на него. И в моем взгляде, верно, еще осталось много стали - так что он опустил глаза. Хрен с тобой, исполнитель! Я перевел взгляд на Глеба. Он тоже не выдержал, отвернулся.
- Думаете, теперь не убью, слаб стал? - я поднялся с кровати и шагнул к нему. Сам удивился, что не шатаюсь. Эх! Не ко времени эта свара.
Глеб не пошевелился, так и сидел, опустив голову.
- Прости, нас. Не говори, что крысы. Иначе от нас бы не отстали - забили до смерти. Прости, Господин.
Я усмехнулся.
- Я не могу быть вашим Господином.
- Почему?
- Потому что я не могу вас защитить. Только что от себя... Ладно, хрен с ней, с курткой.
Я повернулся к нему спиной, инстинктивно ожидая удара. Но удара не последовало.
- Спасибо, - тихо сказал он.

Была весна все того же прошлого года. Жюстина стояла у открытого окна, любуясь красноватыми облаками кустов возле нашего дома. Дул свежий апрельский ветер, пахнущий оттаявшей землей. Был вечер. Закатное солнце вливалось в комнату, падая куда-то за Москву-реку.
После визита Небесного Доктора прошла неделя.
Я отошел вглубь комнаты, сел на кровать.
- Жюстина, ты готова?
- Да. Я не буду закрывать.
Она задернула шторы поверх открытого окна, и они встрепенулись и заиграли под весенним ветром, окрашивая багровым оранжевый закатный свет.
Жюстина сбросила красный шелковый халатик с китайской вышивкой и опустилась передо мной на колени.
(Я решил слегка изменить сценарий, не представляя, к чему это может привести).
- Руки!
Она с поклоном протянула их перед собой. И я защелкнул наручники на запястьях. Преданно и покорно посмотрела на меня. Большие серые глаза. В лучах заката русые волосы отливают медью.
В фильме "Титаник" есть сцена, когда герой просит героиню закрыть глаза, перелезть через ограждение палубы и встать на мысу корабля, раскинув руки. Он держит ее за талию, и она словно летит над морем, что лежит где-то далеко внизу. Очень раскрученная сцена, на всех рекламных кадрах и плакатах, центральный эпизод, гвоздь программы и хит сезона.
В этой сцене мне чудится нечто тематическое. Да, конечно, можно увидеть Тему и в чем угодно, все зависит от восприятия. Но это абсолютное доверие! Нижний также вверяет свою жизнь партнеру во время экшн.
Я не стал приказывать. Я поднял ее с колен и положил на кровать. Завел руки за голову и приковал к спинке второй парой наручников.
- Жди!
Вышел и закрыл дверь.
Жюстина терпеть не может, когда я оставляю ее одну связанной. Если уйти из дома на пару часов - это действительно опасно. Мало ли что! Потоп, пожар, короткое замыкание! Но я только на кухню продезинфицировать иглы. Десять минут. Правда, Жюстина об этом не знает.
Погрузил в кастрюлю подарок Небесного Дока, и поставил на огонь. Все-таки кипятить надежнее, чем поливать спиртом. Думаю, не все БДСМщики такие аккуратисты, но меня Кабош основательно напугал всякими стафиллококами. Впрочем, есть в Теме отдельные последователи рыцаря Леопольда фон Захер-Мазоха, имеющие индивидуальные плетки, чтобы не дай Бог СПИДом не заразиться, если у Топа несколько боттомов и на всех один девайс. Микротрещины, знаете ли, на коже образуются, а оно через кровь передается. На кнут презерватив не наденешь.
Звон наручников в соседней комнате.
- Государь?
Да сейчас приду. Так и подмывает пойти к входной двери и сделать вид, что ухожу: открыть и захлопнуть. Но нет. Так можно весь кайф сломать. Я предпочитаю заранее договариваться о значимых деталях экшн, хотя в случае Д/с это не является обязательным. Но у нас вариант смягченный, или, возможно, просто романтизированный.
Возвращаюсь с готовыми иглами. Она улыбается, вздыхает с облегчением. Нахожу темное пятнышко на бедре, появившееся в прошлый раз и вгоняю первую иглу...

Я обнаружил себя на проселочной дороге, среди поля то ли пшеницы, то ли чего-то в этом духе. Впереди возвышаются горы. Зеленые, поросшие лесом. У обочины синие и желтые цветы.
На мне кожаный колет с металлическими пластинами и серебряным поясом. Черные кожаные штаны, высокие сапоги, короткий алый плащ через одно плечо и меч за спиною.
Я иду пешком, и не потому, что беден. Этот путь я должен проделать пешком, в напоминание о том, что и у меня есть Господин, тот, который на небесах, и тот, который на земле, в напоминание о том, что я не всевластен. Таков обычай.
Я иду в город, чтобы купить себе йалайти. Наконец-то я накопил на это денег. Мне двадцать лет, и я уже четыре года женат. Значит, есть та, что ждет меня дома, но до сих пор нет того, кто последует за мною на войну.
У подножия гор - деревня. Несколько деревянных домиков в зарослях садов. Было бы здорово найти йалайти в какой-нибудь из деревень. Здесь народ проще и беднее, чем в городе. Они будут рады продать йалайти небогатому рыцарю. Горожане, боюсь, фыркнут. Им бы кого побогаче да повлиятельнее, чтобы не только деньги выручить, но и связями обзавестись.
Но дело не только в деньгах. Здесь народ чище. Может быть я и наивен, но до сих пор верю в честность поселян.
Увы, это не первая деревня. Мне уже предлагали йалайти в деревнях. Но ни один мне не понравился: этот груб, этот нерасторопен, этот просто не умен или не красив. Я усмехнулся про себя: с таким скромным капиталом не следует быть столь разборчивым.
Ищу ворота со знаком. Солнечные блики играют на траве, у обочины пасется мелкая деревенская живность: птицы, похожие на наших кур и гусей. Я знаю, что здесь они называются по-другому да и выглядят иначе, но отодвигаю эту память куда-то на задворки сознания. Мне это неважно да и не интересно.
Вот! Предпоследний дом. Я уж было потерял надежду.
Пучок стеблей тростника на воротах - символ покорности. Йалайти должен быть покорен Господину, как тростник покорен ветру. Здесь есть йалайти, и его хотят продать.
Стучу.
Ждать приходиться недолго. К воротам идет статный мужчина в желтых одеждах и таком же покрывале на голове. Священник! Я вздохнул. Правильные черты лица, русая борода, серые глубокие глаза. Наверное, у него красивый лайти. Жаль! Я вряд ли смогу купить йалайти у священника.
Он с улыбкой кланяется.
- Радуйтесь, Господин!
Я отвечаю на поклон.
- Радуйтесь! Я рыцарь Айдзен Господина Тода.
- Я Рихей, раб Небесного Господина. Добро пожаловать! Заходите! Идем мимо ветвей деревьев, гнущихся к земле под тяжестью яблок,
которые не совсем яблоки. И я замечаю, что ряса у хозяина старая и застиранная, даже зашитая в паре мест чьими-то заботливыми руками. Может быть и ничего. Видно, деревня бедная и священник небогат. А яблок здесь и так у всех полно. Не голодают, конечно. Но вряд ли часто видят серебро.
Над деревьями - шпиль, не золотой, как положено, облезший. Не заботятся о храме селяне. Мои предположения оправдываются.
На пороге нас встречает хозяйка, немолодая, но еще вполне привлекательная женщина.
- Радуйтесь, Господин!
Из-за ее плеча выглядывают задорные мордашки двух мальчишек лет двенадцати. А рядом и чуть позади стоит девочка годом постарше и с любопытством смотрит на меня.
Йалайти нет. И не должно быть. Он где-нибудь в дальней комнате: ждет, когда позовут прислуживать. Судьба йалайти только на первый взгляд печальна. Его продадут, и он станет рабом, да и дома его с малолетства готовят к рабскому званию. Но его купит рыцарь или торговец, и он станет членом семьи рыцаря или торговца и перейдет в другое сословие, а сыновья хозяина так и останутся крестьянами (в лучшем случае кто-то из них унаследует должность отца). Йалайти не называют сыном, отец говорит о нем "лайти", перевести это адекватно нельзя, потому что у землян только два пола, а не три.
- Пожалуйте к столу, Господин!
- Спасибо, хозяйка.
Стол грубый, срубленный из толстых досок. Но дерево отливает золотом и создает ощущение тепла и уюта. Возле стола низкие лавки, даже не стулья.
Я с поклоном сажусь. И вся семья рассаживается следом, священник с женой напротив меня.
- Я увидел на воротах тростник, - сказал я. - И решил просить о гостеприимстве. С вами ли еще ваш лайти, отец Рихей?
Да, теперь прилично об этом спросить. Хотя хозяин наверняка с первой минуты понял, зачем я постучался в его ворота.
Он улыбнулся и хлопнул в ладоши.
- Юсто!
Он появился в дверях прямо напротив меня (не зря меня посадили на это место). Невысок, но строен. Волосы пшеничного цвета острижены длиннее, чем у мальчика, но короче, чем у девочки. Он поднял глаза и посмотрел на меня.
Где-то на границе сознания всплыло лицо из другой жизни, ставшей здесь полузабытым сном, - лицо Жюстины. Те же черты, только чуть резче и моложе. Йалайти уже лет пятнадцать, поздновато продавать. Сумеет ли
еще научиться воинскому ремеслу? Он улыбнулся мне. Черты лица нельзя
назвать красивыми, но притягательными - да! И какая грация движений!
Научится он искусству меча - еще как научится!
Я не выдержал и улыбнулся ему в ответ. Хозяин довольно фыркнул. Юсто с той же полуулыбкой подошел ко мне и снял с подноса тарелку
с нехитрой деревенской похлебкой. Я, не отрываясь, смотрел на него.
Нет, все! Хватит! Если я буду так есть его глазами, хозяин набьет такую цену, что я до смерти не расплачусь.
- У вас красивый лайти, - с деланным равнодушием сказал я. - Сколько ему? Пятнадцать?
- Почти. Я понимаю ваши опасения, Господин. Думаете, почему до сих пор не продан. Все просто. Мы не богаты, и ехать в город, на рынок в Дом Собраний, чтобы подыскать ему хорошего Господина, для нас непозволительная роскошь. Остается надеется на удачу здесь.
- А что через деревню никто не проезжает?
- Проезжают. Но ни рыцарю, если он груб и жесток, ни торговцу, если он слишком жаден, я отдавать его не хочу, сколько бы они не заплатили.
- Неужели все таковы?
- Увы! Правда, однажды сделка чуть не состоялась. Мне рыцарь понравился. Богат, воспитан. И не так молод, как вы (уж извините, спокойнее как-то отдать свое дитя Господину постарше). Но в последний момент Юсто испугался и умолял его не продавать. Честно говоря, я счел это блажью, но настаивать не стал. Я бы хотел, чтобы моему лайти нравился его будущий Господин. И хорошо, что не продал. Потом до нас дошел слух, что один из йалайти этого рыцаря обратился к Владыке Тода с просьбой передать его другому Господину.
Я покачал головой. Обращаться с такой просьбой большой риск для йалайти (он заработает себе репутацию дурного раба и может вообще остаться без хозяина). А для Господина это позор. В таком случае лучше добром отпустить, если уж отношения совсем не клеятся.
- Так что были до смерти рады, что не нарвались, - заключил священник.
Я кивнул.
К похлебке Юсто подал теплого белого хлеба, а потом яблочного вина. Я слегка захмелел, и глазел на него уже не скрываясь.
Йалайти несколько слабее мужчины, но быстрее и выносливее. Говорят, что хороший йалайти силен почти, как мужчина, хитер, почти, как женщина, а ловкостью превосходит обоих. Я подозревал, что мне повезло.
Трапеза была окончена. Я поблагодарил хозяев.
- Не останется ли Господин у нас дня на три? - спросил священник.
- Мы освободим вам комнату, и лайти будет вам прислуживать.
Это было предложение получше присмотреться к товару, если я заинтересован. Я был заинтересован.
- Спасибо. Я принимаю ваше предложение.
Это значило, что три дня меня будут бесплатно кормить, холить и лелеять, как на хорошем постоялом дворе. Если сделка состоится - хозяева в накладе не останутся. Йалайти во много раз дороже трехдневного постоя. Говорят, что рождение в семье лайти - благословение Небесного Господина. Для бедняков это один из немногих способов поправить дела, для богатых и знатных - завести связи в еще более высоких кругах. По закону, йалайти теряет свою семью, когда обретает Господина. Но редкий Господин запретит своему рабу переписку с родственниками. Вообще-то имеет право, но кому это нужно. И тот всегда может шепнуть Хозяину, что у папы с мамой проблемы, и хозяин выручит.
Юсто постелил мне в горнице, маленькой, но светлой, и встал на колени у входа.
- Иди сюда! - приказал я.
Я лежал, развалившись на подушках. Он подошел и опустился на колени.
- Писать умеешь?
Он кивнул.
- Принеси бумагу и тушь!
Ну конечно. Как лайти священника может не уметь писать!
Он явился минут через пять.
- Пиши!
- Что? - наконец-то я услышал его голос. Очень приятный голос, надо сказать.
- Что хочешь.
Он обмакнул кисть в тушь. Знаки получались красивыми и ровными, честно говоря, куда красивее, чем у меня.
- Служение - его жизнь, боль - его радость, покорность - его путь, - прочитал я. - Книга "Рин". Глава "О йалайти".
Он довольно улыбнулся. Ха! Кто кого экзаменует?
- Что еще ты умеешь?
- Петь, играть на цитре, слагать стихи...
Уф! Я даже не стал проверять. Сколько же за него сдерут? Может, сразу съехать?
А с другой стороны, на кой мне это надо? Я же не придворный поэт, чтобы покупать такого йалайти!
- Господин, чем я вас огорчил? Я еще умею варить обед и готовить яблочное вино. Чем вы расстроены?
- Тем, что ты дорого мне обойдешься.
Он опустил голову.
- Ты хочешь, чтобы я тебя купил?
- Да.
- Тогда бери!
Я достал из-за изголовья меч и протянул ему. Он взял неумело, но твердо. Я показал ему пару стоек. Неплохо двигается! Научить можно.
Достал длинный кинжал.
- Отбивай!
В два счета пробил его неуклюжую оборону с кинжалом против меча. Клинок коснулся его рубахи, грубой, из небеленого полотна. Он встал, опустив руки.
- Ничего научишься, - бросил я.
Не занять ли денег у жены? Она как раз в прошлом году сдала экзамен на младшую женскую ученую степень и получила неплохую должность при дворе Госпожи Тода. Этот йалайти и ей понравится. Как пить дать! Пусть и ее развлекает. Вылизывает ей там, где так любят вылизывание женщины, и где мужику лизать не к лицу, по крайней мере, если у него есть йалайти.
Через два дня я разговаривал со священником.
- Сколько вы хотите за Юсто?
Он улыбнулся.
- Десять монет.
Да, он стоит десяти монет. Он и больше стоит. Но у меня только восемь.
Я вывалил их кучкой на стол.
- Это все, что у меня есть. На остальные могу написать расписку. Оплачу через полгода.
Старик задумался. Потом хлопнул в ладоши.
- Юсто!
Он вошел.
- Ты хочешь, чтобы этот рыцарь стал твоим Господином?
- Да.
- А в последний момент не испугаешься? - усмехнулся я. - Больно же.
- Нет.
Я посмотрел ему в глаза. Да, он хотел этой боли. Бывают, конечно, ошибки природы, например, женщины, любящие войну. И они целыми днями носятся на лошадях и упражняются с мечами, вместо того, чтобы сидеть над рукописями, исцелять и плести интриги. Наверное, бывают и йалайти, не любящие подчиняться. Но я таких не встречал. Как правило, души их жаждут покорности, а тела боли.
- Хорошо, - сказал священник.
Он разделил мою кучку на две неравные части: три и пять монет. Пять взял себе, а три подвинул ко мне обратно.
- Это вам. Я не хочу, чтобы мой лайти умер с голоду по дороге в город. А на пять пишите расписку.
- Тогда через год.
- Ладно.
Я написал.
Юсто побледнел.
- Сейчас?
Мы со священником переглянулись. За окном сгущались сумерки. Время подходящее.
- Где у вас молельная комната?
- Пойдемте!
Я решительно зашагал за хозяином и услышал за спиной неуверенные шаги Юсто. Страшно? Ничего! Я помедлил, подождал, когда он приблизится. Похлопал по плечу.
- Пошли! Пошли! Я ласково.
Я хотел, чтобы сделка состоялась, во что б это ни стало, и у меня все было с собой.
Молельная комната была погружена в глубокие сумерки, но еще можно было оценить ее размеры: шага три в длину и четыре в ширину.
- Зажги свечи! - приказал я Юсто.
На двух высоких подсвечниках - две свечи. Они осветили узор на стене, символизирующий Небесного Господина. Мелкие желтые, красные и голубые знаки, составляющие единую абстрактную картину. Если смотреть на нее более минуты, впадешь в транс. Рисунок превратится в туннель, который затянет тебя в Небесный Чертог к Престолу Бога. И тогда уж он решит, вернуть ли тебя обратно. Перед Знаком Небесного Господина лучше не поднимать глаз.
Мы все трое опустились на колени перед Знаком и потупили глаза. Юсто между нами, я по левую руку от него - священник по правую. Мы с хозяином шептали молитву, Юсто молчал. Йалайти не имеет права непосредственно обращаться к Богу. Небесный Господин все равно его не услышит, а нужно что-то - проси земного. Зато может смотреть на узор, Всевышний не заберет его, а то, что должно произойти, пройдет спокойно. Я посмотрел украдкой, не поднял ли он глаз. Юсто смотрел на Небесный Знак. Конечно интересно. Он здесь в первый и последний раз и в первый и последний раз видит Священный Узор. Добро! Пусть смотрит.
Я резко встал и повернулся так, чтобы Знак оказался у меня по правую руку. Указал Юсто на место напротив.
- Сюда! На колени!
Напротив Знака остался стоять его отец. То, что должно было между нами произойти, нуждалось в двух свидетелях: земном и небесном.
- Расстегни пояс!
Он подчинился. Положил пояс на пол. Он ему больше не понадобится. Так и останется лежать здесь, когда мы уйдем.
- Подними рубаху. Выше!
Маленькие груди. Только чуть больше, чем у мужчины. Розовые соски, еще не закрытые.
- Прими знаки моей власти.
Два колпачка серого металла. Под ними зажимы для сосков (пока зажимы). По металлу выгравировано: "Йалайти рыцаря Айдзена". На них - кольца соединенные цепочкой. Он во все глаза смотрит на эти первые знаки власти, ему страшно, но он не отстраняется.
Ставлю первый зажим. Он тихо скулит. Ерунда! Я поставил минимальное давление. Потом подкручу, конечно.
Ставлю второй. Он набирает побольше воздуха и старается не стонать. Но скулит все равно.
- Все. Можно опустить, - говорю я.
Рубаха падает до пола.
Он умоляюще смотрит на меня.
Ха! Никогда! Сегодня ты становишься рабом, Юсто, привыкай к боли, дарованной тебе Господином. Учись принимать ее как благословение. Боль
- твое наслаждение. Сам же написал.
- Первый знак власти останется на тебе минимум три дня, пока мы не войдем в Дом Собраний, где я сменю этот знак на тот, что ты будешь носить всю жизнь.
- Принимаешь ли ты знак власти Господина? - спрашивает священник.
- Да, - с трудом говорит Юсто.
Он часто дышит, на глазах выступают слезы.
- У тебя больше нет семьи, - говорит Рихей. - Твоя семья - Господин.
Поворачивается и выходит из комнаты. Мы остаемся вдвоем.
Я даю ему свечу. Прямо в руки, без бумаги и подсвечника. Свеча из красного воска. Пятна от него никогда не смоются, так и останутся на руках на всю жизнь.
Зажигаю.
- Свеча должна догореть в твоих руках. А пока слушай меня. Когда огонь дойдет до твоих ладоней, боль станет наслаждением. Но ты сам должен этого захотеть, а потому молись, повторяй за мной. Господин, я принимаю твою власть как дар.
- Господин, я принимаю твою власть как дар.
- Господин, я принимаю боль как дар.
- Господин, я принимаю боль как дар.
- Твоя власть - моя свобода.
- Твоя власть - моя свобода.
- Боль от твоих рук цветет во мне благодатью.
- Боль от твоих рук цветет во мне благодатью.
Его голос становится все ровнее. Огонек свечи все ближе подбирается к его ладоням. Наконец погружается в наплывы воска и гаснет.
Он поднимает голову и улыбается мне. Улыбка расслабленная и блаженная.
- Благодарю тебя, Господин.
Я киваю.
Только теперь он замечает в моих руках грубую белую веревку и металлический стержень в полтора пальца длиной. Стержень составлен из нескольких пластин, которые, поворачиваясь и раскрываясь способны увеличить его толщину более чем в три раза. На одном конце стержня специальный крепеж для соединения с веревкой, другой конец тупой и гладкий.
В его глазах почти нет страха, только желание.
- Прими второй знак моей власти!
- Да, Господин.
- Спусти штаны. Руки на пол. Голову на руки. Ноги раздвинь.
Я вводил стержень в анус медленно и аккуратно. Здесь боли быть не должно, по крайней мере, пока. Потом, когда знак власти будет раскрываться. Но и это не сейчас, а постепенно, чтобы не было разрывов. У нас еще, по крайней мере, три дня.
Стержень вошел полностью, из ануса торчал только крепеж для веревки. Я пропустил веревку у него между ног и защелкнул крепление. Нащупал рукой маленький пенис без яичек (йалайти бесплодны, но нуждаются в сексе не меньше двух остальных полов). Провел веревку рядом, чтобы не повредить. Туго обвязал вокруг талии. Пропустил еще раз по другую сторону пениса, натянул посильнее, положил плотно рядом с первым витком, еще раз вокруг талии и еще раз между ног. Завязал тугим узлом на боку.
- Помни: даже пытаться развязать этот узел для тебя преступление так же, как снять цепь первого знака власти. За это раб должен быть казнен.
Я усмехнулся про себя. Казнен! Но с одной оговоркой, если хозяин передаст его властям для казни. А хозяин может и простить. Но о последнем при йалайти не упоминали.
Опытные рабы вообще обычно сами снимали веревку и знак для того, чтобы справить нужду. Не беспокоить же каждый раз Господина! И после ловко и быстро возвращали все на место и завязывали запретный узел. Но на это должно быть получено разрешение хозяина. Но его никогда не давали тем, кто провел в рабстве меньше месяца, а то и полугода.
- Можно надеть штаны. Так! Поднимайся. Осторожно. Не больно?
- Немного. Терпимо.
- Немного - это нормально.
Если что-то будет не так - на веревке появится кровь. Увижу. Это случается с половиной йалайти, но, если немного - тоже ничего.
- Потуши свечи.
Я заметил, как изменилась его походка. Пока выглядит несколько неуклюже, но вскоре его движения приобретут плавность и завершенность, которая так украшает йалайти.
- Не напрягайся. Двигайся свободно, но не резко. Иди сюда.
Мы вышли из молельной комнаты. Я задернул занавес на дверях.
- Захочешь в туалет - просись, - сказал я.
Рано ему еще возиться с веревкой. Да и не умеет. Жаль, что у меня нет старшего раба. Придется самому всему его учить.
- Пошли!
Мы поднялись в мою горницу. Я лег на подушки, он опустился на колени у входа. Так и стоял. Его учили, конечно, правилам поведения для раба. Побаивается?
- Сядь на пятки! - приказал я.
Он положил одну ногу на другую и подчинился. Ойкнул.
- Что очень больно?
- Нет, не очень.
Я пожал плечами.
- Зажги свечу. Потом сходи за своей постелью и постели здесь.
Он принес циновку и стеганое одеяло. Постелил. И осторожно сел на пятки у входа.
- Задуй свечу и ложись. Доброй ночи.
- Доброй ночи, Господин.
Утро выдалось солнечным. Когда я проснулся, Юсто еще дрых на своей циновке, слегка постанывая. Может, ногами растолкать? А ладно! Первый день и притом тяжелый. Мы сегодня уходим в город.
Встал, открыл окно. Юсто заворочался, поднял голову.
- Простите, Господин!
Забывшись, сел на циновке и застонал от боли.
- Не резко, - назидательно сказал я. - Иди сюда. На колени. Руки вперед, голову на руки, штаны спустить. Первая поза покорности.
Оттянул веревку, на которой был закреплен стержень. Крови не было.
- Симулируешь, - бросил я и начал развязывать узел.
Снял веревку, отсоединил крепеж, медленно вынул стержень. Сложил все на его постель.
- Иди на двор.
Когда он вернулся, я приказал ему взять стержень.
- Йалайти должен каждое утро тщательно промывать знак власти своего Господина и смазывать его маслом, - назидательно проговорил я. - Пойдем мыться.
Хорошо, что моются здесь в саду, на открытом месте. Пусть привыкает. Раб не должен стесняться ухаживать за знаком власти. Это так же глупо, как стесняться своей наготы. Говорят, есть такое извращение у некоторых народов. Странные они! Одежда нужна, чтобы греть и защищать от грязи и насекомых. Разве Небесный Господин сотворил их в одежде?
Но часто молодые рабы старались мыть стержень так, чтоб никто не видел, словно стеснялись своего нового статуса. Ерунда! Иметь Господина для йалайти так же естественно, как заниматься любовью, есть или справлять нужду.
Я скинул одежду на лавку и нырнул под струи воды, льющиеся из деревянной бочки, поднятой на двух опорах на высоту в полтора человеческих роста. И указал Юсто место под соседней бочкой.
Он послушался и начал мыться, но то и дело смотрел на дверь дома: не появится ли кто-нибудь из родственников.
Я рассмеялся:
- Юсто, а когда ты обедаешь, ты не прячешься случайно в дальнюю комнату?
В дверях появилась дочка хозяина.
- Доброе утро!
Я повернулся к ней и вежливо кивнул. Она уставилась на мой пенис. Я усмехнулся. Братьев что ли не видела? Впрочем, они еще маленькие.
Юсто стоял спиной к ней и старательно прятал стержень и цепь. Я заглянул к нему в руки. Знак власти был вполне себе вымыт.
- Хорошо, - тихо сказал я. - Вылезай!
И сам вышел из-под бочки и стал вытираться полотенцем. Юсто положил стержень на специальную чистую салфетку и последовал моему примеру.
Он успел надеть рубашку, когда рядом с сестрой в дверях возник один из сыновей Рихея. Уставился на стержень и шагнул к нам.
- Слушай, Юсто! А цепочка тоже есть?
Я отвесил ему пощечину. Не сдерживаясь, изо всей силы.
- Как ты смеешь обращаться к рабу, когда рядом стоит его Господин?!
Он отступил на шаг.
- Простите!
Повернулся и побежал к дому.
Мы поднялись к себе. Юсто опустился на колени и с поклоном протянул мне знак власти.
- Первая поза покорности! - бросил я.
Он спустил штаны, наклонился и положил голову на руки. Я ввел стержень. В этот момент в дверь постучали. Юсто сделал попытку подняться, но я удержал его рукой.
- Да, заходите!
На пороге появился священник. Мельком взглянул на своего лайти, потом на меня.
- Я пришел просить прощения за своего сына. Он оскорбил вас.
Я кивнул. Взял веревку и начал ее накладывать. Юсто расслабился и стоял спокойно.
- Какую бы вы хотели компенсацию, Господин?
Да, это очень разумно. Лучше уладить дело миром, чем судиться друг с другом. Оскорбление было нешуточным. Когда один рыцарь обратился к йалайти Господина Тода в его присутствии, он был вынужден сам стать йалайти. Никакой другой компенсацией Владыка города не удовлетворился. Но тот рыцарь был молод и красив, а на кой мне старый священник? Да и власть у меня не та, если уж честно. Велик был соблазн потребовать пять монет, то бишь расписку. Но слишком уж несправедливо. Оскорбление конечно серьезное, но оскорбитель уж слишком юн. Не со зла, по глупости.
- Две монеты, - сказал я.
Священник улыбнулся и кивнул.
- Благодарю великодушного Господина, - он поклонился. - Господин хочет деньги или переписать расписку?
- Переписать расписку, - сказал я, заканчивая накладывать веревку.
- Пойдемте!
- Хорошо... Можно встать, - сказал я своему йалайти. - Приготовь мне завтрак и собери вещи. После завтрака мы уходим.
Когда я вернулся, завтрак уже ждал меня, а мой нехитрый скарб аккуратно сложен в дорожную сумку. Юсто стоял на коленях возле низкого столика, готовясь мне прислуживать. Это красиво и поучительно для йалайти, но время дороже. В доме, где куплен раб, воспитанный человек не должен задерживаться долго.
- Юсто, иди, собери то, что возьмешь в дорогу.
А налить себе яблочного вина и плеснуть туда воды я и сам в состоянии.
Когда он вернулся, я доедал последний кусочек мяса с последним золотистым шариком из мелких склеенных зерен. Готовил Юсто хорошо. Я взглянул на его сумку. Небольшая. Он взял немного вещей. Хорошо.
- Подойди!
Я протянул руку.
- Дай мне!
Он опустился на колени и протянул мне сумку.
- Простите, Господин.
Конечно, должен был сделать это сам.
- Ничего страшного.
Все йалайти в первые несколько дней плоховато соображают. Они слишком сосредоточены на себе, на своих чувствах, то на сладости, то на боли. Не стоит быть с ним слишком строгим. Это не от непокорства.
Я пересмотрел вещи в его сумке. Ничего лишнего. Необходимая одежда, несколько лепешек в отдельном пакете, одеяло, деревянная миска, ложка и нож. Поднял глаза. Он раскраснелся, к губам прилила кровь и окрасила их алым. До чего хорош! Я все больше убеждался, что приобрел сокровище.
- Возьми еще крупу и вяленое мясо. И иди, поешь.
Многие кормят йалайти объедками со своего стола. Но, по-моему, Юсто этого не заслуживал. К тому же у меня есть мерзкая привычка съедать все содержимое своей тарелки, сколько бы там ни было. Я подумал, не балую ли я своего раба? Нет, пожалуй. Да и не стоит пережимать в первые дни, когда его боль и его сладость должны переплавиться в настоящую страсть и великую преданность.
Я даже заподозрил, нет ли у Юсто какого-нибудь тайного изъяна. Когда все идет слишком хорошо, всегда боишься подвоха.
Он вернулся, и мы взяли вещи и спустились на первый этаж. Я постучал в комнату хозяина. Через минуту священник открыл дверь.
Я поклонился. Юсто встал на колени и склонил голову, потому что когда Господин кланяется, раб опускается на колени.
- Благодарю за гостеприимство и прекрасного раба, - сказал я.
- Благодарение Небесному Господину за счастье узнать столь достойного рыцаря и оказать ему эту скромную услугу.
- Вот мой адрес, - я протянул ему свернутую в свиток бумагу. - Пишите мне, если будет возможность передать письмо, и заходите, если будете в Тода.
Конечно, он будет писать Юсто. Что-нибудь вроде: "Не соблаговолит ли милостивый Господин написать о том, здоров ли его раб Юсто и как он поживает? Молю о прощении за столь нескромное любопытство". Тогда я передам письмо Юсто, пусть сам отвечает. А в конце его письма напишу: "По моему приказу мой йалайти изложил ответы на ваши вопросы, мне же это нисколько не обременительно. Да пребудет на вас благословение Небесного Господина".
Хозяин проводил нас до ворот.
- Счастливо вам, Господин!
Играю в рискованные игры, как с жизнью, так и со смертью.

Аватара пользователя
Kalina
Сообщения: 483
Зарегистрирован: 16 фев 2009, 22:24
Пол: Женский
Ориентация: Гетeро
Д/C-ориентация: Сабмиссив
С/М-ориентация: Мазохист
БД-ориентация: Боттом
Город: Вл
Откуда: Владивосток
Поблагодарили: 3 раза

Re: Маркиз и Жюстина.

Сообщение Kalina » 16 авг 2010, 01:54

Пожелание относилось только ко мне. К Юсто нельзя обращаться. Но на самом деле удачи пожелали и ему, потому что, какое же счастье для Господина, если с его рабом что-нибудь случится?
И мы зашагали по дороге к городу Тода.
Солнце клонилось к закату. Мы свернули с дороги в лес. Здесь неподалеку должно быть место для привала. Вот оно! Кострище и навес. Я сел на поваленный ствол возле костра.
- Набери хвороста и разведи костер!
Не такое уж простое поручение для начинающего раба. Со стержнем больно наклоняться. Ничего, зато полезно. За день он несколько раз выходил из того блаженно-отрешенного состояния, в которое погружаются йалайти после наложения знаков власти. И тогда умоляюще смотрел на меня. "Нет!" - всякий раз отвечал я. - "Знаки власти есть знаки власти, и для того, чтобы их снять, нужны серьезные основания. У тебя их нет".
Сейчас очередная порция боли вызовет новое расслабление, чего мне собственно и нужно.
Мы поужинали, и я снова разрешил ему есть из своей миски. Потом послал мыть посуду, наслаждаясь густым и темно-красным травяным отваром, с пеной и шипением, заваренным головешкой из костра.
Он вернулся, убрал посуду, я размеренно допил чай.
- Сюда! На колени!.. Юсто, расскажи мне обо всем, что ты сегодня чувствовал, что хотел, чего не желал или боялся. Помни, что Господин
никогда не накажет тебя за искренность. Это нужно, чтобы помочь тебе
достичь совершенства. Так будет каждый вечер.
"Тот, кто не имеет йалайти, не войдет в Чертоги Небесного Господина. Тот, кто не заботится о душе йалайти, будет изгнан оттуда". Так сказано в великой книге "Рин". А значит ежедневная исповедь нужна не только ему, но и мне. Как знак нашей духовной связи. Как свидетельство того, что он передал мне права не только на свое тело, но и на душу. И эта последняя такая же моя собственность, и только я могу принести ее к престолу Небесного Господина.
Юсто молчал. Не стоит на него злиться. Первая исповедь трудна.
- Давай сначала. Что ты чувствовал, когда я наложил первый знак власти?
Я пока не имею права спрашивать о том, что было до того, как он стал моим рабом. Все еще впереди. После того, как мы войдем с ним в Зал Собраний, и его занесут в реестр рабов и случиться то, что должно случится, если наши отношения благословит Небесный Господин, он сам расскажет мне обо всем, и будет рассказывать не один вечер, каждый раз умоляя выслушать, чтобы я обрел истинную власть над его душой.
Юсто облизал губы.
- Сначала была боль, - начал Юсто. - Но она прошла. Стало просто тепло и очень приятно. Сладко. И я захотел второго знака. Его было
совсем не больно вводить. И веревку я принял с радостью. Я знал, что я
теперь ваш. Боль вернулась, когда я начал прислуживать вам: наклоняться и вставать на колени. Боль у второго Знака.
- Боль резкая?
- Нет. Скорее ноющая.
Я кивнул.
- Это надо терпеть.
- Я ни о чем не могу думать, когда на мне Знаки Власти, кроме моей любви к вам и своей боли. Когда я растворяюсь в сладости, я мечтаю о том, дне, когда войду в Зал Собраний и стану вашим рабом перед городом и его Господином. Я мечтаю о вашем ошейнике, о его прикосновении, как самой прекрасной ласке. Но сладость уходит и возвращается боль. И тогда я хочу молить вас снять Знаки. Тогда я понимаю тех йалайти, что сами срывали Знаки и шли на казнь. Простите, Господин!
Я кивнул.
- О желании можно рассказать, исправить же сделанное не всегда возможно. Знаешь, как казнят рабов?
- Да.
- Я расскажу тебе подробно. Тебя приведут в Зал Собраний, свяжут руки над головой и подвесят к кольцу, что на стержне спустят с потолка (оно будет в Зале Собраний и в тот день, когда мы туда войдем, увидишь). Ноги разведут в стороны и прикуют к кольцам на полу. Потом два палача протянут веревку у тебя между ног, не такую, что на тебе, гораздо грубее. И протащат из всей силы. Она распорет кожу и разрежет тебя до кости. Юсто, это очень больно.
Он с ужасом посмотрел на меня.
- Но и это не все. Потом палач возьмет Знак Власти Небесного Господина. Знаешь, что это такое? Похоже, на второй Знак, который в тебе, только раскрывается не на два пальца, а на локоть, разрывая все внутренности. Палач введет тебе его и раскроет, и тогда ты умрешь, крича и истекая кровью. Не стоит, а?
- Простите, Господин! - прошептал Юсто.
Да Конечно прощу! Я усмехнулся про себя. Вины-то никакой нет. Я красочно описал ему возможную казнь, но умолчал об одном. Таких казней в истории было что-то штуки три, не больше. Чтобы Господин отдал палачу, йалайти должен достать его до последней степени. Неуважением, крайним непослушанием, агрессивностью. Что практически невозможно, не бывает таких йалайти. Они люди мирные и предпочитают решать свои проблемы миром. Если уж Господин совсем не нравится (что тоже маловероятно, Знаки делают свое дело), можно попросить его снять ошейник или обратиться к властям и попросить передать другому Господину. Бывают, конечно, случаи, когда по недосмотру Всевышнего в тело йалайти вселяется дух мужчины или женщины и не может вынести рабского положения. Но очень редко бывают, и даже тогда можно найти пути мирного решения. В конце концов, и Господину на кой раб, который его на дух не переносит. Насколько я помню, все казненные рабы кроме всего прочего совершили убийство в доме Господина, хотя по закону для казни это необходимым не является. Важна только воля Господина.
А если раб сорвал Знаки - так, скорее всего, Господин его легонько выпорет по первому разу, а не палачу отдаст. А второго раза, скорее всего, и не будет.
- Первая поза покорности! - бросил я.
Юсто вздрогнул, но подчинился.
Я развязал веревку и осторожно вынул стержень.
- Возьми! Пойди, вымой и помойся.
Он сделал движение, чтобы подняться. Я положил руку ему на плече и остановил его.
- Подними рубаху.
Я снял зажимы с сосков и намотал цепь на руку.
- Это останется у меня. Иди!
Он вздохнул с облегчением и благодарно посмотрел на меня.
- Спасибо, Господин.
До реки было недалеко, но лес уже погрузился в сумерки. Места здесь не очень дикие, но всякое бывает. К тому же река... Беспокойно что-то.
Я взял меч и отправился за ним, шагах в пятнадцати от него. Очень тихо, чтобы он не заметил. Я хотел избавить его на часок не только от Знаков власти, но и от своего общества. Пусть расслабится. Но ответственности за его жизнь это у меня не отнимало. Власть Господина не зависит от наличия или отсутствия Знаков, она всегда.
Показалась светлая полоса реки. Я устроился немного выше него по течению. В конце концов, мне тоже надо помыться.
- Шшш... Шшш, - тихо, тихо.
Никто бы не заметил этого звука, кроме тренированного воина и охотника. Откуда-то из глубин памяти всплыло название: "тайхо". Или кавакаму - речной волк. Большинство зверей не нападают на людей - тайхо нападает. На середине реки над водой показалась огромная, похожая на змеиную, голова.
- Шшш...
Юсто ничего не замечал. Спокойно умывался. Я подобрал меч и тихо-тихо заскользил к нему - ветка не хрустнула. Речной волк плыл к берегу. Тоже бесшумно. Как поплавок. Красные глаза парили в локте над водою.
Сейчас будет бросок.
Но я прыгнул раньше и оттолкнул Юсто. Зверь забился на моем мече, извиваясь огромным толстым телом. Из пасти вырвались капли ядовитой слюны и прожгли на мне одежду. Я повернул меч и всадил его по самую рукоять. Но он был жив. Он лежал на земле и тянул меня в воду. Я зарычал, пытаясь удержаться. Меч вынимать нельзя. Я не успею нанести второго удара, речной волк бросится на меня. Раненые тайхо не уходят, они мстят.
И мой тайхо яростно тянул меня к реке и, кажется, побеждал, я едва держался.
- Господин!
В руке Юсто держал длинный кинжал, который я давал ему вместо меча, когда проверял его способности к воинскому искусству.
- Держите!
Я поймал кинжал и вонзил его в шею зверя, на внутренней стороне, там, где кожа понежнее. Голова зверя упала на камни, он еще раз вздрогнул и застыл. Я перевел дыхание.
- Спасибо, Юсто. Ты не ранен?
- Пара ожогов от слюны этой твари, - он смотрел на меня и счастливо улыбался.
- Промой водой.
- Господин, вы спасли мне жизнь.
- Это мой долг. Когда научишься искусству воина - станет и твоим долгом.
- Я ваш раб по духу и желанию и умру вместе с вами.
Я улыбнулся.
- Спасибо. Приятно это слышать от йалайти на второй день его рабства, да еще когда он без знаков бегает. Чертовски приятно!
Он хотел сказать что-то еще, но я прервал его.
- Давай сдерем шкуру.
Красивейшую шкуру! Черную, с серебряным узором. И здоровая! Можно сшить щегольские штаны и отличную куртку. А остальное продам. Как раз монеты три выручу, а может быть и четыре. И полностью расплачусь за Юсто.
Шкура сушилась, а мы с Юсто пили чай. Он сидел у моих ног, подложив под попу свернутое одеяло.
- Господин, у меня к вам просьба.
- Я слушаю.
Он поднял голову и посмотрел мне в глаза.
- Поставьте мне Знаки.
- Это потому что я спас тебе жизнь? Из благодарности?
Он покачал головой.
- Нет. Просто я этого очень хочу. Мое тело этого хочет.
- И больше не снимать?
Он опустил глаза.
- Снимать. Мне нравится это желание. Я хочу хотеть.
- Ну, хорошо, - я положил руку ему на плече. - На колени!
Я слегка усилил нажим в первом знаке и на полпальца развел пластины второго. Пора, через два дня будем в городе.
День выдался яркий и солнечный. По мере приближения к городу дорога оживала: появились фургоны торговцев и бродячих комедиантов и рыцари со своими йалайти. С одним из рыцарей мы познакомились. Его звали Ситар, и с ним было двое рабов. Один постарше, лет под тридцать, другой моложе, около двадцати, но оба конечно давно в рабстве и гораздо опытнее моего Юсто.
- Господин, не могли бы вы спросить у господина Ситара, давно ли он владеет этими йалайти и как их зовут? - попросил Юсто.
Я усмехнулся. Юсто поступал совершенно правильно и в высшей степени благовоспитанно, как раб он не имел права обращаться ни к чужому господину, ни к его рабам. Но работать весь день толмачом между двумя йалайти, которые и так прекрасно друг друга понимают! Юсто просто интересно с ними потрепаться. Да и полезно. Они многому могут его научить.
- Ситар, как вы относитесь к тому, чтобы разрешить нашим йалайти общаться друг с другом? - спросил я.
Он внимательно посмотрел на Юсто.
- Еще не были в Зале Собраний?
Я кивнул. Догадаться было нетрудно. На Юсто короткая рубаха без пояса, но нет ошейника.
- Хорошо, пусть учится, - разрешил Ситар.
Юсто благодарно улыбнулся.
Рабов Ситара звали Шено (старшего) и Вальто (младшего). До меня доносились обрывки разговора. Обрывки, только потому, что я не особенно вслушивался. Йалайти шли в трех шагах позади нас с Ситаром и старательно говорили так, чтобы при желании господа могли их услышать, но и не так громко, чтобы мы не могли отвлечься, если их разговор нам неинтересен.
- Не забывай, что кроме Господина, у тебя есть Госпожа, - поучал Шено. - Конечно, Господин для тебя важнее, он тобой владеет и распоряжается. Но не будешь радовать Госпожу - внесешь раздор в семью. Не дай тебе Бог жить в семье, где нет мира.
- И для Господина у тебя задница, а для Госпожи - язык, - усмехнулся Вальто. - Возьми неглубокий узкий стакан, капни на дно меда и попытайся дотянуться языком. Не пробовал?
- Нет.
- Это хорошая тренировка...
- Вы заклеймены? - спросил Юсто.
- Конечно, уже давно.
- Это очень больно?
- Если любишь Господина, по-другому к этому относишься, - сказал Шено. - Больно. Но очень приятно. Как-то по другому приятно. Вальто тоже очень боялся, а потом все благодарил меня за то, что я его на это сподвиг. Раб без клейма - не в полном смысле раб, его продать можно. Клеймо нужно обязательно.
- Меня нельзя продать. Я раб по духу и желанию.
- До Дома Собраний? - Шено был удивлен.
- Да. Он спас мне жизнь.
- А-а. Тогда понятно.
- А вы давно в рабстве?
- Пятнадцать лет, - ответил Шено.
- А я восемь, - сказал Вальто.
- Наверное, и не помните Дома Собраний?
- Конечно, помним. Это же главное событие в жизни. Но это таинство, Юсто, не спрашивай.
Я улыбнулся. Молодцы. Юсто пока не должен об этом знать. Пусть ждет занесения в реестр и надевания ошейника. Об остальном я скажу ему только в ночь перед этим. Может быть, скажу.
Лес сменили поля. Наступили сумерки. Торговцы поставили повозки в круг и приготовились переночевать. Мы тоже решили пока не двигаться дальше, тем более что нам великодушно предложили место в круге.
Комедианты начали представление, и мы присоединились к толпе зрителей. Пьеса была о преданности йалайти Даро своему господину,
классический сюжет. Между господином Даро и господином соседнего города была война. Тогда Даро один проник в лагерь врага и выкрал его жезл власти. Противник был столь восхищен его преданностью, что тут же признал свое поражение и подчинился господину Даро. Сюжет осложнялся тем, что господин не хотел отпускать любимого йалайти на столь рискованное дело. И тогда Даро исполнил танец преданности, что пляшут на раскаленных углях.
Был как раз кульминационный момент представления. Двое актеров-йалайти, изображавших младших рабов господина Даро рассыпали в центре круга, образованного зрителями, угли для танца. Раскаленные, без обмана. Кое-где они переливались алым.
Йалайти, игравший Даро, скинул рубаху и сапоги, прыгнул на угли и начал прыгать и кружится. Звякала и подпрыгивала цепь на сосках. Йалайти был юн (как и положено по сюжету) и хорош лицом, как большинство актеров. Танцевал он здорово. Такая четкость и законченность движений, как у комедиантов, встречается разве что у хорошо обученных воинов.
Я подумал, чей он раб. Очевидно, кого-нибудь из актеров, а может быть, и главы труппы. Неплохое положение. Актеры - каста уважаемая, ведь они радуют людей и служат Небесному Господину своим искусством, которое есть форма молитвы. Даже к бродячим актерам относятся с почтением, а уж артист городского театра равен рыцарю и священнику.
Танец все продолжался в нарастающем темпе, йалайти вошел в экстаз и кружился на углях, раскинув руки. На лице застыла блаженная улыбка. Кажется, стало теплее.
Тут Вальто, йалайти Ситара, тоже скинул сапоги, прыгнул в круг и присоединился к танцу. Шено покраснел, тряхнул головой и последовал примеру младшего раба. Поддавшись настроению экстаза, в следующую минуту к танцу присоединились еще несколько йалайти разных хозяев.
Юсто тоже шагнул вперед, но я положил руку ему на плече.
- Нет. Ты не умеешь. Обожжешь ноги, а нам еще день идти. Я что ж тебя на руках понесу?
Актеру, исполняющему танец преданности, очень важно зажечь публику и выманить в круг йалайти. Тогда хозяева, перед которыми их рабы плясали на углях, просто обязаны раскошелится. Но обычно обид не бывает. Танец преданности раба в высшей степени приятен для Господина.
Внезапно музыка стихла, и актер-йалайти пал ниц перед актером, исполнявшим роль его Господина. Другие йалайти последовали его примеру, и каждый из них распростерся перед своим хозяином. И тогда младшие рабы стали обходить публику с чашами для денег. На дне глиняных посудин зазвенели монеты.
Я опустил туда медную мелочь, а Ситар со вздохом положил серебряную монету. Рабы завершили круг и только тогда йалайти начали подниматься.
- Чего ты хочешь? - спрашивал хозяин.
- Только одного: быть вечным вашим рабом.
Одинаковые обрядовые ответы. Но это ничего не значит. Господин запомнит этот танец и постарается исполнить просьбу своего йалайти, когда у того появятся основания для действительно серьезной просьбы.
Наконец, дошла очередь и до актеров.
- Чего ты хочешь? - спросил актер, исполняющий роль Господина.
- Пробраться в лагерь вашего врага и выкрасть жезл его власти.
- Это безрассудно!
- Вы не можете отказать мне, Господин. Это просьба после танца преданности.
Господин поднялся на ноги, повернулся и зашагал прочь, а йалайти Даро так и остался коленопреклоненным.
Весь второй акт Господин Ситар стоял, обнимая двух своих йалайти. Они так и не надели сапог, пока не кончился спектакль, стоя босыми на мелких острых камушках, покрывавших место привала. Я позавидовал этому единению и даже на миг пожалел о том, что запретил Юсто присоединиться к танцу. Честно говоря, я не имел права этого запрещать. Танец преданности йалайти исполняет по своему желанию и когда хочет. Просто, Юсто этого не знал. Но, подумав, я решил, что поступил разумно. При первом танце преданности раны на ногах неизбежны, даже, если из-за экстаза, йалайти их не замечает. А обожженные ноги были бы нам очень некстати. Не стоит бежать впереди лошади. У нас впереди еще много таких моментов, полных преданности и любви.
Пьеса подходила к концу. Бывший враг стоял на коленях перед Господином Даро и приносил присягу, вложив руки в ладони нового господина, а Даро смотрел на это, высовываясь из-за плеча своего хозяина.
- Какой награды ты хочешь за свою службу? - спросил Господин у Даро после присяги.
- Теперь только одного, Господин, быть вечным вашим рабом, - ответил Даро, опустился на колени и склонил голову.
Мы шли со спектакля просветленные и очищенные, словно побывали в храме и вознесли молитву Небесному Господину. Не даром уважают актеров!
Мы с Ситаром устроили отдельный костер несколько на отшибе, возле палаток комедиантов (оказалось, что мы оба не любим чрезмерной суеты и толчеи). В дне пути от города опасного зверя днем с огнем не сыщешь, разве что белка прибежит - так что никакой опасности.
Ситар приказал Шено принять первую позу покорности, снял веревку и медленно вынул Знак своей Власти. Юсто смотрел во все глаза, он никогда не видел этого со стороны. А уж в Знак он просто впился глазами. Грушевидный, округлый и гораздо толще, чем у него. Ему явно хотелось рассмотреть его поближе.
Ситар осмотрел Знак: нет ли крови? После танца преданности такое случается частенько. Удовлетворенно кивнул. И отдал Знак Шено.
- Ситар, - сказал я. - Можно моему йалайти поближе взглянуть на Знак твоего?
- Да, конечно. Шено, покажи Знак Юсто.
Мой йалайти с любопытством рассмотрел Знак.
- У меня такой же будет?
- Конечно. После Дома Собраний.
Он перевел взгляд на Шено.
- Это очень больно?
- Вначале немного больно, потом - совсем нет.
- Шено, подожди, сейчас пойдем к реке. Вальто, первая поза покорности, - сказал Ситар.
Я обернулся к Юсто. По второму разу смотреть не обязательно.
- Первая поза покорности, - сказал я.
На этот раз он воспринял все гораздо спокойнее. Хорошо, что свидетелей не очень много, но хорошо и то, что они есть. Господин, ведущий своего юного йалайти в город, чтобы войти с ним в Дом Собраний, часто специально просит своих спутников побыть свидетелями при снятии и наложении Знаков, чтобы йалайти привыкал к тому, что он раб не только перед Небесным Господином, но и перед людьми.
Цепь с сосков я не снял. Когда мы были одни - еще ладно, но сейчас это было бы неприлично. Но Юсто и не просил об этом. Он не хотел выглядеть явно слабее и изнеженнее других рабов.
На реке было полно народу. Ситар со своими рабами выкроили себе местечко, а нам пришлось идти выше по реке. Но ничего. Тайхо здесь точно нет, в таком людном месте.
Юсто разделся и залез в воду. Поморщился. Холодно. А от цепи особенно. Я подошел к нему.
- Снять?
Он улыбнулся.
- Нет, не надо.
Мы вернулись позже Ситара, и он уже овладевал Шено, стоя на коленях возле костра. Рядом, тоже на коленях, и почтительно опустив голову, стоял Вальто. Ситар увидел меня, кивнул и покрепче прижал к себе ягодицы йалайти.
Я сел на бревно возле костра и стал ждать, когда он закончит. Юсто во все глаза смотрел на происходящее. Шено протяжно застонал, Ситар перевел дыхание и вынул пенис с тонкой роговой иглой на конце. На игле висела капелька крови. Ситар подождал, когда игла уползет под кожу, встал и застегнул штаны.
- Айдзен, в знак нашей дружбы, отведай моего раба.
Честно говоря, я ждал этого предложения. Не сделать его при подобных обстоятельствах было бы со стороны Ситара верхом невоспитанности.
Я поклонился.
- Благодарю, Ситар, с удовольствием. Но пусть он немного отдохнет, а я пока поставлю Знак моему Юсто.
Йалайти мне хотелось очень, но сразу после удовлетворения своего Господина Шено не сможет доставить мне того же наслаждения.
Стержень вошел в Юсто очень легко, и я понял, что он возбужден и порадовался. Развел пластины еще на полпальца. Легко!
- Не больно?
- Немного.
- Хорошо.
Даже прекрасно! Завтра он будет готов.
Я наложил веревку и позволил ему встать. А потом позвал Шено. Я имел на это право, потому что хозяин сам предложил его мне.
- Первая поза покорности!
Я ввел пенис и начал движение. Последний раз я занимался любовью с йалайти месяца три назад, когда был в гостях у своего непосредственного господина, и он как радушный хозяин предложил мне своего раба. Конечно, у меня есть жена. Но женщина не может дать того, что может дать йалайти. Лоно йалайти уже и более плотно охватывает пенис, активизируя совсем другие механизмы, чем при совокуплении с женщиной. Но и йалайти не может дать того, что может дать женщина. Только женщина заставляет извергать и принимает в себя сперму. Но только йалайти заставляет выпустить и принимает в себя иглу.
Я почувствовал, что игла вышла на свободу и пронзила его тело. Он застонал. А по игле устремилась жидкость, вырабатываемая иной железой, чем сперма. Без этого "сока наслаждения" не могут существовать йалайти, да и мужику надо время от времени от нее освобождаться.
Я чуть не зарычал на пике наслаждения и почувствовал ритмичные сокращения его лона и своего пениса.
- Спасибо, Ситар, - сказал я, поднимаясь на ноги.
- Всегда рад доставить удовольствие другу, - с поклоном сказал тот.
Мы вошли в город вечером следующего дня. Честно говоря, у меня был соблазн сначала заказать одежду из кожи тайхо: штаны и куртку для себя и браслеты для Юсто. Но ждать еще неделю! Можно обходиться без йалайти, когда его все равно нет, но терпеть, когда вожделенный раб под боком - это свыше моих сил. Тем более, что меня разбередил Шено.
Можно конечно, взять Юсто до Дома Собраний, но мне бы хотелось, чтобы этот день действительно стал главным в его жизни. Если он примет иглу Господина раньше, значение этого дня все же несколько уменьшится.
И я решил идти в Дом Собраний утром, как это и положено по традиции.
Мы остановились в маленькой гостинице в двух кварталах от Дома Собраний.
Хозяин окинул взглядом Юстову рубаху без пояса и шею без ошейника и сразу все понял.
- В Дом Собраний?
Я кивнул.
- Скоро?
- Завтра.
Играю в рискованные игры, как с жизнью, так и со смертью.

Аватара пользователя
Kalina
Сообщения: 483
Зарегистрирован: 16 фев 2009, 22:24
Пол: Женский
Ориентация: Гетeро
Д/C-ориентация: Сабмиссив
С/М-ориентация: Мазохист
БД-ориентация: Боттом
Город: Вл
Откуда: Владивосток
Поблагодарили: 3 раза

Re: Маркиз и Жюстина.

Сообщение Kalina » 16 авг 2010, 01:55

Он был явно разочарован.
- Но потом мне надо задержаться здесь еще на неделю, - сказал я.
- Дела!
- Вот это правильно! - обрадовался хозяин. - Немилосердно тащить раба в дорогу сразу после Дома Собраний.
Юсто обеспокоенно посмотрел на меня: "Почему немилосердно?"
Я улыбнулся и обнял его за плечи.
- Завтра все узнаешь.
У хозяина гостиницы было целых три йалайти, которых он накупил явно не для наслаждения плоти, а по чисто практическим соображениям - много в гостинице работы. Нам предоставили небольшую комнату на втором этаже, и все трое рабов нам прислуживали. Юсто с удивлением наблюдал за тем, как ему стелют циновку и одеяло у моих ног. Почему не он прислуживает, а ему?
- Сегодня такой день, Юсто, - сказал я и улыбнулся. - Точнее завтра такой день.
После обычных процедур снятия Знаков и мытья, я приказал ему не одеваться и преклонить колени возле своей циновки.
- На пятки не садись, - сказал я. - Запомни. Это вторая поза покорности.
Все-таки красив, стройный, ладный. И маленький недоразвитый пенис. Вот он ему совсем не нужен. Всего лишь атавизм. Как у насекомых, рабочие пчелы - недоразвитые самки или самцы. У людей йалайти рождаются гораздо реже, и у них есть свой тип сексуальности, но эта штучка на него совершенно не влияет и давно несет лишь символическую функцию.
Я взял красную ленту, пропитанную специальным клейким составом, и стал обматывать ее вокруг его пениса.
- Зачем это? - спросил Юсто.
- Еще один Знак моей власти, - спокойно сказал я. - Не больно?
- Немного щиплет.
- Скоро пройдет.
Его пенис превратился в красный толстый кокон с отверстием на конце. Верхний не клейкий слой отливал атласом.
Я поставил ему Знаки, раздвинув второй на максимальную ширину.
- Все. Теперь одевайся и ложись спать.
Спал он плохо, все время вертелся и постанывал. Да, признаться, и я волновался накануне следующего дня.
Только проснувшись, взмолился.
- Господин, ради Бога, снимите новый Знак, очень больно!
- Только в Доме Собраний, - жестко ответил я.
Он поскулил еще, но, казалось, смирился. Безропотно оделся в новую белую рубаху и штаны. У меня с собой был для него еще один комплект одежды - черный, тот, что носят занесенные в реестр рабы, тот, что он наденет после Дома Собраний.
Я взял сумку со всем необходимым, и мы вышли из гостиницы.
Возле закрытых дверей Дома Собраний, на мраморной лестнице уже ждали двое: раб без ошейника в такой же белой рубахе, как у Юсто, и его Господин.
Я вежливо поклонился, но познакомиться мы не успели: тяжелые двери медленно открылись, и священник в желтых одеждах слегка поклонился и жестом руки пригласил их внутрь.
- Придется подождать, - сказал я Юсто.
- Долго?
- Полчаса-час.
Он вздохнул.
Через сорок минут мы услышали скрип открываемых дверей и обернулись. На пороге стояли Господин и его раб (уже в ошейнике), а на шаг позади застыл священник, раскинув над ними руки в прощальном благословении.
Я заставил Юсто преклонить колени.
Они сделали шаг вперед, и их осветило рассветное солнце. Одежда раба была в крови: пятна крови возле сосков, и на штанах, между ног. Юсто смотрел на это во все глаза, он побледнел. А на губах вышедшего раба застыла блаженная полуулыбка, составлявшая с кровавой рубахой страшный контраст. Юсто впился глазами в эту улыбку и побледнел еще больше.
Господин и инициированный раб спустились по лестнице, а священник махнул нам рукой:
- Заходите!
Юсто, не поднимаясь с колен, обнял мои ноги и взмолился:
- Господин! Не надо! Давайте туда не пойдем!
Я усмехнулся.
- Встать! - так жестко я еще с ним не говорил.
Он зарылся лицом в мои колени, его плечи затряслись.
- Встать! - гаркнул я.
К нам подошел священник, наклонился и положил руку ему на плече.
- Могу я к нему обратиться? Как его зовут?
- Да. Юсто.
- Ты любишь своего Господина, Юсто?
- Да, - тихо сказал он.
- Тогда ты должен это сделать. Инициация болезненна, но необходима.
Юсто, всхлипывая, поднялся на ноги.
- Ты сейчас можешь уйти, - продолжил священник. - Но тогда ты опозоришь и себя и своего Господина. Никто больше не возьмет тебя. Ты станешь изгоем, нищим, просящим подаяния. Твое тело иссохнет и состарится без власти Господина, а ум помутиться. Ты этого хочешь?
Юсто замотал головой.
- Тогда вытри сопли, наберись мужества и иди.
Я обнял его за плечи, и мы пошли по длинному коридору между рядов тонких янтарных колонн. Коридор оканчивался залом под высоким куполом, в окнах которого сиял рассвет. Зал был пуст. Только в его центре находился круглый провал, окруженный балюстрадой. Туда, вниз, уходила широкая лестница.
В сопровождении священника мы начали спускаться.
Стало совсем темно. Свет давали только укрепленные по стенам факелы.
Мы оказались у массивных деревянных дверей, и священник распахнул их перед нами.
Этот зал был меньше верхнего. По стенам поднимались амфитеатром мраморные кресла в семь рядов. Все места были заняты священниками, входящими в совет. Свет факелов играл на желтых одеяниях, делая их подобными пламени. Перевернутый конус огня, и на дне - небольшой мраморный круг.
Над кругом нависает перевернутый шатер из белого камня, увенчанный хрустальной иглой, на ее конце - кольцо светлого металла, то самое, о котором я рассказывал Юсто. К нему привязывают рабов во время казни веревкой.
Навстречу игле поднимается мраморный цилиндр с плоской вершиной. Словно древесный пень. Он покрыт белой салфеткой. Я подхожу и выкладываю на него свои Знаки власти, постоянные, те, что поставлю Юсто сейчас: и для сосков, и для ануса.
По другую сторону цилиндра в круге находится нечто, напоминающее кресло, низкое, высеченное непосредственно в камне, с гладкой покатой спинкой. Рядом с креслом, на такой же салфетке, лежит инструмент, напоминающий клещи, но с тонко заточенными краями. Он сделан из того же блестящего металла, что и кольцо.
- На колени! - говорю я Юсто.
Он подчиняется, и священники начинают петь. Протяжная и красивая песня о преданности земному Господину, которая есть отражение преданности Господину Небесному. О том, что йалайти должен отдать земному Господину свою кровь, в знак того, что и жизнь его и душа принадлежат Господину. Так и его Господин отдаст в свое время жизнь Господину Небесному.
Песня действует на Юсто, он немного расслабляется.
К нам подходит глава священников в расшитой алым золотой мантии и благословляет щипцы и Знаки Власти. Потом ставит на салфетку баночку с мазью, останавливающей кровь. Подходит к Юсто, наклоняется, шепчет ему на ухо какие-то успокаивающие слова. Юсто кивает.
Священник возвращается на свое место прямо напротив нас.
Все, можно начинать.
Я обхожу Юсто.
- Подними рубаху! - я говорю тихо, так что за пением священников меня слышит только он.
Снимаю цепь с сосков и бросаю к подножию мраморного цилиндра. Она останется здесь в знак того, что Юсто стал моим инициированным рабом, и его положение освящено и законно.
Возвращаюсь.
- Первая поза покорности!
Вынимаю стержень, отметив как четко связано со страхом эротическое возбуждение йалайти. Бросаю стержень к первому Знаку.
Медленно ввожу член. Песня священников становится все быстрее и громче. Все нормально. Напряжение нарастает. В должный момент игла вонзается в него. Он стонет.
Песня срывается на крик.
- Во славу Небесного Господина!
Также аккуратно вынимаю пенис и ввожу новый грушевидный Знак Власти, тот, что он будет теперь носить. На конце его небольшой рычажок. Я нажимаю на него, и из стержня выходят четыре толстых иглы и вонзаются в плоть у выхода ануса. Теперь стержень надежно закреплен и веревка не нужна. Теперь мало кто пользуется для инициированных рабов старомодной веревкой. Священники снабдят меня антисептической мазью, и воспаления не будет.
Юсто стонет от боли. Из ануса сочится кровь.
- Выпрямись и надень штаны, - тихо говорю я.
На белой ткани проступают пятна крови. Ничего. Впечатляюще, но совершенно не опасно.
Беру новую цепь для сосков.
- Подними рубаху.
Иглы пронзают соски. Юсто стонет.
- Опускай!
Пятна крови в районе сосков.
- Вставай! Иди сюда!
Я помогаю ему подняться. Мы переходим в другую часть круга.
- Спусти штаны и на кресло.
Я помогаю ему сесть.
- Разведи ноги.
Красный замотанный пенис слегка приподнят, словно ждет.
Я беру клещи и накладываю их у основания пениса. Резко сжимаю.
Юсто кричит, но крик теряется за громогласным:
- Слава Небесному Господину!
Я приподнимаю его штаны и прикладываю к ране, потом останавливаю кровь.
- Встань!
Он слегка пошатывается, у него явно кружится голова. Я помогаю ему встать, подвожу к трону главы священников.
- На колени!
Помогаю ему преклонить колени.
- Это мой раб освященный и законный!
- Пусть будет в ошейнике!
И я защелкиваю ошейник у него на шее.

Звонил телефон. Долго, занудно, не переставая.
Я открыл глаза. Сквозь красные шторы бил яркий дневной свет. Странно, неужели за время нашего "путешествия" даже не успело сесть солнце.
Жюстина лежала рядом, казалось, в той же позе, что перед "путешествием". Из кожи торчали иглы.
Я посмотрел на себя. Иглы тоже были на месте, но я их совершенно не ощущал.
Аккуратно снял одну за другой. Вот теперь поморщился. Снимать было больно.
Только тогда снизошел до телефона.
- Да?
- Ольгу Диатревскую! Что у вас случилось?
- Ни... - я хотел сказать "ничего", но мой взгляд упал на дату и время на телефонном табло. Понедельник. Три часа дня. Мы "пролетали" почти сутки. - Оля сейчас не может подойти, что ей передать?
- Это из банка. Она заболела?
- Да. Очень извиняется за то, что не смогла предупредить. Завтра выйдет обязательно.
- Ну, слава Богу! А то мы уж не знали, что и думать! Три часа звоним!
- У нас был выключен телефон. Я выключил. Знаете, когда человеку плохо - звонки очень мешают.
- Да-да, конечно. Попросите ее перезвонить, когда ей станет лучше.
- Непременно.
Я положил трубку и занялся иглами Жюстины. Она застонала. Отлично! Значит жива.
Я снимал иглы, а в голове билась только одна всепоглощающая мысль: "Больше никогда!" А если бы не сутки, если бы неделю? Я вспомнил пресловутую крысу, нажимающую на кнопку, связанную с электродом, вживленным в центр наслаждения, и умирающую от голода за несколько часов. Почему тот мир вообще отпустил нас?
Честно говоря, там было классно, и не только из-за улетного СМ-эротизма. В том мире наша девиантная сексуальность была общественноодобряемой нормой.
Я подумал о связи эротики, мистицизма и крови. Неужели у меня фетиш на кровь? Не замечал за собой раньше. В общем-то, ничего страшного в этом нет. Для того чтобы полюбоваться видом крови вовсе не обязательно наносить партнерше какие-либо серьезные повреждения. Все просто: тело покрывают специальным составом - и море крови обеспечено, а через полчаса ни царапины.
С сакрализацией сложнее. Я усмехнулся. Вероятно, это какой-то архетип. Откуда это связь между религией, сексом и кровью так распространенная во всех культурах. Может быть, древние люди поклонялись какому-нибудь животному, которое разрывало их на части во время охоты? Или просто это женская менструальная кровь? Второе объяснение, наверное, больше бы понравилось господину Оккаму, но казалось уж слишком тривиальным и прозаичным.
Обрезание, жертвоприношение, скопчество. Последнее особенно показательно. Удаление яичек - малая печать, удаление еще и пениса - большая. "Христос воскресе!" - орут собравшиеся сектанты, чтобы заглушить чудовищную боль от оскопления.
Радение секты. Девушка, лет пятнадцати-шестнадцати в чане с теплой водой держит в руках икону Святого Духа. К ней подходят старухи и делают глубокий надрез на груди, потом отрезают сосок и мгновенно останавливают кровь. Девушку сажают на возвышение, и начинается пляска, переходящая в безумие. Вдруг все смолкает, гаснут свечи, и каждый совокупляется с тем, кто оказался рядом. Ребенок, рожденный после такого радения, считается сыном Бога.
По поводу "свального греха" может быть и поклеп. Это достаточно типичный наезд на мистические секты. Но то, что сектанты испытывали от кровавых сцен эротическое возбуждение и принимали его за благодать божью, есть факт очевидный и непреложный.
По сравнению с богослужением скопцов наши развлечения в мире Нихен (название неожиданно и четко всплыло в моей памяти) просто детские игрушки.
Я снял последнюю иглу. Жюстина зашевелилась и открыла глаза. Улыбнулась мне.
- Маркиз! Как классно! Мы еще попадем в Нихен?
Я замер. В прошлый раз, когда я рассказывал ей о своих впечатлениях о "полете", а она кивала и поддакивала, я решил, что она мне подыгрывает. Глюки не могут совпадать настолько. Но теперь...
- Мне жутко понравилось быть твоим йалайти, Маркиз. Почему мы так мало используем элементы Д/с?
Я не считал, что мало.
Она опустилась передо мной на колени, обняла мои ноги и зарылась лицом в колени, потом подняла глаза.
- Я хочу принадлежать тебе также полно, как йалайти Юсто. Телом и душой. Если бы здесь был Дом Собраний, я бы вошла туда с тобой еще раз. Знаешь, мне всегда хотелось быть твоим мальчиком, твоим пажом, чтобы всегда быть с тобою, а не сидеть дома и ждать. Там, в мире Нихен, я отдала тебе свою мужскую сущность, я пожертвовала ею. Наверное, потому, что с тобою хочу быть только женщиной, но столь же неразлучной с тобою, как йалайти со своим Господином.
Я слушал и думал о том, что мы едва вернулись из этого "путешествия", что прошли почти сутки и что она прогуляла работу, но не мог ей об этом сказать. Это было бы как крик торговца во время молитвы.
- Маркиз, давай я буду тебе исповедоваться каждый вечер, как йалайти Юсто.
- Хорошо. А теперь встань.
Она поднялась.
- Жюстина, сегодня понедельник. Ты прогуляла работу.
- Ну и хрен с ней! - рассмеялась она. - Не-а, не уволят. Они шагу без меня не ступят - все посыплется.
- Они уже звонили. Перезвони!
- Ну, если ты приказываешь...
Мы пили кофе с бутербродами, несмотря на четыре часа дня. Жюстина прислуживала мне за завтраком и выглядела совершенно счастливой, и я понял, что это не последнее наше "путешествие".
Только после меня она стала есть сама. Я любовался, как она пьет кофе маленькими глотками и изящно откусывает кусочки ветчины.
- Господин... слушай, а как ты относишься к анальному сексу?
Я задумался. Честно говоря, эта сфера всегда казалась мне зоной рискованного земледелия. К тому же мне не нравилась мысль о том, что известная часть моего тела будет испачкана в человеческих испражнениях, даже, если это фекалии любимой женщины. Все эти БДСМ-ные штучки красиво именуемые "золотым дождем" или "шоколадными конфетами" никогда меня не прикалывали. Впрочем, презервативы существуют.
- Ну-у, можно попробовать... А как ты относишься к играм с кровью?
- Ну-у, можно. Только осторожно.
- Ну, так! Безопасность прежде всего.
В субботу мы с Жюстиной доехали до секс-шопа, что вблизи станции Фили. В тематическом отделе полюбовались плетками всех форм и размеров по цене в среднем тысяча рэ за девайс. Жюстина с несколько причастным интересом скользнула взглядом по одной семихвостке с ручкой в виде фаллоса, обтянутого красной кожей, но ничего не сказала. Оно может и эротично, но, на мой взгляд, чересчур.
А вот витринка с клипсами для сосков приковала ее намертво.
- Маркиз, смотри, с цепочкой, совсем как там.
Клипсы для сосков на цепочке стоили тысяча сто. Я украдкой вздохнул. Уж знаю, что в такие места меньше, чем с сотней баксов лучше не ходить. Но чего не сделаешь для любимой женщины! Любовь - трижды вор, она крадет у нас разум, время и содержимое кошелька.
Купили.
Игрушки для любителей анального секса находились в ванильном отделе вместе с многочисленными фаллоимитаторами, фаллопротезами и вагинальными шариками.
Самым впечатляющим здесь был резиновый фаллос длиной сантиметров тридцать и десяти сантиметров толщиной. Лука Мудищев бы умер от зависти.
- Это что для любителей фистинга? - поинтересовалась Жюстина.
Я пожал плечами.
- У Мудищева семивершковый был, и то плохо кончилось. Не соблюдают они БРД, как я посмотрю, не соблюдают.
- Декоративный, наверное, - догадалась Жюстина. - На сервант класть.
На нижней полке лежал еще один странный объект. Толщина его была вполне физиологической, зато имелось два конца, вместо одного.
- Это что для лесбиянок?
- Гм... Я думаю, что это символ, вроде двуглавого орла...
Плаги стояли в соседнем шкафчике и напоминали разноцветные детские игрушки. По сравнению с остальным цены на них просто радовали, но все равно для адекватности затратам на производство хотелось разделить их по крайней мере на десять.
Купили. Все-таки из соображений безопасности для начала хотелось засунуть в анус что-нибудь потоньше члена.
Дома Жюстина расставила перед собой этот арсенал анальных пробок разного цвета, формы и размера и с интересом изучала оный.
- Между прочим, в средневековых исповедальниках анальный секс упомянут в качестве одного из грехов, - заметил я.
Меня всегда поражала способность Жюстины совмещать несовместимое. Она считала себя верующей, хотя в церкви появлялась максимум раз в два года, а за молитвой я ее не видел никогда (разве что в мире Нихен). Зато любила читать средневековых мистиков типа Терезы Авильской или Фомы Кемпийского.
Несовместимое... Я вспомнил скопцов.
- Списки грехов - это просто смешно! Я верю по Коэльо.
- Ему тоже БДСМ не нравится.
- Потому что, сделав один шаг и совместив веру в Бога с сексуальной свободой, он побоялся сделать второй. Секс - это молитва. Ванильный секс - пение а капелла. Мы всего лишь использует инструменты, - она взглянула на набор плагов и пропела:
- "Хвалите Его в кимвалах доброгласных!
Хвалите Его в кимвалах восклицанья!"
- А кимвалы - это медные тарелки, - весело уточнила она.
- А боль?
- А боль - это цветомузыка. Лазерное шоу. Ну, кто угоднее Богу? Тот, кто поет ему занудные псалмы без музыкального сопровождения или тот, кто создает и ритм, и музыку, и цвет?
Я усмехнулся.
Мы пошли в спальню. Она разделась и легла на живот. Я погладил ее по попе и осторожно ввел один из плагов.
- Не больно?
- Нисколько.
Она перевернулась.
- Обними меня.
Я не раздеваясь, лег рядом. Провел рукой по киске, нашел клитор. Там было влажно. Сразу! Неужели теперь не нужно долго и занудно ждать, когда она, наконец, раскочегарится и кончит первой? К отсутствию оргазма Жюстина относилась крайне отрицательно. "Я конечно маза, но не настолько же!" "А, по статистике, большинство женщин испытывают оргазм далеко не во всех актах", - оправдывался я. "Вот! А еще говорят, что мы дивианты! Оказывается, большинство женщин гораздо большие мазохистки, чем я! Смотри: найду себе другого господина!"
- Ну, давай!
Я расстегнул штаны и вошел внутрь. Все произошло почти сразу. Какие там одиннадцать минут! Меньше. И не надо терпеть и сдерживаться.
- Ну, как? - спросил я.
- Вполне, только быстро. Надо что-нибудь придумать, чтобы не так быстро...

Я сидел в суси-баре "Суши весла" и ждал Небесного Доктора. Он слегка опаздывал, что было для него, в общем-то, нехарактерно.
Бар был для меня дорог, и я печально думал о том, что не наемся символическим японским обедом из трех рисовых шариков, который только и смог заказать по своему кошельку. Впрочем, не жрать же я сюда пришел!
Док явился на десять минут позже условленного, одетый в дорогой костюм без всяких восточных заморочек, и сел за мой столик.
- Извини, пробки.
Я кивнул.
- Какие проблемы?
- Мы пролетали на твоих иголках почти сутки.
- Бывает.
Он усмехнулся, и я впервые подумал о том, кто он такой на самом деле. Почему-то для меня вдруг стало очевидно, что этот вопрос имеет смысл, что это "на самом деле" существует и существенно отличается от видимой реальности.
- Ну и как с этим бороться?
- Не летать вдвоем или иметь того, кто страхует.
Я подумал, что дергать каждый раз Кабоша не удастся да и обременять его не хочется.
- И летать лучше всего в субботу, чтобы иметь фору во времени, - продолжил Док. - Больше полутора суток не пролетаете.
- Почему?
- Так все устроено. Вы сливаетесь со своими воплощениями в других мирах только в самые критические для них моменты. Если вы там, значит, вашим героям недолго осталось. Как только вы там умрете - вы очнетесь здесь. Кстати, вот универсальный метод возвращения: просто надо умереть.
- В последний раз мы не умирали.
- Значит, был какой-то обряд. Причем, достаточно сильный. И связанный с инициацией или игрой в смерть. Было?
Я кивнул.
Док ловко орудовал палочками (я так и не научился, несмотря на всю любовь к японской культуре). Он прикончил свои суси и улыбнулся.
- Ну, я все сказал. Удачи вам и приятных "полетов".
Встал из-за стола.
- Извини, у меня через полчаса еще одна встреча, - добавил он.
Я вышел на улицу вместе с ним. Небесный Доктор ездил всего лишь на фольксвагене, но зато на двери машины красовался китайский пейзаж из серии горы и потоки и иероглифическая надпись.
Я подождал, когда он уедет, и пошел к метро.

Не "летали" мы недели две. С одной стороны стремно, а с другой мы с Жюстиной были полностью поглощены подготовкой к клеймению.
Хотелось успеть, по крайней мере, за неделю до Вальпургиевой ночи, когда должен был состояться тематический "Бал весеннего полнолуния", на который Жюстина собиралась пойти.
Весна выдалась холодная, и в субботу температура была около нуля, и шел крупный снег, покрывая первую траву и набухшие почки деревьев.
Мы ехали на дачу к Кабошу. Машина у Жюстины была. Опель. Но водить ее она ленилась - ловила такси. Так что во всех случаях, когда я не мог поработать для нее шофером - опель гнил на стоянке возле дома.
Жюстина ушла на заднее сиденье, и я видел в зеркале ее бледное лицо и влажные глаза - жертва, приготовленная на заклание.
- Мы еще можем вернуться, - сказал я.
- Нет.
Кабош встретил нас у ворот. Кивнул.
- Все готово.
Мы сели у жарко натопленного камина. Джин принесла чашку глинтвейна. Запахло корицей.
Я взглянул на Кабоша с некоторым удивлением.
- Жюстине можно. Не водка. Тебе нет.
Я усмехнулся.
- А мне не позволил прошлым летом.
- Ты должен был полностью контролировать ситуацию. И сейчас тоже.
Спустились в подвал. Я поддерживал Жюстину под руку.
- Как ты?
- Отлично. Ты же знаешь: я адреналиновая наркоманка.
Она раскраснелась, на губах - улыбка, та самая, с которой не пускают в церковь. А может быть, пускают на арену к диким зверям? Улыбка греха или улыбка святости?
- И почему ты не водишь машину?
- Потому что навернусь.
- Ты и так навернешься, - сказал Кабош. - Может, передумаешь?
- Да ты как в монастыре, право! Трижды отречься!
- Во всяком обряде есть свой резон. Так не передумала?
- Нет.
Я подал ей руку у последней ступеньки. Ладонь была холодной и влажной.
Здесь у последней ступеньки была невидимая черта, за которой наши роли менялись: в средневековом подвале, увешанном орудиями казни, стояла жертва и ее палач. Я посмотрел на нее этим новым взглядом, соответствующим новой роли, и она опустила глаза.
Я сорвал с нее платье и срезал лифчик и трусики острым ножом. Кабош помогал мне. Два палача: мастер и ассистент. На этот раз я был мастером.
У стены стоял андреевский крест. Не совсем исторический. Обшитый кожей и мягкий (для удобства нижнего). Жюстине надели кожаные наручи и поножи и положили ее на крест. Слегка (не до боли) вытянули руки и ноги и фиксировали к кольцам. Кабош разжег огонь в печке, чтобы нагреть клеймо, а я взял иглы.
Я вводил их в те же точки, что и в прошлый раз. Жюстина хотела в Нихен.
Проэпилировали волосы на попе. Обработали место клеймения антисептиком.
- Жюстина! - позвал я.
Она не ответила, но дышала спокойно и ровно.
Я кивнул.
- Нормально. Давай.
Кабош подал раскаленное клеймо. И я приложил его к коже Жюстины. Она закричала. Я старался не слышать и считал про себя как можно спокойнее: "Раз. Два". Резко оторвал клеймо. Рука дрожала.
Мэтр изучил ожог.
- Ничего. Не передержал. Надо наложить повязку.
Но я почти не слышал. Меня неудержимо тянуло туда, в Нихен. Я точно знал, что Жюстина именно там. Я задыхался. Еще немного и мою душу выдерет из тела, словно раскаленными щипцами, и здесь останется лежать одна пустая оболочка, а я упаду туда, как змея, сбросившая кожу.
Я нащупал иглы. Не помню, как содрал рубашку и ввинтил их себе в точки на груди. Не помню, как расстегнул штаны и вонзил еще одну. Помню ужас в глазах Кабоша. Я опустился на колени, привалился к стене и потерял сознание.

Точнее я его обрел. Мы с Юсто стояли в Зале Дома Собраний. Я прямо, с дымящемся клеймом в руке, и Юсто - на коленях передо мною. Свежее клеймо чернело на его ягодице и сочилось кровью. Он плакал. Его плечи тряслись. Подошел один из священников и наложил повязку.
- Встань! - приказал я.
Он с трудом поднялся. Я обнял его, прижал к себе. Он всхлипнул на моей груди.
- Теперь ты воистину мой раб Юсто. Радуйся!
Я вернулся в замок моего господина Дзитана Тода. Не прошло и двух дней после клеймения Юсто, как господин вызвал меня к себе. Беседа началась вполне любезно. Сели за маленький столик с зерновыми шариками, сладким мясом и яблочным вином. Обсудили последние политические новости: волю престарелого императора и только что назначенного приемника. Я терялся в догадках, зачем он меня пригласил. Мы никогда не были особенно близки.
Поев, расположились на подушках возле фонтана в маленьком бассейне с камнями и плакучей травой. Дзитан предложил мне выбрать себе йалайти. Десять рабов преклонили перед нами колени. Мне понравился юный и темноволосый.
- Ясо! - кивнул Дзитан.
- Первая поза покорности, Ясо! - сказал я.
Я вынул Знак Власти Дзитаро, позолоченный, с гербом дома Тода. Такой же, как и у Юсто, на распорках. Я опустился на колени за ним и ввел пенис. Ясо был искусен и покорен, он всячески помогал мне и старался доставить максимальное наслаждение. Я зарычал, и йалайти застонал, принимая иглу.
Я подождал, пока успокоится биение крови в члене, перевел дух, встал и с поклоном поблагодарил господина Дзитаро.
Он улыбался.
- Садись. Тебе понравился мой раб?
- Да.
- Хочешь, я тебе его подарю?
- Вы слишком добры ко мне. Чем я заслужил такую милость?
- Айдзен, почему ты не привел Юсто?
- Он еще не оправился после клеймения. Даже повязку еще не сняли. Пусть отдохнет.
- Ты слишком мягок с ним. Боль полезна для йалайти. Тем более от клейма. Пусть чувствует, что он твой. Приведи его сегодня же!
- Я боюсь, как бы рана не воспалилась.
- Ничего. В крайнем случае, у меня отличный врач.
- Да, Господин.
Я клял себя за то, что слишком расхваливал своего йалайти. Но делать было нечего. После заката мы с Юсто предстали перед господином Дзитаном. Точнее я предстал, а Юсто преклонил колени.
- Это мой йалайти Юсто, господин Дзитан. Два дня назад он заклеймен. Хотите?
- Хочу.
Дзитан Тода поднялся с подушек, подошел к Юсто и положил руку ему на плече. Йалайти испуганно взглянул на меня. Я его еще никому не предлагал.
Я кивнул.
- Доставь удовольствие господину Дзитану.
И опустился на подушки.
- Первая поза покорности! - бросил Дзитан.
Он положил руку на повязку на клейме и сильно сжал. Юсто застонал. Господин Дзитан сжал еще. На повязке выступила кровь.
Я подумал, что мне не хватает твердости. Дзитан куда более опытный господин, чем я, а йалайти признает господином того, от кого получает боль. Я старался не причинять Юсто лишней боли. И теперь боялся его потерять.
Вообще-то Дзитан не должен был дарить чужому рабу иную боль, помимо иглы, без моего позволения. Но, с другой стороны, он мой господин. Я все равно должен был ему позволить.
Господин блаженно улыбнулся, Юсто принял иглу и застонал.
- У тебя хороший раб, Айдзен, - сказал Дзитан вставая. - Спасибо. Знак моей Власти лежал рядом на специальной салфетке, и господин
Тода не спешил возвращать его. А Юсто ждал, не меняя позы.
- Оденься! - сказал Дзитан.
Юсто послушался и по обычаю припал к ногам Дзитана, благодаря его.
- Встань! Сядь у моих ног.
Йалайти вопросительно посмотрел на меня. Я кивнул.
Юсто послушался Дзитана.
- Айдзен, - сказал господин Тода. - Подари мне этого раба. Взамен получишь Ясо. Он еще не заклеймен, будет твоим по огню и железу.
Сердце у меня упало. Этого-то я и боялся!
- Благодарю, господин. Но я не могу подарить Юсто. Он мой раб по духу и желанию.
- Тогда есть два выхода: либо Юсто просит тебя отпустить его и называет меня господином либо вы оба становитесь моими йалайти.
Дзитан усмехался.
- Ты мне действительно нравишься, - добавил он. - Я был бы рад видеть тебя среди своих рабов.
- Благодарю за честь, господин, - сказал я. - Но я женат. Я не могу оставить семью.
- Жена твоя на тебя жаловалась, Айдзен. Ты ею пренебрегаешь ради Юсто. Она просит развода.
Этого удара в спину я не ожидал. Да, я всего однажды взял Юсто к нам в постель. Он старательно лизал ей клитор и запускал язык в самое устье того цветка, что пока что был только моей собственностью. Она закрывала глаза и стонала, а я смотрел на них и не понимал, его я к ней ревную или ее к нему. Какая глупость! Мы же одна семья. Он подготовил ее наилучшим образом, так что мне и трудиться почти не пришлось. Мой пенис сменил его язык, и мы тотчас взлетели на пик наслаждения. Она осталась очень довольна. Но я больше не брал его к нам. Мне надо было с этим свыкнуться. Я понимал, что поступаю недостаточно добродетельно, но поделать с собой ничего не мог.
Я поднял глаза и встретил взгляд Дзитана, властный и жесткий. Если этот человек меня захотел - он не отступится. Найдет предлог, чтобы сделать из меня йалайти и против моей воли. Я вспомнил рыцаря, который случайно обратился к его рабу и сегодня преданно стоял на коленях среди его йалайти. И я понял, что малая часть меня этого хочет. Говорят, что в каждом мужчине, и в каждой женщине живет частица йалайти, поэтому презрение к йалайти - большой грех.
Если я соглашусь - будет операция смены сущности - колдовство врачей, чтобы не толстеть и глупеть после обряда в Доме Собраний. А потом у меня никогда не будет сыновей. Я мечтал, чтобы у меня были сыновья.
- Судьба йалайти не для меня, - сказал я. - Я воин, и могу предложить вам только любовь воина. А жену возьму другую, если эта меня оставляет.
Дзитан тонко улыбнулся.
- Если бы мне была нужна только любовь воина, я бы давно сделал тебя своим возлюбленным. Господину не отказывают. Ты уже сказал свое "да", когда приносил присягу. Но мне нужна верность йалайти.
- Это не для меня.
- Ничего не поделаешь. Тогда Юсто.
Йалайти умоляюще посмотрел на него.
- Я не могу просить господина отпустить меня. Он спас мне жизнь, и я его раб по духу и желанию. Это было бы бесчестно. Господин Дзитан, пожалейте нас!
Конечно. Он уже понял. Был еще один выход.
- Айдзен, прогони своего раба!
- Нет. Это бесчестно прогонять раба, который объявил себя рабом по духу и желанию.
- Айдзен, ты сказал мне "нет"!
Вот оно! Он нашел предлог даже раньше, чем я ожидал. Я ослушался своего господина.
- Ты понял? Ты совершил преступление, а значит перед тобой выбор: судьба йалайти или смерть.
- Смерть, - сказал я.
- Глупо! Жизнь йалайти прекрасна и полна наслаждения, и не менее достойна, чем любая другая.
- Возможно. Но я не хочу, чтобы выбирали за меня.
- Нет! - прошептал Юсто. - Лучше я попрошусь к Дзитану.
- Поздно! - усмехнулся господин Тода. - Вы лишили себя этого выбора.
Лукавишь! Этого выбора у нас никогда не было.
Я встал.
- Что я должен делать, господин Тода?
Дзитан хлопнул в ладоши. Появился Ясо и преклонил колени.
- Проводи господина Айдзена в комнату ожидания.
Комната ожидания была погружена в сумерки. Только у священного узора горели две свечи, освещая тонкие ветви, которыми расписаны стены. Ветви без листьев и цветов по палевому фону: желтоватый, бежевый,сильно размытый голубой. Одна из стен открывалась в сад, перегородки раздвинуты. Там идет дождь, барабаня по листьям.
Я сел на кровать у стены. Неплохая кровать с шелковым покрывалом и подушками с тем же узором, что и на стенах. Скорее ложе жертвы приготовленной для богов, чем преступника перед казнью.
Сколько я здесь проведу? На то воля господина. Может быть, час. Может быть, годы.
Священный Узор притягивал и манил. Вот еще один выход! Я могу уйти к Небесному Господину. Если он меня примет. Только недостойно идти к Небесному Господину, не исполнив долга перед земным. Не столь позорно, как бежать, но все же бесчестно.
Я опустился на колени перед Узором и помолился, склонив голову.
Послышался шорох отодвигаемых перегородок. Я обернулся. У входа на коленях стоял йалайти. Я не видел его лица, поскольку коридор был куда более освещен, чем комната ожидания, и свет бил ему в спину.
- Господин Дзитан велел принести вам ужин, - сказал он и кивнул в сторону подноса, стоявшего на полу рядом с ним. - Я могу войти?
Я кивнул.
Он вошел и поставил поднос на мою кровать, а сам опустился рядом на колени.
- Меня зовут Каморо, господин Айдзен, - сказал он. - Господин Дзитан позволил нам разговаривать.
Хорошо. Даже, если это ложь, хуже уже не будет.
- Каморо... Что-то знакомое...
Он улыбнулся.
- Был такой рыцарь Камор.
Ну да! Конечно! Теперь я узнал его. Выше других йалайти и черты лица резче и грубее. Тот самый рыцарь!
- Да, я узнал тебя. И как живется в йалайти?
- Очень хорошо. Я никогда не был так счастлив, так беззаботен, так свободен! Вы не можете понять, господин, какое это счастье - отречься от своей воли. Господин Дзитан готов оказать вам благодеяние. Просто вы пока не состоянии понять, что это действительно благодеяние. Тогда, перед Домом Собраний, я тоже приходил в отчаяние, я теперь мне это смешно. Поверьте, неразумно от этого отказываться.
- Возможно. Но я не люблю, когда решают за меня.
- Искупительная жертва потребует от вас гораздо больше самоотречения и покорности.
- Значит, и чести больше.
- Стать йалайти проще. И именно этого хочет ваш господин. Он не желает вам смерти. Разве не обязаны вы исполнять желания господина?
- Господин предоставил мне выбор, и я им пользуюсь.
- Вы сделали не лучший выбор.
- Это мое дело. Где сейчас Юсто?
- В комнате ожидания для йалайти.
- Почему? Он еще не стал рабом Дзитана?
- Я не знаю.
Я доел ужин, поставил на поднос чашу с остатками вина.
- Вы можете мною воспользоваться, - сказал Каморо. - Господин передал меня вам до часа искупления.
- Значит, ты обязан мне подчиняться?
- Да, пока это не противоречит воле господина Дзитана или его безопасности.
- Тогда отнеси поднос, а палочки для еды вымой и принеси мне. И еще принеси пару плодов пато.
- Палочки к пато? - удивился Каморо.
- Твое дело подчиняться!
Он вернулся с палочками и двумя золотистыми продолговатыми пато на подносе. Преклонил колени.
- Первая поза покорности! - скомандовал я.
У него не было Знака Власти.
- Господин снял его, когда объявил о передаче, - сказал он. Гладкая кожа раба, тщательно очищенная от волос. Мне его совсем
не хотелось. Я был сыт.
Клеймо с именем господина. Довольно старое, по крайней мере, несколько лет. Я пропустил руку ему между ног и нащупал шрамы там, где был пенис и яички. Потом взял плод пато. Довольно толстый плод вошел очень легко, из чего я заключил, что Дзитан тоже любил подобные развлечения. На втором он слегка застонал, но не отстранился. Наоборот, едва заметно подавался навстречу, помогая. Потом настала очередь палочки. Я направил ее острым концом. С трудом ввел между двух пато. Надавил большим пальцем. Каморо застонал. Взял вторую палочку. У нас они недлинные, можно до конца. Он стонал и чуть не плакал. Анус начал сокращаться, словно втягивая в себя все, что я туда ввел.
Я сел на кровать.
- Можешь одеваться.
Он послушался и припал к моим ногам, и понял, что это совершенно искренне.
- Я могу лечь у ваших ног, господин Айдзен? - спросил он.
- Нет. Возвращайся к Дзитану.
Мне хотелось побыть одному.
Он поцеловал мне руку и направился к выходу.
- Постой! Когда господин Тода пришлет за мной?
- На то воля господина.
Было утро. Свет бил сквозь полупрозрачные перегородки. Возле моей кровати стоял на коленях Ясо и ждал, когда я проснусь.
- Господин Айдзен, вы должны следовать за мной.
- Иди к господину Тода и попроси у него полчаса отсрочки, чтобы я мог вымыться, чтобы достойно встретить смерть. Если он согласиться - пусть принесут бочку с водой для мытья и придет Каморо помочь мне.
Ясо склонился до земли, встал и побежал исполнять приказание. Отсрочку я получил. Вода в бочке пахла цветочными лепестками и
была ужасающе горячей. Я не стал ждать и залез в воду. Каморо старательно тер меня мочалкой и поливал из ковша. Потом подал полотенце и натер кожу ароматным маслом. Волосы я собрал в пучок на голове и закрепил лучшей заколкой из белого дерева.
Каморо подал одежду, положенную для тех, кто должен выплатить господину долг смерти: белую длинную рубаху.
Мы шли по коридору к выходу из замка. Я знал путь. Ясо и Каморо сопровождали меня. Перешли через улицу по закрытому горбатому мосту и оказались на стене замка. Теперь к воротам. У ворот лестница. Внизу тяжелые двери, открывающиеся на небольшую полукруглую арену, покрытую белым ковром. На арене справа от меня - столб с кольцом, слева - сиденье, в центре которого торчит металлический кол. Пока тонкий и выступающий из кресла не более чем на палец. Это место для меня.
Арена открывается на дорогу. Пока она пустынна: еще слишком рано. Там, у края помоста стоит Дзитан в алых одеждах под черный кожаный пояс.
Я почтительно кланяюсь.
- Не передумал?
- Нет.
- В любой момент ты можешь сказать, что согласен стать йалайти - тогда казнь будет немедленно прекращена.
- Именно так я стал йалайти, - прошептал Каморо у моего плеча. Думаю, что я побледнел. Дзитан - опытный господин, он сумеет
построить пытку так, что я сам буду умолять его принять меня в качестве йалайти.
- Вижу, ты понял, - сказал он. - И?
- Не стоит ли начать?
Он усмехнулся.
- Что ж, начнем. Снимите с него одежду!
Ясо и Каморо помогли мне раздеться и подвели к сиденью. Я с тоской взглянул на дорогу. Охраны не было, но я знал, что это лишь иллюзия. Это место простреливается из арбалетов со стен и с башен ворот. Расстояние маленькое - так что мудрено промахнуться. Да, смерть от арбалетной стрелы много легче того, что мне уготовано. Но это собачья смерть.
Мне помогли сесть так, чтобы кол вошел точно в анус. Боли не было. Пока. Потом стул начнет медленно опускаться, а кол раскрываться во мне, как Знак Власти йалайти, только гораздо шире. Мои бедра закрепили широкими ремнями и такой же ремень надели на пояс и жестко привязали к спинке кресла.
Потом подошел господин Дзитан. Мой член и яички он поместил в черный кожаный мешочек с затягивающимся горлом. Веревку завязал простым узлом и отвел концы в стороны, привязав к двум скрещенным копьям по правую и левую сторону от сиденья. По мере опускания стула узел будет затягиваться.
- Теперь возьми.
Он дал мне в руку небольшой свинцовый шар. К шару была привязана веревка.
- Оглянись! Если ты выпустишь шар, веревка натянется, тогда поднимется вон тот молоток и ударит в медный диск. Звук получится таким громким, что заглушит шум дороги даже в полдень. Этот звон будет означать, что ты согласен, и казнь должна быть остановлена, - он усмехнулся. - Так что держи крепче.
Он подошел к колесу, похожему на штурвал, что стояло у подножия моего орудия пытки, и перевел его на одно деление. Стул подо мной плавно опустился, и я почувствовал, как входит в меня и расширяется кол. Но боли еще не было - только страх и эротическое возбуждение.
- На сколько рассчитана казнь? - спросил я.
- Потихонечку, потихонечку. До завтра доживешь. А теперь смотри. Двери, через которые я прошел полчаса назад, снова открылись, и
на арену вышел Юсто в сопровождении одного из йалайти. Он взглянул на меня, побледнел и опустился на колени.
- Йалайти Юсто отказывается принимать мои Знаки Власти, пока его нынешний господин жив. Поэтому до твоей смерти, Айдзен, он объявляется открытым. Разденьте его!
Юсто раздели, подвели к столбу и закрепили цепь на его ошейнике. Открытый раб! А это значит, что любой, кто пройдет мимо по дороге, имеет право взять его.
Первым желающим оказался толстый торговец не первой молодости. Юсто метнулся от него, цепь натянулась.
- Нет!
- Неужели! - усмехнулся Каморо и кивнул Ясо.
У самой дороги на помосте стояло возвышение, вроде горки высокой частью к дороге. Каморо с Ясо подняли сопротивляющегося Юсто, положили на горку головой вниз и закрепили руки и пояс кожаными ремнями. Потом развели ноги и притянули колени к железным кольцам в полу.
- Пожалуйте, господин! - кивнул Ясо торговцу.
Юсто стонал и плакал, а торговец пыхтел позади него. Когда он закончил и отошел удовлетворенный, я почувствовал, что подо мной вновь опускается стул. Теперь боль была, но очень слабая и слишком смешанная с наслаждением.
Дзитан подошел ко мне, коснулся плеча, провел рукой, едва касаясь кожи, поцеловал.
- Ну, ты же хочешь, я вижу. Что за глупое сопротивление собственным желаниям?
Напряжение достигло своего пика, и я почувствовал биение крови в члене и влагу, заливающую черный мешочек у меня между ног. И я ненавидел себя за это.
Мне стоило большого труда удержать шар, я сделал почти невозможное. Зачем? Так хотелось сдаться! Но где-то на периферии сознания кто-то упорно твердил: "Ты должен умереть! Должен! Иначе мы не сможем вернуться!"
Дзитан пожал плечами и покинул арену.
Он возвращался еще несколько раз: ласкал, уговаривал, доводил до исступления. И я уже не понимал: ненавижу я его или люблю.
И менялись насильники моего Юсто. Впрочем, они бы оскорбились, услышав о себе "насильник". Поиметь открытого раба - долг каждого подданного, оказавшегося поблизости от места казни.
Я запомнил крестьянина с пропитой физиономией и грязными руками, упорно мявшего свежее клеймо Юсто.
Сиденье продолжало медленно опускаться, и наслаждение постепенно вытесняла боль. Точнее само наслаждение менялось, смешиваясь с болью. Эротическое напряжение первых часов сменило расслабление транса.
К вечеру Юсто отвязали и дали отдохнуть. Он отполз к столбу, и сквозь туманную дымку перед глазами я увидел, что он оставляет за собой кровавый след.
Я еле удерживал шар. Рука дрожала. "Я должен умереть! Мы должны умереть, чтобы вернуться!" Куда? Я не понимал, что это значит, но все же из последних сил не давал шару упасть. Я почти терял сознание, но чувствовал, что он предательски ускользает из моей руки - и приходил в себя.
На закате боль вернулась вновь и заполнила собою все. Я решил, что острие дошло до внутренних органов, а значит осталось недолго. Шар лежал на моей ладони, а кто-то внизу жалобно просил пить.
- Юсто? - одними губами прошептал я.
- Уже скоро, господин. Держитесь! Мы должны умереть.
Ночь прошла где-то на границе между забытьем и болью. Подул утренний ветер, и я увидел свою кровь, стекающую по желобу с помоста, черную в утренних сумерках.
В просвете арены стоял Дзитан, и ветер развевал края его одежды. Он повернулся ко мне.
- Твой раб умер, - сказал он. - Жаль. Вы оба могли бы жить. Но теперь и для тебя уже поздно, даже, если ты выронишь шар. Теперь твоя очередь.
Моя рука дрогнула, и шар скатился вниз. Раздался громовой удар молотка по меди. Дзитан расхохотался.
- Поздно, Айдзен! Но поблажку ты заслужил.
Он взял меч. Широкий и тупоконечный, меч правосудия и долга.
Я не почувствовал удара. Только рассветное небо провалилось куда-то вниз, и его сменила кирпичная кладка потолка, а потом исчезла и она.

Я открыл глаза. Стены, обитые вагонкой, отсветы пламени камина. Рядом приходила в себя Жюстина, а у огня сидел Кабош, чем-то похожий на Дзитана, и озабоченно смотрел на нас.
Вскочил с кресла, бросился ко мне.
- Слава Богу!
Что могло произойти, чтобы Кабош помянул Бога, в которого никогда не верил?
- Слава Богу! - повторил он.
Я сел на кровати.
- Ты что уверовал?
- Идиот! Я трое суток не могу вас откачать!
- Трое суток! Снял бы иглы.
- А ты посмотри на себя.
Игл не было.
Жюстина тоже села на кровати и уткнулась носом в мое плече. Игл не было и на ней.
- Я уже в больницу собирался вас вести! - сказал Кабош. - Как себя чувствуете?
- Я - ничего. Только слабость, голова кружится.
- С голодухи, - объяснил Кабош. - Жюстина?
- Голова кружится и очень болит. И подташнивает. Кабош, дай попить чего-нибудь.
Он налил ей стакан сока.
Я взял ее руку. Горячая. Даже слишком.
- Маркиз, Кабош, помогите мне встать. Где здесь туалет?
Ее рвало слизью и только что выпитым соком.
Довели до кровати на втором этаже, уложили. Подальше от камина, чтобы не было даже намека на дым. Кабош отрыл настежь окна. Из сада плыл аромат зацветающих яблонь и первых весенних листьев. Был вечер. Сумерки.
Кабош сходил за тонометром.
Кивнул мне.
- Иди на кухню, поешь. А то тебя тоже придется откачивать.
На кухне я сожрал два яблока из корзинки на холодильнике. И выставил на плиту сковородку с котлетами, но ждать их не стал - вернулся к Жюстине.
Кабош кормил ее какими-то таблетками.
- Что с ней?
- Гипертонический криз. Давно давление повышенное?
Жюстина посмотрела на него со всем удивлением, на которое только была способна в таком состоянии.
- Не знаю.
- Ну, вообще-то на после экшн на всякий случай анаприлин держим. Но пока обходились, - заметил я.
- Угу! Закон половинок. Из гипертоников только половина знают о своей болезни, а из этой половины - только половина ее лечат, и из них - только половина эффективно. Лежи! Боль успокоится - зови нас. Поможем спуститься. Тебе тоже надо поесть.
Я сел в кресло перед кабошевым камином и занялся котлетами, изрядно подгоревшими, пока мы говорили с Жюстиной, но мне было по фигу.
- Больше никаких иголок, - сказал Кабош. - Загубишь бабу!
Я думал о наслаждении и смерти. Откуда эта связь? Казалось бы, смерть - боль. И больше никаких ассоциаций. Почему где-то глубоко в человеческом подсознании живет надежда словить кайф с этого процесса. И в последний миг воскликнуть "Блаженство!", как царствующий жрец Нормана в объятиях убивающего его золотого жука. И вот уже индус почитает за счастье умереть от руки любимого бога (например, броситься в Ганг), святой Иоанн Креста просит на смертном одре почитать ему "Песнь песней", а мусульманские шахиды соревнуются друг с другом в том, кто раньше предстанет перед Всевышним. Да, в большинстве религий блаженство отодвинуто за эту грань: после смерти, а не в момент смерти. А радость последней - в ожидании встречи с возлюбленным божеством. Но не так все просто. Может быть, это только самообман: блаженство после смерти, а не сама смерть, как блаженство. Психологическая защита, страх непонимания непосвященных... Смерть - боль. Боль - эндорфины. Они родимые! Максимальное количество эндорфинов - вот цель и смысл человеческого существования. Не ожидает ли нас в момент смерти эндорфиновый всплеск?
В средние века и немного позже, пока сие действо не было повсеместно отменено, публичные казни собирали толпы народа, и далеко не всегда людей сгоняли туда палками. Зачем же они шли туда? Сопереживание, эмпатия, сочувствование. И скорее жертве, чем палачу. Возможность умереть виртуально, умереть, не умирая. Воля к смерти и понимание смерти, как величайшего и последнего наслаждения.
_____

- Вставай! Вставай!
Кто-то тряс меня за плечо.
- Отойдите от него! Лицом к стене! Встать!
Я с трудом открыл глаза. Надо мною стояли три мента с дубинками.
Медленно сел на кровати, покачнувшись, спустил ноги.
- На выход!
Меня вели куда-то вверх по лестнице. Я с трудом переставлял ноги и держался за стену (слава Богу, хоть наручников не надели!) Ступени то и дело начинали плыть перед глазами.
В кабинете за столом сидел незнакомый мне человек в дорогом костюме, отглаженный, аккуратный и чисто выбритый.
- Присаживайтесь, Андрей Максимович. Я ваш адвокат.
Я тяжело опустился на стул.
- Государственный?
- Нет. Меня нанял ваш друг Сергей Лобов.
- Докажите!
Самое страшное в тюрьме - это полная информационная изоляция. И окружающая тотальная ложь. Не знаешь, кому можно доверять и можно ли вообще доверять кому-нибудь. Чувствуешь себя беспомощным, слабым и загнанным в угол. И каждый шаг, как у канатоходца.
Адвокат положил руку на стол и раскрыл ладонь. Там лежал Трискель.
- Вы знаете, что это?
- Да.
- Дайте мне пить.
Он протянул мне бутылку с минералкой. Я выдул сразу весь литр и без церемоний вытер рот ладонью.
- Спасибо. И поесть что-нибудь.
Он открыл пластиковую коробку с бутербродами. Я где-то читал, что из голодовки следует выходить постепенно, на салатиках.
- Фрукты, овощи есть?
- Вот, это от Сергея.
Я уничтожил яблоко и два огурца. Потом не удержался и стащил пару кусочков колбасы с бутерброда.
- Все. Остальное уберите.
Он кивнул.
- Что с вами?
- Плохо выгляжу?
- Честно говоря, краше в гроб кладут.
- Избиение дубинками плюс сухая голодовка, чтобы встретиться с вами.
- Больше так не делайте. Здесь связями и посулами можно добиться гораздо большего, чем подобным героизмом.
- Но добился же!
- Они не имели права не допустить адвоката.
- Все равно не хочется лебезить перед этой сволочью!
- Постарайтесь быть поспокойнее, эмоции вам только навредят.
- Постараюсь. Что вы знаете о моем деле?
Он знал почти все. Кабош хорошо его проконсультировал.
- А как сами к этому относитесь?
- К чему именно?
- К Теме.
Он улыбнулся.
- С пониманием, но без сочувствия.
- Хитро! Ладно, сойдет. Врач будет?
- Постараюсь организовать. Было бы неплохо доказать применение пыток. Вы наговорили лишнего.
- Что, например? Я же, как под присягой: правду и только правду.
- Здесь важна не правда, а то, как ее будут трактовать.
- Вам тоже все равно, кого защищать, как им все равно, кого сажать?
- Не совсем. Работа есть работа, но не всякая работа в удовольствие. Вы мне симпатичны.
- Вы хоть верите в мою невиновность?
- Это не вопрос веры...
- Ну, не как адвокат, как человек?
- Да. Думаю, да.
Играю в рискованные игры, как с жизнью, так и со смертью.

Кельтская колдунья
Сообщения: 875
Зарегистрирован: 08 июн 2010, 18:25
Пол: Женский
Ориентация: Гетeро
Д/C-ориентация: Сабмиссив
С/М-ориентация: Мазохист
БД-ориентация: Боттом
Город: зазеркалье

Re: Маркиз и Жюстина.

Сообщение Кельтская колдунья » 25 мар 2011, 02:46

2. О духовности мазохистов
Олег Петрович
А ларчик-то просто открывался. Надо было сразу изучить ее компь¬ютер, особенно файлы, защищенные паролем. В одном из таких файлов и лежал дневник.
Мы так и не нашли твердой копии, вероятно, ее не существовало. После того разговора в "Русском бистро" всю их квартиру перевернули вверх дном. И ничего.
Только когда появились первые публикации в бульварных газетенках, я поверил, что дневник действительно существует, и отнесся к делу серь¬езнее.
Из дневника Жюстины
С чего все началось...
Вестимо с детства. Года в три мне приснился сон. Речь там шла о гибели корабля (может быть, я где-то краем уха услышала про Титаник). Помню страх и безысходность. По-моему, не спасся никто. Почему, когда мама ушла, я высыпала из шкафа пластмассовый конструктор с острыми ци¬линдрическими деталями и пыталась оцарапать себе руку?
Лет в пять-шесть я любила забираться в кресло и сидеть в задумчи¬вости.
"Мечтательная девочка", - улыбались взрослые. - "О чем задума¬лась? О Прекрасном принце?"
А девочка представляла себя в кресле для пыток и палача рядом. И ловила кайф со своих мечтаний, хотя еще ничего не знала о сексе. Де¬вочка молчала. Уже тогда, где-то на подсознательном уровне, она поня¬ла, что говорить об этом нельзя.
И вот она выросла, но фантазии мало изменились, только к мечтам о пытках прибавились мечты о преклонении. Как сладко опуститься на коле¬ни! Желательно, конечно, перед тем, кто достоин.
С достойными был полный облом. А потому оргазм только под садома¬зохистский глюк.
Тогда в каком-то дамском романе я вычитала, что героиня сексуально возбуждалась, представляя себе обнаженного накачанного красавца на пляже под южным солнцем. Я была в недоумении. Неужели это действитель¬но может возбудить? Мне надо, чтобы по этим прекрасным мышцам стекала кровь и улыбка была полна страдания или еще лучше, чтобы сам красавец держал в руках нож, меч или скипетр (ну, на худой конец, иглы, щипцы или плеть), а я, покорная, стояла перед ним на коленях или лежала, прос-тершись ниц.
А голый мужик на пляже - какая пошлость! С тех пор я не читаю дамских романов.
Но я вовсе не ощущала себя особенной. Просто, об этом же нельзя говорить. Вот и не говорит никто, вот и лукавят, придумывая мышцы, пляжи и юга.
На БДСМ меня вынесло совершенно случайно.
В середине девяностых черт (а кто же еще?) дернул меня заняться бизнесом, и я неожиданно для себя оказалась замешанной в одной финан¬совой афере. Надо было выкручиваться, и я призвала на помощь все силы земные и небесные.
Моя взятка последним состояла в крещении и посещении церкви по три раза в неделю. В общем христанулась я здорово! Может быть, потому, что нашла, наконец, во Христе того вожделенного мужика, перед которым можно бухнуться на колени и пасть ниц без всякого лукавства. Так или иначе, но домолилась я до мистического транса...
Потом, когда я поняла, что выкрутилась, и даже смогла устроиться на работу в банк, а папу избрали в Думу, и ни мелкие менты, ни средней руки киллеры были для меня уже не опасны, я трезво оглянулась назад и спросила себя: "А что это было?"
Стала копать, на досуге читая литературу по психологии мистициз¬ма. Набрела на эндорфины, гормоны счастья.
В тот памятный осенний день я набрала "эндорфины" в "Яндексе", и оказалась на сайте Кабоша.
...
Эх! Достали Доминанты - пойду саба поищу!
Как только я зарегистрировалась на сайте БДСМ, меня завалили письмами с предложениями знакомства. Думаю, ажиотаж объяснялся тем, что здесь женщин в три раза меньше, чем мужиков.
А среди мужиков больше всего Доминантов. Я в принципе не против положения сабы, если мой Господин, действительно, по жизни, произвел на меня впечатление. И не высотой роста, а высотой интеллекта.
"Ну! Ну!" - в душе подзадориваю я своих корреспондентов, докажи же, что ты способен доминировать, что ты можешь взять на себя ответс¬твенность, покажи, что ты умнее меня. Иначе на хрена мне твои сто во¬семьдесят? Ну, отдоминируй меня для начала интеллектуально. Тогда я са¬ма и упаду перед тобой на колени, и руки, ноги поцелую, и все исполню, что прикажешь.
Нет! Не дает ответа! Все мои попытки завязать интеллектуальный разговор просто игнорируются. И я со вздохом уничтожаю очередное пись¬мо и адрес в адресной книге.
Может саба поискать? Почему нет? Почитание и преклонение мне весьма приятны, и вообще неплохо иметь раба. Нижние мужики по рунету табунами ходят. А к сабу я не буду предъявлять таких завышенных требо¬ваний, как к Дому.
Или девочку? Но здесь тоже сложности. Если к мужской внешности я вполне равнодушна (было бы под черепной коробкой не пусто), то в слу¬чае женщины у меня есть совершенно определенный идеал, который только и вызывает сексуальное влечение: маленькая, хрупкая, очень женствен¬ная. Цвет глаз и волос значения не имеет, но маленького роста - это обязательно. Терпеть не могу высоких женщин!
Но ни одна девушка мне пока не написала. Эй! Неужели ни одной лесбиянки?
...
Вообще-то я терпеть не могу современную литературу. С тоской вспоминаю, как битый месяц героически читала "Хазарский словарь", что¬бы только не выглядеть полной тупицей среди моих знакомых, обсуждающих творчество Павича. Но рассказ "Настя" порекомендовали мне как Темати¬ческий. И вот я читаю Владимира Сорокина.
Дело происходит в начале прошлого (двадцатого) века в романтичес¬кой обстановке русской усадьбы. Главную героиню в день ее шестнадцати¬летия заживо зажаривают в печи, а потом съедают под разговоры о Ницше и Шопенгауере.
Написано здорово. Читается в улет, не то, что Павич. Но никакого эротического возбуждения я при этом не испытала.
Реакция была существенно другой...
В общем-то, абсурдно. Отсутствие мотиваций и нормальной эмоционал¬ки, как и положено в неоконструктивизме. Бред! Дурацкие фантазии авто¬ра!
Но почему же тогда так забирает? Почему я три дня ходила своя не своя? На какие клавиши моей души нажал господин Сорокин?
Отсутствие мотиваций... Нет ничего опаснее! Тонкая плёночка между нормой и сумасшествием не нуждается в основании для того, чтобы пор¬ваться. Просто: "А слабо?" Слабо "преодолеть пределы"? Прыгнуть в про¬пасть? Убить? Просто так! Без всяких мотиваций.
Хочется сложить такие мысли в здоровый мусорный пакет и опреде¬лить его в дальний ящик подсознания с четкой красной надписью "шизоф¬рения". И больше не трогать. И не читать господ типа вышеупомянутого автора, нагло копающихся в этой самой помойке.
Но ведь есть. Есть же такие мысли, бродят под черепной коробкой, устраивают там свои тараканьи бега. Где же опора? Где перила моста над распадающимся миром, за которые можно держаться? Где мой Бог, Господь, Господин? Тот, кто прикует к этим перилам цепью покрепче и не даст упасть. Пусть даже ценою боли...
Его и ищу.
...
"Добрый ласковый садист с небольшим уклоном в доминирование ищет партнершу с интересом к термо и историческому фетишизму (история пыток и казней)".
Автор объявления фигурировал под ником "Маркиз", довольно баналь¬ным для БДСМ. Но меня прикололо сочетание "доброго и ласкового" с садистом, да еще и на фоне "пыток и казней", и я ему написала.
Он ответил, поинтересовался моими фантазиями. И я написала об особенностях японской формы вассалитета, когда самурай принадлежал господину вместе со всеми своими потрохами, а также движимым и недви¬жимым имуществом, а на сэппуку надо было испрашивать разрешение. Очень меня это радовало с мазохистской точки зрения.
И он не проигнорировал! Он ответил, и я поняла, что он тоже не¬равнодушен к Японии, к тому же знает больше меня.
А потом он отлавливал у меня скрытые цитаты из Ницше и Платона, грузил историей дзэн и самурайской этикой, и душа моя полнилась удив¬лением и ликованием. Письму к десятому я поняла, что влюблена.
Вот это да! Мы дотрепались до десятого письма! Вообще-то здесь народ быстрый: во втором письме просят фотографию, а в третьем назна¬чают свидание. Мне иногда кажется, что по сравнению с остальными БДСМщиками у меня под черепной коробкой холодильник стоит.
Фотографию он все-таки попросил. Я задумалась о том, что бы меня могло обломать в его внешности. Рост ниже ста шестидесяти, вес больше ста или, скажем, запах давно нестиранных носков?..
Фото я тщательно отретушировала в фотошопе и с некоторым внутрен¬ним содроганием приаттачила к очередному письму, попросив и его фотог¬рафию. Не то, чтобы моя физиономия совсем никуда не годится... Мне да¬же приходилось слышать, что я красива, но не так часто, чтобы в это поверить.
"Вы симпатичная девушка", - гласил ответ. - "Давайте встретимся".
К письму была приаттачена фотография, с которой на меня смотрел вполне приятный молодой человек.
"Вероятность того, что вы нарветесь на маньяка, довольно мала, но все равно надо соблюдать осторожность. В Теме могут найтись люди, опасные для обоих полов", - я четко усвоила эту рекомендацию с основ¬ного БДСМного портала и навела о Маркизе справки у Кабоша. Мэтр его знал и рекомендовал как человека уравновешенного, разумного и порядоч¬ного. Я вздохнула с облегчением и на свидание пошла.
...
Пригласил он меня, понятно, в сушницу, не так, чтобы дорогую, но вполне приличную. Я приехала на полчаса раньше и пошла гулять по ок¬рестностям, дабы изобразить опоздание. Ну, хотя бы на пять минут!
У входа торчали желтые стволы бамбука, похожие на противотанковый ёж, и прохаживался сын степей в красно-белом одеянии, долженствующий изображать японца.
Я вошла в зал и поискала глазами Маркиза, до смерти боясь, что все-таки пришла раньше.
Он сидел один за столиком и рассеянно смотрел меню. Поднял голо¬ву, улыбнулся... и сердце у меня упало, потому что мои шансы тоже стре¬мительно падали до нуля. "Он действительно симпатичный", - обреченно подумала я. - "Гораздо лучше, чем на фотографии".
- Я не опоздала?
Ага! Старательно дотянула до семи минут!
- Нет, это я пришел раньше, - и эта фраза казалась не уступкой и не данью вежливости, а милостью короля.
Мы проговорили до закрытия заведения. Он с улыбкой оплатил счет, и я даже не догадалась тогда, что практически его разорила.
В принципе, доминант не должен подавать сабе пальто, но мы пока еще просто мужчина и женщина, и он подал, и это было, как шуба с царс¬кого плеча.
Мне хотелось проветриться после выпитого сакэ, и мы пошли по ноч¬ной Москве.
- Пойдем ко мне! - сказала я. - Здесь недалеко.
Мне бы было обломно, если бы все кончилось просто ванильным сек¬сом, но он твердо держался принципа "ничего БДСМного на первой встре¬че".
У меня дома мы еще пили чай. Я посмотрела на часы: три. И решила проявить инициативу.
- Я сейчас. Жди!
Вернулась из прихожей с шелковым шарфом и опустилась перед ним на колени.
- Свяжи мне руки!
Он улыбнулся, словно только этого и ждал. Связал мне запястья. Совсем не больно. Поднялся с места, положил руку мне на плечо.
- Встань! - это звучало, как приказ. - Пошли!
Он вел меня в спальню, а я уже была на грани головокружения. По¬ложил на кровать (на мой взгляд, уж слишком бережно) и привязал шарф к спинке. Я на минуту вспомнила о том, что на мне белье от Крилони за двести баксов. Вообще-то жалко, если будет рвать или резать. Но тут же решила: ну и хрен с ним! Удовольствие того стоит. Интересно, у него ножи есть? Впрочем, откуда? Не таскает же он их за собой по барам, тем более что ничего такого не планировал.
То, что он меня банально раздел, меня слегка обломало, но, в конце концов, приличный человек должен получить разрешение на то, чтобы пор¬тить чужую вещь. Язык есть. Если ты чего-то хочешь - просто скажи об этом партнеру. Я была уверена, что на разрезание белья он согласится также легко, как на шарфик.
Ладно! И без того мне было так хорошо, как никогда не было.
...
На следующий день, вечером, мы попробовали воск.
В фантазиях пытки кажутся приятными, но трудно поверить, что это может быть на самом деле. В тот вечер я поняла, какой лаской может быть умеренная боль.
Потом он завязал мне глаза, и я почувствовала на внутренней сто¬роне бедер холод металла. Ножи у него были! Он словно угадывал мои же¬лания!
А я погружалась в тепло и сладость, пока он тупым лезвием счищал воск.
Лезвие поднялось выше и коснулось клитора, потом поползло, разд¬вигая половые губы. Наверное, он увидел влагу на клинке, и нож зазве¬нел по полу, а он вошел в меня. Я закричала, срываясь вниз с вершины оргазма, и укусила его за плечо. А потом почувствовала биение его пло¬ти.
- Господин мой, тебе не больно? Прости меня!
И я припала губами к его руке.
- Больно, - усмехнулся он. - Но очень приятно.
...
Мы уже месяц жили вместе, и я стала подумывать о том, не оформить ли нам отношения. Нет! Это не то, что вы подумали. Мысль о том, чтобы стоять с ним перед теткой в загсе казалось мне просто смешной. Но и ошейник рабыни меня не вдохновлял. Я все носилась с идеей вассалитета.
Почему вассалитет мне нравился больше, чем рабство? Вассалитет - система открытая. Раб не может иметь рабов, для вассала же вполне ес¬тественно иметь других вассалов. Не то, чтобы я собиралась завести нижнего, но сама возможность мне нравилась.
И потом вассал имеет честь и достоинство, в отличие от раба. Вас¬сала можно пытать и казнить, но не следует бить ногами. Возможно, в неприятие рабства вылилось мое неприятие психологического мазохизма.
Был вечер, за окном стоял июнь, и цвел чебышник. Я распахнула ок¬но, прямо в закат и опустилась на колени перед моим возлюбленным и палачом.
- Маркиз... Андрей... я хочу принести тебе присягу, вассальную клятву, как королю.
Он улыбнулся. Европейское средневековье было второй нашей общей любовью, как Япония - первой.
Сложил руки за голову и откинулся в кресле.
- Существовало несколько форм оммажа. Полный оммаж, когда коленопреклоненный вассал с непокрытый головой и без оружия вкладывал руки в руки сюзерена и приносил клятву верности. Частичный оммаж, например, только на время сражения. Тогда вассал мог быть при оружии и не прек¬лонять колен. Оммаж крестьянина, при котором он передавал себя помещи¬ку, как вещь. Гм... Хотя последнее спорно. Даже в присяге серва глав¬ным было обещание службы, а не передача себя в качестве собственности. Тебе именно это нравится? Вассала нельзя продать, подарить или пере-дать другому господину.
- Да, это мне нравится. Я хочу быть твоей, и только твоей. Но не только это. Я читала описание церемонии ошейника у одного переводного автора. Слишком много слов о любви там, где надо говорить о верности, слишком много слов о Боге там, где они неуместны, слишком длинно и за¬нудно. Сразу видно, что американец писал, от его обряда за версту не¬сет протестантской проповедью!
- Народ скажет, что у нас не Д/с, - усмехнулся Маркиз. - Хотя, на самом деле отличие вассальной зависимости от рабства тоньше, чем ка¬жется. Вассал означает "человек кого-либо", то есть слуга. Первона¬чально так и называли комнатных слуг, которые, например, прислуживали господину за столом, чистили платье и подавали оружие. Только в гре¬ко-италийской традиции это занятие считалось позорным и достойным лишь рабов, а в германской - почетным, что так удивляло Тацита. Всего лишь две традиции зависимости: античная и средневековая. Тебе нравится по¬чет?
- Конечно, я тщеславна.
Он кивнул.
- Правда, в Древнем Риме была еще клиентела: покровительство пат¬рона в обмен на верность клиента. Но эта зависимость кажется мне сла¬бее, чем вассалитет. О клиентах говорили "мои друзья". Мне бы больше понравилось говорить "мои люди", - он наклонился, не вставая с кресла, положил руку мне на плече. - Хорошо. Мы с Кабошем все подготовим.
- Только я хочу, чтобы все было без обмана, чтобы ты действитель¬но владел моей жизнью и смертью. Я напишу посмертную записку. Ты смо¬жешь вставить дату, любую, когда захочешь.
- Пиши, - просто сказал он.
Я написала и отдала ему. Он взял и убрал в стол, обнял меня, по¬целовал в губы. Развязал пояс моего халата.
- Снимай!
Посадил на колени, лицом к себе. Расстегнул штаны, но остался в одежде.
- Так он сможет глубоко проникнуть в нее, и они оба достигнут блаженства... Выгнись!
Я откинулась назад, и мои волосы расстелились по полу. Он сжал мою талию так, что потом остались синяки, и начал меня раскачивать. Темнело в глазах, и кружилась голова, но боль сменяло наслаждение, за¬полняя меня, как сосуд, пассивный предмет, не могущий сопротивляться.
...
Я искала свою записку. В ящике стола ее не оказалось. Когда Он пришел, я спросила "где?"
- Ты хочешь ее забрать?
- Нет.
- Тогда зачем?
- Хочу убедиться в том, что она существует.
- Она существует, - с улыбкой ответил Он.
Вечером я пошла к нему на тренировку. Мне хотелось подержать в руках меч, пусть даже деревянный. У него была настоящая, правда не за¬точенная, японская катана в ножнах из змеиной кожи. Он повесил ее над кроватью, как символ своей власти.
Маркиз послал нас бегать по периметру подвала, а сам встал в центре возле колонны и приказал одному из своих учеников бить себя но¬гой в живот.
- Ну, давай еще! Я держу удар.
У меня уже сердце заходилось от пробежки, а он все "держал уда¬ры". И было даже как-то неудобно просить его позволить нам остановить¬ся.
Я вспомнила о спартанском обычае, когда ежегодно, в "день бичева¬ния" перед алтарем Дианы секли мальчиков из лучших семейств, и каждый крик считался позорным. А смерть под плетью - одной из самых почетных смертей, и голову умершего украшали венком из цветов.
- И что неприятного в боли! - сказал Маркиз. - Боль полезна. Лад¬но, остановитесь.
Иногда я задумывалась о том, есть ли у него другие боттомы. Прос¬то не могло не быть! Его ученики смотрели на него не с меньшим восхи¬щением, чем я. К тому же Кабош никого не рекомендовал просто так. Зна¬чит, был у него опыт. Хотя вряд ли до меня он шел дальше шелкового шарфика и бархатной плеточки. Глубже в Тему его тянула исключительно я.
В общем-то, я не ревнива. Я же понимаю, что нельзя требовать от короля наличия единственного вассала. И, если, пока я на работе, он порет кого-нибудь в гостиничном номере - мне, как бы, по фигу. Я бы не вынесла только одного: если бы он приводил своих нижних ко мне домой и клал на мою кровать. Однако я дала ему ключ. И пару недель украдкой ревизовала постель на предмет помятости и воздух на запах чужих духов. Но ничего не обнаружила. Значит, не дома. Или я и правда всех разогна¬ла?
...
Я не спала всю ночь. А утро ушло на подготовку к отъезду. На даче Кабоша мы были около двух.
Но меня не пригласили к столу. Мэтр взял меня за руку и отвел на цокольный этаж. Мы оказались в маленькой темной комнате.
- Это не часовня, но молиться можно везде, - сказал он. - Здесь ты проведешь остаток дня. В полночь!
Он запер дверь, и я осталась во тьме. Сверху слышался стук топо¬ров. Что они готовили? Мне стало страшно.
Я задумалась о том важном, что сегодня должно произойти. Молить¬ся? Ну что же. И я молила Бога о том, чтобы он сделал мою верность вечной, а покорность совершенной.
Владимир Соловьев выделял три чувства, три типа отношений челове¬ка к окружающему миру: по отношению к низшему - стыд, под которым он понимал привычку человека стыдиться своего обнаженного тела, по отно¬шению к равному - жалость или сочувствие, и по отношению к высшему - благоговение. Со стыдом накладка вышла. Ни племена центральной Африки, ни современные нудисты не стыдятся своей животной природы и легко об¬ходятся без одежды.
А вот благоговение по-прежнему требует пищи. Уже столетие (или более) небо пусто, и мало кто верит всерьез (все больше на всякий слу¬чай), а душа все жаждет служения чему-то высшему. И мы обожествляем государство, строй, правителя или ближнего своего. А центр наслаждения у человека один на все про все. И радость служения избранному кумиру мы принимаем за желание заняться с ним сексом. А может быть, и не надо никакого секса, а одно служение, само по себе?
Для чего нам дана эта жажда служить? Неужели только для того, чтобы извлекать из нее наслаждение?
Наконец дверь распахнулась. Я зажмурилась от яркого света. Элект¬ричество было по-прежнему выключено, но на пороге стоял Кабош и держал в руке факел.
- Выходи! - сказал он. - Надень.
Он подал мне рубаху из небеленого полотна, которую я сама сшила. Вручную, как когда-то невесты шили свадебные платья.
Я переоделась, сняла заколку и распустила волосы. Заколка упала к моим босым ногам, зазвенев по каменному полу.
- Веди меня! - бросила Кабошу.
Холодный камень ожег ступни.
Мы сами придумали этот обряд, не повторяющий ни классический ом¬маж, ни церемонию ошейника, оставив только то, что нравилось нам и до¬бавив некоторые детали.
Мэтр вывел меня наверх под ночное небо, и ветер, пахнущий жасми¬ном, пахнул в лицо.
Вдоль деревянного настила на высоких шестах пылали два ряда факе¬лов. Я шла между ними к моему возлюбленному и повелителю, что сидел на возвышении в конце факельной дороги. Он был одет в черную атласную ру¬баху под кожаный пояс, кожаные штаны, заправленные в высокие сапоги, и алый плащ, застегнутый на плече серебряной фибулой. А рядом с ним был вонзен в землю меч.
Я подумала, что к его волосам очень бы пошла корона, но и без оной его спокойствию и достоинству мог бы позавидовать король.
За мною шел Кабош как моя охрана и наш единственный свидетель. Сперва мы хотели сделать церемонию публичной, но передумали, испугав¬шись непонимания. Для тематического народа наш обряд слишком непохож на церемонию ошейника, а ученикам Маркиза мы бы не смогли объяснить истинный смысл ритуала.
Я опустилась на колени перед моим господином и вложила руки в его ладони - жест пленника, отдающегося на милость победителю.
- Отныне я твоя телом и душой. Моя жизнь и моя смерть в твоих ру¬ках. Твое право судить и миловать, наказывать и прощать. Принимаешь ли ты меня?
- Я принимаю тебя и даю покровительство и защиту.
Он поднял меня с колен, обнял и поцеловал в губы.
...
Прошел месяц после ужасных событий, которые чуть было не разлучи¬ли нас, по крайней мере, надолго, если не навсегда. Только сейчас, ког¬да мой государь снова рядом, я успокоилось настолько, чтобы записать все по порядку.
Мы вернулись из путешествия по Франции, прекрасного, как готика Реймса и розовые храмы Тулузы. Я была настолько счастлива с моим гос¬подином, что не замечала ничего вокруг.
Был сентябрь. Мы возвращались из "Ленкома" с "Королевских игр". Пьеса вполне тематическая: история двух верхних (Генриха восьмого и Анны Болейн) отчаянно пытающихся подчинить друг друга. Кто бы заподоз¬рил вполне ванильного Григория Горина в садомазохистских наклонностях? Однако:
Генрих. Но я еще люблю тебя!
Анна. Вот это докажи моею казнью! Иначе, кто тебе поверит?
А ведь финал и вовсе БДСМный:
Анна. Пойдем, любимый! Что должно свершиться, то свершиться... Историю назад не повернуть... Противиться бессмысленно! И надо лишь любовью помогать тому, что неизбежно... Говорят, сэр Томас Мор, всходя на плаху, заметил палачу: "Мне помоги, дружок, сюда подняться, а даль¬ше вверх я уже сам уйду!.."
Протягивает руку Генриху. Вдвоем они начинают медленно двигаться к эшафоту...
В общем, пьеса совершенно гениальная. Я плакала, господин обнимал меня за плечи.
В метро сразу не спустились, пошли шляться по городу. Вечер был теплым и влажным. Желтые листья в свете фонарей и под ногами в осенних лужах...
Догуляли до половины первого.
Как мало надо иногда для того, чтобы все круто изменилось, и мир из яркого и счастливого вдруг потемнел, как в час затмения, и отразил¬ся в душе черной пропастью боли. Что бы было, если бы мы прошли еще немного и спустились в метро на полчаса позже? Или раньше? Или не ста¬ли нырять в Охотный, а дошли по улице до Театральной?
Но мы оказались у Охотного именно в эту минуту и, ничего не подоз¬ревая, спустились вниз.
На станции было пустынно, как всегда в это время, и мы обнялись возле мраморного постамента, где раньше стоял какой-то памятник.
- Слышь, мужик, бабки есть?
Я открыла глаза и обернулась. Рядом с нами стояли трое молодых людей лет по шестнадцать-семнадцать явно не в себе.
Маркиз пихнул меня за спину.
- Отвалите, ребята! Мои деньги не так-то просто взять.
- А бабу? - один из подростков сплюнул на пол, и я увидела нож у него в руке.
- Гораздо труднее, - спокойно сказал господин.
И тогда обладатель ножа сделал выпад и в тот же миг оказался на полу, но тут же встал и снова двинулся на Маркиза. И с ним двое ос¬тальных.
Я вжалась в стену и попыталась ускользнуть в сторону, подальше от бешеного клубка дерущихся людей. На белый мрамор упали капли крови и начали медленно стекать вниз. Раздался стон, это был голос государя.
И тогда я выхватила сотовый и набрала "02".
Вероятно, я говорила очень нервно, точнее кричала в трубку отча¬янным и испуганным голосом. Так что менты прибыли и даже довольно быстро. Но, как всегда, поздно.
Я сидела на полу, положив к себе на колени голову господина и об¬нимая его. Между моими пальцами текла его кровь. А рядом лежали трое грабителей. Я не интересовалась, живы они или мертвы. Не шевелились - и это успокаивало.
Я позвонила в скорую, не особенно надеясь на скорый приезд, и только тогда, сквозь пелену слез, увидела, что у ближайшего бандита почему-то нет глаз. Я подняла взгляд, еще не осознавая, что произошло. Ко мне приближались пятеро ментов с автоматами наперевес.
Я убедила их дождаться скорой. Они что-то говорили об убийстве и аресте, но видно решили не связываться с обезумевшей женщиной, которая готова кусаться, царапаться и биться в истерике, но не отдать своего раненого любовника никому, кроме врачей.
Когда последние, наконец, явились, я помогла погрузить государя на носилки и хотела ехать с ним в больницу, но мне не дали - чуть не си¬лой оторвали от него и потащили на Петровку.
Там, в кабинете, дали выпить воды. На боку граненого стакана ос¬тались кровавые отпечатки моих пальцев. Я тупо посмотрела на руки и взмолилась:
- Отпустите меня к нему!
- Сначала вы нам расскажете, что случилось.
Я рассказала.
Молодой мент в штатском, наверное оперативник, посмотрел на меня с недоверием.
- Девушка, вы хотите сказать, что ваш парень голыми руками убил троих нападавших, по крайней мере один из которых был вооружен?
- Как убил?
- Так. Приехавшие врачи констатировали смерть. Вы что не слышали?
- Нет. Я думала о... об Андрее.
- У вас серьезные проблемы. Если вы не хотите, чтобы вас признали соучастницей - говорите правду! У него был нож?
- У кого?
- У вашего друга!
- Какой нож? Я же говорила, мы возвращались из театра. Нож был у того, высокого. Я же рассказывала!
- И как у Амелина оказался?
- Я ничего не видела. Я очень испугалась. Я звонила по телефону. Вам звонила!
Оперативник усмехнулся и передразнил:
- Она ничего не видела!
И допрос пошел по второму кругу.
К утру меня все-таки отпустили, но я была в полной уверенности, что гулять мне недолго - все равно арестуют как соучастницу убийства.
Не заезжая домой, я ринулась в больницу. Узнала, что Андрей в ре¬анимации. Там, возле стеклянных дверей тусовались двое ментов, на ко¬торых косо поглядывали врачи.
- Я к Андрею Амелину! - заявила я.
- К нему нельзя!
- Пропустите!
Один из ментов, видимо еще не совсем потерявший человеческий об¬лик на своей сволочной работе, попытался успокоить меня.
- Девушка, в реанимацию вообще нельзя, ни к кому, и мы тут ни при чем. Вот пойдемте к дежурной по этажу.
Дежурная медсестра объяснила, что Андрею сделали операцию и что вроде бы все нормально.
- Приходите завтра, после обеда. Возможно, вас пустят. По крайней мере, все выясните.
- А что ему можно?
- Бульончик, овощи, котлетки на пару. Да вы идите домой, всю ночь видно не спали.
Завтра меня снова не пустили, хотя передачу приняли. Я встала на колени у дверей реанимации и заплакала. Дежурная начала меня утешать: завтра Андрея наверняка переведут в обычную палату и тогда уж точно пустят. И завтра повторилось то же самое.
В обычную палату государя перевели только на третий день. Но у дверей меня остановил все тот же молодой мент.
- Мы не можем вас пустить. Запрещено!
Я тупо смотрела на него.
- Вы же обещали!
Он пожал плечами.
- Запрещено.
Я посмотрела на дверь палаты. Всего лишь эта дверь отделяла меня от моего господина. Я рванулась к ней. Мент было попытался удержать меня, но я покачала головой:
- Нет, нет! Пустите! Я не зайду к нему.
Я поцеловала белое крашеное дерево, коснулась его лбом и опусти¬лась на колени. Прошептала:
- Прости! Прости! Прости!
Обернулась к менту. Встретила его ошарашенный взгляд. Но в тот миг меня меньше всего волновали его чувства.
- Пожалуйста, вы не могли бы ему передать, чтобы он меня простил? Наверное, вид коленопреклоненной хорошо одетой женщины затронул какие-то тайные струны его души. Может быть, ему тоже хотелось, чтобы его возлюбленная вот так стояла перед ним на коленях. Он попытался, бы¬ло возразить, но сам не закончил фразы, плюнул и вошел в палату.
Вышел еще более озадаченный.
- Что он ответил? - прошептала я.
- Что он вас прощает.
Потом приехал Кабош, увез меня домой и напоил валерианкой. А я поплакала на его широкой груди.
На следующий день я была спокойнее и, следовательно, умнее. Дож¬далась, когда в коридоре никого не было, кроме нас с ментам и сунула пятьсот рублей ему в карман. Выразительно посмотрела на него.
- Ну ладно, - сжалился мент. - Только при мне. Я тоже зайду. И быстро! Как бы следаки не приехали.
Государь лежал в кровати под капельницей. Заулыбался, увидев меня.
- Жюстина! Заходи!
Я подошла к нему, опустилась на колени, поцеловала руку. Он пог¬ладил меня по волосам, коснулся губами лба.
- Ты все правильно сделала, - тихо сказал он. - Все равно надо было вызывать скорую. Без ментов бы не обошлось. Ты не виновна.
- Они хотят обвинить тебя в убийстве, - прошептала я.
- Я понял.
- Может быть, бежать? - я сказала это очень тихо, одними губами. Но он услышал.
- Ты с ума сошла! По лесам скрываться? Мне, знаешь, дорога жизнь в социуме и вписанность в систему.
- А что же делать?
- Ничего поборемся, - он улыбнулся. - Но легальными методами.
Тут дверь распахнулась. В палату вошли двое мужиков в штатском. Одного я узнала: тот самый оперативник, который меня допрашивал.
- Что здесь происходит? - спросил он.
Я покачала головой.
- Ничего.
Он перевел глаза на незадачливого мента, пустившего меня в пала¬ту, потом опять на меня.
- Девушка, покиньте помещение!
- Да, конечно.
Я поднялась с колен и понуро отправилась к выходу. В дверях обер¬нулась.
- Все будет хорошо! - сказал Маркиз.
Я наняла ему лучшего адвоката, которого смогла найти, и дело быстренько перевели со статьи "убийство, совершенное с особой жесто¬костью" на "убийство, совершенное при превышении необходимой обороны". И господина выпустили под залог.
...
Вчера был суд, и Андрея приговорили к двум годам условно.
Вечером, вместе с Кабошем, мы обмывали это событие.
- Ну что ж! В этот период я постараюсь никого не убить, - сказал Маркиз. - Давайте выпьем за то, чтобы никто не подвернулся под горячую руку!
...
Больше года я не открывала этот файл, возможно, потому, что была слишком счастлива, чтобы записывать события своей жизни. А ведь прои¬зошло так много! Новогодний бал, встреча с Небесным Доктором, клейме¬ние. Когда-нибудь, возможно я подробной опишу все, что случилось и в этой и в иных реальностях. Наши "полеты" того заслуживают.
Но, увы, после последнего Маркиз по настоянию Кабоша запихнул ме¬ня в больницу лечить гипертонию. И вот я лежу в палате, треплюсь за жизнь с двумя соседками и пишу этот дневник.
У меня в головах на тумбочке стоит букет темно-красных роз. Мар¬киз пришел сегодня и притащил этот букет. Я, было, задумалась, по чину ли мне это, но тут же решила, что он - господин - волен дарить, как волен миловать.
Он присел на край кровати, и я поцеловала ему руку, полузакрыла глаза, коснулась ее лбом.
Тихо спросила:
- Мне еще долго здесь оставаться?
- Как врачи решат.
Я кивнула, а потом просто смотрела на него, благоговейно, как на воплощенного бога.
- Как же ты его любишь! - воскликнула одна из моих товарок, когда он ушел.
- Люблю, - улыбнулась я.
- И он тебя тоже любит, - вздохнула она. - По глазам видно.
И я поняла, что она мне завидует. Даже не мне! Она завидует такой любви. Оглянулась на двух других. Они все мне завидовали!
Олег Петрович
Я закрыл тетрадь. Дальше шли описания галлюцинаций, которые я пропустил как не имеющие отношения к делу. Мне нужен был Маркиз.
Он выглядел гораздо лучше, чем в прошлый раз, когда он почти зу¬бами вырвал себе право увидеться с адвокатом. Откормился за пять дней на передачах!
- У меня к вам несколько дополнительных вопросов, - начал я.
Он кивнул.
- Спрашивайте.
- Где посмертная записка Ольги Диатревской?
- Какая записка?
Он побледнел. Он не смог скрыть удивления!
- Вы хотели сказать: "Откуда вы знаете?" - усмехнулся я.
Он пожал плечами.
- Право, не знаю, о чем вы.
- У нас дневник вашей жены. Там она упоминает о посмертной запис¬ке, которую отдала вам.
- А-а! Я как-то даже забыл о ней. Это же просто игра. Вы, что не понимаете, что ей нельзя воспользоваться? Или считаете, что я буду вы¬давать инфаркт за самоубийство? Если бы это было умышленное убийство, как вы хотите доказать, возможно, я бы подстроил все так, чтобы можно было поверить в самоубийство, и использовал записку как дополнительное тому доказательство. Но так как я Олю не убивал, то и запиской мне да¬же в голову не приходило воспользоваться.
- Где записка?
- Я не помню. Положил куда-то. А вам она зачем? В печку бросить?
- Это уж я решу.
Он пожал плечами.
- Ну, что ж поделаешь, не помню.
Я бы заехал ему по его наглой физиономии, но рядом сидел адвокат.
- Уведите! - зло бросил я.
Записку мы нашли, перетряхнув все книги в их библиотеке. Она вы¬пала, кажется, из "Анналов Японии". И оттуда же выпала еще одна запис¬ка:
"Все, что сделал и сделает со мной Андрей Амелин сделано с моего добровольного согласия.
Заявляю это в трезвом уме и твердой памяти.
Ольга Диатревская."
А потом в газетах появилась очередная порция дневника.
Из дневника Жюстины
...
Из больницы меня выпустили только через две недели, приказав по¬меньше волноваться. Маркиз воспринял последний совет чересчур всерьез и окончательно поставил крест на СМ-практике. Я протерпела месяц и на¬чала возмущаться.
- Нет, - только и сказал он.
Не то, чтобы меня очень мучил мазохистский Голод... Это неприят¬ное чувство я несколько компенсировала стоянием на коленях и сидением у ног. Против этого Маркиз не протестовал, вероятно, считая Д/с менее опасным для моего здоровья, чем СМ-методы.
Но меня волновало то, что мой господин больше не может самореали¬зоваться со мной как садист и найдет себе другого боттома. Я боялась его потерять. И наши отношения стали напоминать известный анекдот:
"Мазохист: ну помучь меня, ну помучь!
Садист: не бу-уду!"
Вероятно, настоящий садист и должен так поступать, но от многих Тематических садистов я неоднократно слышала совершенно противополож¬ные утверждения: "Я никогда бы не стал делать с моим партнером то, что бы ему не нравилось". Маркиз явно принадлежал к этой последней разновидности садистов. А потому у меня оставалась надежда убедить его, что таким воздержанием он обеспечит мне мокрую от слез подушку, а себе - нервный срыв. То есть достигнет ровно противоположного резуль¬тата.
Но Маркиз был тверд, как гора Фудзи, не иначе ловил кайф с садиз¬ма первого типа.
И тогда я решилась...
Он не имел обыкновения прятать от меня свои записные книжки, так что я быстро нашла телефон Небесного Доктора.
- Добрый день! Это Жюстина. Помните?
- Конечно.
- Нам надо поговорить.
- Приезжайте! Время терпит? - спросил он.
- Более или менее.
- Послезавтра в шесть. Вам удобно?
- Да, удобно.
Он словно знал расписание тренировок Маркиза. Как раз послезавтра он должен был уйти и именно в половине шестого.
Док назвал адрес. Район Кутузовского. Должна успеть...
Я не поехала на машине из-за возможных пробок. Но даже на метро все-таки опоздала минут на десять.
Небесный Доктор жил в одном из элитных жилых комплексов на берегу реки Сетунь. Я подумала, откуда у него деньги. Он якобы исследователь Китая. Они сейчас с хлеба на квас перебиваются. Может, родственники - влиятельные люди?
Его квартира находилось на тридцатом этаже, в пентхаусе. Я прошла по мягкому ковру коридора и позвонила. Он открыл, улыбнулся.
- Заходите.
Воздух пах благовониями. Тихо звучала восточная музыка. На стенах - китайские и японские свитки. Цветы, даосские святые, горы и потоки. У зеркала - явная икебана с золотой хризантемой в центре композиции. Вместо люстры - китайский фонарь.
Мы прошли в большую комнату, напоминавшую оранжерею. В обрамлении цветов и бонсаев - огромное окно с видом на вечерний город. По стенам - свитки с иероглифами.
- Садитесь. Я принесу чай.
Я опустилось в белое, обитое кожей кресло, словно в облако. Перед креслом располагался низкий прозрачный столик.
Док принес зеленый чай и начал рассказывать о надписях на свит¬ках. Мне запомнилась одна:
«Да будет славен трехфутовый меч в руках великих юаньских воинов:
Ведь это все равно, что рубить весенний ветер среди вспышек молнии..»

- Это стихотворение Цзы-юаня, чаньского монаха, основавшего в Японии монастырь Энгакудзи, - прокомментировал Небесный Доктор. - Когда он жил в Китае, солдаты династии Юань заняли его храм и хотели убить Цзы-юаня, но тот только спокойно прочитал это стихотворение.
Остальные цитаты оказались высказываниями дзэнских учителей в мо¬мент достижения Сатори. Целью моего визита Док нимало не интересо¬вался.
- Вам не интересно, о чем я хотела говорить с вами? - наконец спросила я.
Он улыбнулся:
- Я знаю. Нам во-он туда!
Док указал на черную, украшенную драконами, дверь в глубине ком¬наты и мне почему-то стало не по себе.
- Подождите, - сказал он. - Допейте сначала чай.
Я с трудом проглотила последний глоток и поставила чашечку.
Он встал и взял меня за плечо:
- Пойдемте!
Комната, в которой мы оказались, напоминала музей истории пыток всех времен и народов. Коллекция плетей, кнутов и стеков, развешенная по стенам, содержала, в том числе, девайсы с железными и цепными наконеч¬никами и вплетенными в концы кнутов кусочками стекла. У стен стояли разнообразные пыточные станки, в том числе "ведьмино" кресло, густо утыканное иглами по сиденью, спинке и подлокотникам, железная дева, напоминавшая гигантскую куклу в коническом сарафане с толстыми шипами внутри и кресло Иуды - пирамида на трех опорах с острым верхним кон¬цом. По черному деревянному столу разложены клещи, щипцы всех форм и размеров и раскрывающиеся железные груши для введения в различные от¬верстия тела: оральные, вагинальные и анальные. Рукояти и винты, раск¬рывающие сегменты груши в теле обреченного (после такого не выживали), богато украшены затейливым средневековым литьем. Был также предмет, снабженный острыми чешуйками, который я опознала как фаллос сатаны.
Картину дополнял прибор, напоминающий вольтметр, с проводами, контактами и регулятором сопротивления - весточка из века двадцатого, увы, ничуть не более милосердного, чем предыдущие.
- Как вам моя коллекция? - поинтересовался Док, запирая за нами дверь.
- Очень впечатляет.
- Я читал ваши рассказы о пытках в Интернете. Слог хороший, но видно, что человек этого на себе не испытал, или испытал, но в очень облегченной форме. Некоторые вещи стоит сначала попробовать. Как вы считаете?
- Я предпочла бы остаться живой.
- Так любую пытку можно остановить! Знаете, здесь каждый девайс был, по крайней мере, однажды использован.
Я, наверное, побледнела и поискала глазами, куда бы сесть. Рядом стоял широкий топчан, обитый кожей, вероятно, служивший одним из стан¬ков, и я опустилась на него.
Небесный Доктор рассмеялся.
- Да вы не беспокойтесь! Я свято блюду принцип добровольности и никогда ничего не сделаю без вашего согласия.
- Неужели находились добровольцы?
- Ах! Жюстина! На все находятся добровольцы! - он пропел это сво¬им мягким бархатным голосом, и я почувствовала себя Жюстиной де Сада где-нибудь в подземелье Бенедиктинского монастыря, когда настоятель готовится запытать до смерти очередную жертву и проповедует несчаст¬ной героине философию либертинажа.
- С безопасностью и разумностью у вас, похоже, гораздо хуже.
- Ах, Жюстина! Безопасность и разумность - всего лишь договорен¬ность, своя в каждой паре. Безопасно и разумно то, что я таковым счи¬таю, и нет больше никакой ни безопасности, ни разумности. А вам никог¬да не приходило в голову, какой кайф умереть во время экшн?
Я молча облизала губы.
- Ну, вы же именно об этом мечтали! Я же знаю, - повторил Док.
Он с улыбкой внимательно смотрел на меня, и меня пробирало до костей от этого взгляда и этой улыбки, словно холодная шаровая молния входила в пальцы и текла по позвоночнику, опускаясь вниз и растекаясь по телу то ли ужасом, то ли блаженством. И я поняла, что он не врет, что находились добровольцы.
Я подняла взгляд, я посмотрела ему в глаза и почувствовала себя куклой на веревочке.
В нем было что-то не то, какая-то несообразность, внутреннее про¬тиворечие, словно под этой телесной оболочкой, в общем-то, куда менее харизматичной, чем у Маркиза, жил кто-то Другой, способный подчинить любого, да так, что тот станет на коленях умолять убить его, как понра¬вится Небесному Доктору, и будет при этом безмерно счастлив.
- Я не буду сейчас ничего делать, - сказал он. - Я хочу только, чтобы вы запомнили все это. Приходите, когда захотите. Буду ждать, я всегда рад вам. А сейчас только то, ради чего вы пришли на этот раз.
Он поставил на стол шкатулку, украшенную драконами. Открыл. Внут¬ри, в пластмассовой коробочке лежали иглы.
- Все стерилизовано, - сказал он. - Раздевайтесь.
Я кивнула. Стянула блузку, расстегнула джинсы.
- Только я хочу научиться сама.
- Угу. Я прекрасно знаю, зачем вы пришли. Все покажу.
- Откуда знаете?
Он пожал плечами.
- Тематическая тусовка - это большая деревня. Слухами земля пол¬нится. Додумать остальное не составляет труда. Сядьте! У вас на теле есть темные отметины. Ну, вы знаете. В них нужно вводить иглы. Сначала дезинфицировать, - он протянул мне флакон с перекисью водорода и вату.
- Да. Вот так. Теперь берите иглу. Так, перпендикулярно коже, не бой¬тесь.
- Мать! - сказала я, вонзив иглу.
- Не совсем так. Чуть глубже. Давайте я вам помогу, - он поднял руки ладонями ко мне. - Не беспокойтесь, только первую. Вот! Берите вторую. Ну, сами!
Я сжала зубы и вогнала иглу, с поворотом, как он показал. Взяла вторую.
- Отлично, - похвалил он. - Согласитесь, в аутомазохизме есть свой кайф: одновременно ощущаешь себя и жертвой, и палачом. Все сложные ком¬позиции из человеческих тел, которые строит в своих романах маркиз де Сад, нужны именно для того, чтобы быть посерединке, и мучимым и мучи¬телем одновременно. Да. Вот эти три точки последние. Никогда не прока¬лывайте их прежде остальных - потеряете сознание. И вот в таком поряд¬ке: сначала эта, теперь та, что выше, потом...
Я вогнала иглу в кожу над клитором, и мир начал уплывать. Я еще успела лечь на кровать прежде, чем он исчез.
Точнее сменился другим. В глаза мне ударило яркое полуденное солн¬це, а уши заполнил гул многотысячной толпы. Я обнаружила себя стоящей на коленях на паперти храма. Невообразимо прекрасного. Резное каменное кружево со статуями иудейских патриархов, учителей церкви и святых, мистическая роза над воротами, а еще выше, над розой и святыми - Хрис¬тос, коронующий мадонну.
- Это лучшее причастие - причастие крови! Только так мы сможем соединиться с нашим создателем. Только через раскаяние, страдание и кровь. Так говорит наш учитель - святой Конрад!
Я стояла почти у ног проповедника, и его голос, красивый и мощ¬ный, покрывал шум толпы.
- Принесем же покаяние, чтобы быть достойными войти в этот храм, прекраснейший на земле, чтобы там, где принимали корону наши государи, принять дар прощения из рук самого Господа!
И засвистели плети. Я почувствовала, как и мне ожгло спину, и только теперь осознала, что обнажена по пояс. Еще и еще! Я закричала и услышала крики остальных - тысячи криков, слившихся в один непрерывный гул. Но стоны заглушило пение псалмов, и я подняла заплаканные глаза к алым хоругвям, колышущимся над толпой, и почувствовала приближение экстаза.
- Теперь окажите услугу тем, кто помог вам принести покаяние и удостоиться благодати божьей! - воскликнул проповедник.
Я поднялась с колен. Мужчина лет сорока, только что бичевавший меня, с улыбкой протянул мне плеть.
- Не знайте жалости! - сказал он. - Я тоже грешен.
Он преклонил колени. Я слегка ударила. Было трудно заставить себя бить сильно.
Он обернулся.
- Ну, что же вы? Или не любите брата своего во Христе? Или не же¬лаете ему получить прощение? Разве это искупит мою вину?
Зазвучал покаянный псалом, и я обратилась к Господу с молитвой дать мне решимость, чтобы быть его палачом.
Я ударила, что было силы, и на коже моего собрата проступил алый рубец. Потом еще и еще. Это было состояние транса. Огромная толпа, погруженная в транс.
Наконец, проповедник велел нам прекратить. Мой брат во Христе поднялся с колен, и в его глазах и улыбке сияла та же божественная благодать, что снизошла на меня. Мы обнялись и троекратно поцелова¬лись, как в день Святой Пасхи.
- Теперь войдемте в храм! - сказал наш вождь и первым ступил в ворота.
Мы шли между рядов бесконечных колонн, терявшихся где-то в необ¬озримой выси, а впереди сияли витражи, словно окна в рай. Мы пали на колени перед алтарем и бичевание повторилось.
Я стояла на коленях, и меня заливали волны сладости. Я бы веч¬ность не поднималась с колен и не поднимала глаз, но совсем рядом пос¬лышались чьи-то шаги, и мелькнула черная тень. Сквозь марево транса я услышала шепот и смогла разобрать слова.
- Учитель! Они обвиняют нас в ереси. Они собираются вас аресто¬вать. А может быть и всех нас! У Сен-Реми уже сложены костры. Много костров!
Я подняла глаза на проповедника.
Он воздел руки к сводам храма и воскликнул:
- Слуги Антихриста, сидящего в Риме, снова ополчились на нас! Ан¬гел Господень снизошел на меня с небес и поведал о кострах, что приго¬товили для нас эти прихвостни Сатаны. Все дела познаются по плодам их! Или неведомо их черным душам, что когда флагелланты приходят в город - там прекращаются убийства и грабежи, а сердца жителей преисполняются покаянием и христианской любовью. Они не хотят, чтобы царствие Божье воцарилось в земных селениях и проросло в сердцах людей прекрасными цветами добродетелей! Они хотят грешить вечно и не видят ничего, кроме своего греха! Потому они преследуют нас! Но мы пребываем в благодати Божьей, и они для нас не более чем твари ползающие и смердящие. Для чистого сердца их укусы не опаснее муравьиных. Наша дорога в рай! Бла¬гословим же врагов наших, открывающих для нас Небесные врата и прибли¬жающие встречу с Богом. Пойдемте к храму святого Реми, крестившего когда-то Хлодвига, и станем свечами у престола Господа, как первые христиане на арене Нерона, и освятим еще более это святое место!
И он спустился со ступеней алтаря и пошел к выходу из храма, ув¬лекая за собой толпу. Мы вышли на улицу. Раскаленный булыжник мостовой жег голые ступни, но я почти не чувствовала боли. Мы пели. Мы шли к престолу Господа, и в наших сердцах не было страха.
Я уже чувствовала запах паленого мяса, на меня уже пахнуло раска¬ленным ветром от огромных факелов из горящих людей у ступеней храма Сен-Реми, перед которыми мы преклонили колени. Я уже слышала топот ко¬ней гвардии, приехавшей нас арестовать...
Но в этот момент мир померк снова.
Я очнулась на кожаном топчане в частном музее пыток Небесного Доктора. Рядом со мною стоял Маркиз.
- Ну что, добилась своего? - бросил он.
Повернулся к Доку.
- Дай мне это средство, ублюдок!
Док убирал в шкатулку какой-то маленький пузырек. Рядом лежал пустой шприц. Я посмотрела на свои руки и нашла на правом локтевом сгибе след от укола.
- Вы не очень-то вежливы, господин Маркиз, - усмехнулся Небесный Доктор.
- Дайте мне это средство! Все же может повториться.
Док покачал головой и запер шкатулку.
- Я никому его не даю.
И тогда господин ударил. Там, куда пришелся удар, еще миг назад была спина Небесного Доктора, но ее там уже не было, и удар пришелся по воздуху. Док словно растворился в одном месте и возник в другом - за спиной Маркиза. Но господин мгновенно среагировал, развернулся и попытался ударить еще. Но с тем же результатом. Я не успевала следить за движениями Дока, они казались марой, иллюзией, волшебством.
- Кто ты, черт возьми! - воскликнул Маркиз.
- Как ты любопытен, право! - раздался голос от двери, где только что никого не было. - Все узнаешь в свое время. Пошли!
- Средство!
Док расхохотался.
- Ну ладно. Ты меня позабавил. Бери!
И он бросил Маркизу пузырек. Господин повертел его в руках.
- Это не тот. Можешь взять.
- Какая разница? Там то же самое.
- Дай мне тот.
- Да ради Бога!
Док открыл шкатулку и протянул Маркизу "средство".
- Если ты мне не доверяешь - почем знаешь, что там не медленный яд?
Господин отчетливо побледнел, у меня екнуло сердце.
- Будем надеяться, - тихо сказал он.
И зашагал к выходу.
- Пошли, Жюстина!
Я наскоро оделась и поспешила за ним. Он ждал в дверях. Взял за руку, вывел на улицу. Там коротко бросил:
- Ты будешь наказана!
И не проронил больше ни слова всю дорогу.
Знал бы он, какой сладостью прозвучало для меня это слово "нака¬зание"!
Возле дома я все же попросила:
- Прости меня!
- Прощение возможно только после наказания, - процитировал он Ко¬декс рабыни.
Дома нас ждал Кабош. На кухне, на табурете, стояло ведро с водой, из которого торчали тонкие палочки без коры.
- Маркиз! - взмолилась я. - Ты же знаешь, что я терпеть не могу розги!
- А наказание не для того, чтобы кайф ловить.
- Кабош будет меня пороть?
- Нет. Мэтр здесь в качестве врача. Чтобы я часом не запорол тебя до смерти. Раздевайся, раздевайся! Чего стоишь?
Ударов было сорок, как в иудейской традиции. До крови Маркиз не бил, но синие полосы остались. На следующее утро я имела удовольствие любоваться ими, глядя на себя в зеркало. Все же некоторый извращенный кайф я словила. Я была к этому подготовлена "путешествием" в запруженный флагеллантами средневековый Реймс.

Кельтская колдунья
Сообщения: 875
Зарегистрирован: 08 июн 2010, 18:25
Пол: Женский
Ориентация: Гетeро
Д/C-ориентация: Сабмиссив
С/М-ориентация: Мазохист
БД-ориентация: Боттом
Город: зазеркалье

Re: Маркиз и Жюстина.

Сообщение Кельтская колдунья » 25 мар 2011, 02:49

Олег Петрович
Телефон Небесного Доктора мы нашли в записной книжке Маркиза, конфискованной еще во время первого обыска. Точнее телефон был записан под двумя буквами "Н.Д."
Я позвонил.
- Извините, вы набрали несуществующий номер, - сказал женский го¬лос.
Я подумал, что ошибся, позвонил еще.
- Извините, вы набрали несуществующий номер.
В общем-то, ничего удивительного, номер телефона можно быстро сме¬нить при наличии-то денег. Этот их Небесный Док слышал, конечно, о де¬ле Маркиза и решил залечь на дно.
- Придется ехать, - сказал я Сашке.
Адрес у нас тоже был, его обнаружили в записной книжке Ольги Ди¬атревской. Удивляло одно мелкое несоответствие: в записной книжке был указан тридцать первый этаж, а в дневнике - тридцатый. Наверное, опис¬ка. В крайнем случае, проверим оба.
Ультрасовременная сияющая башня на охраняемой территории со скве¬ром у подножия, отдельной диспетчерской и бухгалтерией. Пожилой консь¬ерж (не иначе бывший профессор) посмотрел на нас подозрительно, но после предъявления удостоверений в недра башни пустил. Мы прошли по пушистому ковру, мимо живых пальм и раскидистых монстер к шикарной двери в облицованной мрамором стене. За дверью располагалась всего лишь бухгалтерия.
- Нам нужны сведения о жителях тридцатого и тридцать первого эта¬жа.
Девушка за компьютером посмотрела на нас удивленно.
- В доме только тридцать этажей.
Ну, как я и думал, описка.
- Тогда только тридцатого.
Нам вручили распечатки фамилий владельцев, и я стал смотреть их уже в лифте. Насчет количества этажей бухгалтерша не обманула. На па¬нели лифта (не иначе черного дерева) было только тридцать кнопок.
Во всех пентхаусах жили семьи, ни одного одинокого молодого чело¬века не обнаружилось. Впрочем, из того, что Небесный Доктор принимал Ольгу один, еще не следовало, что он и жил один. Мало ли, мама в Париж уехала. К тому же регистрация далеко не всегда совпадает с реальным положением дела.
Поднялись на этаж. Я поискал номер квартиры, указанной в записной книжке Диатревской.
- Мать!
- В чем дело? - спросил Сашка.
- Нет такого номера! Самый большой номер - сто пятнадцать. В за¬писнухе - сто восемнадцатый!
- Может, пятерка так написана?
- Хрен его знает! Может.
В квартире номер сто пятнадцать обитала строгая пожилая дама, яв¬но из бывших. Про себя я окрестил ее "генеральшей".
- Мы буквально на десять минут, госпожа... - я взглянул в бумаж¬ку, - Шацкая. Только поговорить.
Она с отвращением взглянула в наши удостоверения, но в квартиру пустила.
Никакого намека на китайщину здесь не было, скорее апартаменты напоминали дворец графа Шереметьева: стулья с кривыми ножками, стены, обтянутые шелком, и старинные вазы.
- Госпожа Шацкая... Константин Шацкий - это ваш сын?
- Муж.
Я вздохнул. Явно пальцем в небо! Небесному Доктору вряд ли больше тридцати пяти. Но все же продолжил.
- Он интересуется Китаем?
- Нет, никакой ерундой он не интересуется. Он президент строи¬тельной фирмы.
- У вас есть сын?
- Дочь. Живет в Лондоне.
- Понятно... Возможно, у нас не совсем верный адрес... Нас инте¬ресует мужчина тридцати-сорока лет, несколько лет проживший в Китае, любящий восточную культуру, возможно, окончивший Институт Стран Азии и Африки. Не знаете такого?
Упоминание элитного ВУЗа, видимо, вызвало в душе "генеральши" то¬лику уважения, и она честно задумалась.
- Нет, молодой человек, такого не знаю.
- А над вами кто живет? - как ни в чем не бывало, спросил я.
- Над нами чердак и крыша с солярием. Слава Богу, смотрит охрана - бомжей нет!
Осмотр чердака и солярия естественно ничего не дал.
- А может, она выдумала все? - предположил Сашка уже в машине.
- Кто?
- Диатревская. Скучно ей было в банке работать с ее темперамен¬том, вот и выдумывала про всяких Небесных Докторов.
Я покачал головой. До сих пор все написанное Ольгой в дневнике неизменно подтверждалось. Можно было конечно у Маркиза спросить, но я почти не сомневался, что снова нарвусь на его наглое "не помню!"
Из дневника Жюстины
Сподвигнуть Маркиза на очередное "путешествие" оказалось не таким уж трудным делом. После визита к Доку и наказания розгами я чувствова¬ла себя практически не хуже, чем до. Кабош посмотрел, померил давление и подтвердил. К тому же теперь у нас было лекарство. Один укол тут же выводил из состояния транса. Мы отдали пузырек на хранение Кабошу и просили приехать, если он не дозвонится нам в течение полутора суток.
Когда я наблюдала, как Маркиз раскладывает иглы, я поняла, что была и еще одна причина его сговорчивости. Мой побег к Доку возымел действие - теперь Маркиз боялся меня потерять.
Все было как обычно. Последняя игла - и мир померк.
Я шла по Арбату по направлению к клубу "Расщепленный бамбук". Клуб был, мягко говоря, не дешевый, но зато администрация гарантирова¬ла безопасность, по крайней мере, в плане эпидемиологическом. Я и сама месяц сдавала анализы, чтобы получить клубную карточку.
Через всю улицу висел плакат: "Наслаждайтесь!" А прямо напротив входа стоял памятник маркизу де Саду. Французский философ был изобра¬жен молодым и обаятельным аристократом со шпагой на боку и тросточкой в руке. Я повернулась к нему той частью тела, которую он предпочитал в женщинах, и поднялась по лестнице к дверям клуба.
Предъявила охране карточку и прошла в холл.
Тихо журчали струи фонтана, пряно пахли цветы в античных вазах, и сиял мрамор пола. Справа от меня торговали всякой всячиной: плагами, вагинальными шариками, фаллоимитаторами, книгами о приятном и здоровом сексе и "особых развлечениях", а также, конечно, как и везде, "Филосо¬фией в будуаре" с комментариями Мастера Юстеса.
За прилавком сидел симпатичный юноша, служитель клуба.
- Плаг поставить не желаете? - с улыбкой поинтересовался он.
- Нет уж! Это мы уже проходили. Тогда я кончу через пять минут с первым попавшимся кретином.
- У нас очень качественный товар, - согласился продавец.
- Дайте парочку в упаковочке, - сказала я.
Парень предложил штук десять на выбор. Я не стала долго копаться, взяла два коротких и прямых с мелкими выступами.
- Не хотите заняться сексом? - вежливо спросил он.
Я задумалась. Парень, конечно, симпатичный, как все служители. Но не более того. Да, он доставит удовольствие, они это умеют. Но мне хо¬телось чего-нибудь этакого, неожиданного. К тому же я была несколько на мели, а служителю придется платить. Гораздо приятнее найти просто посетителя и развлечься задарма. А, если повезет, немного и подзарабо¬тать. Правда, как правило, удовольствие обратно пропорционально зара¬ботку. А как знаменитой гетере мне все равно никто не заплатит. Стоит ли размениваться на гроши?
Пока я размышляла на эту тему, за моей спиной прозвучали шаги. Я обернулась.
В клуб вошел молодой человек в кожаной куртке. Подошел к противо¬положной палатке со служительницей клуба, но ничего не купил, и под¬нялся по ступеням к огромному, во всю стену, окну в сад. Там и остано¬вился, словно собрался кого-то ждать.
Молодой человек заметил мой взгляд и обворожительно улыбнулся.
- Нет. Не с вами, - бросила я служителю и зашагала к человеку в кожаной куртке.
Заработок здесь явно не светил. Такие мужики бабам не платят, те сами им подносят все от ужина до наследства и бывают счастливы, если принял. "Главное не потерять голову!" - сказала я себе. Он еще отошьет десять раз! Хотя, я же его не в бой-френды приглашаю!
- Ждете кого-нибудь? - с улыбкой спросила я.
- Вас, - невозмутимо ответил он.
- Какое совпадение! Я тоже вас искала. Пойдемте!
Я взяла его за руку и потянула налево в раскрашенную розовым, го¬лубым и светло-зеленым часть клуба.
Но он не сдвинулся с места.
- Нет, девушка. Нам во-он туда!
Он показывал направо, в сторону темно-красного и черного.
Мне стало не по себе.
- Неужели ни разу не пробовали? - спросил он.
- Нет, ни разу.
- Так давно пора. Большая девочка… Да вы не бойтесь! Мы же не в Свободной Зоне - мы в хорошем клубе с доброй репутацией, в Зоне Зако¬на. Если вам что-то не понравится - тут же меня остановите. Да вам уже нравится!
Он погладил меня по бедрам, обтянутым белыми шелковыми брюками.
- И зачем на вас столько надето?
- Ладно. Ведите!
Мы повернули направо и пошли по темному коридору со сводчатым по¬толком, освещенному свечами. Не иначе подвал средневекового замка! В обе стороны от коридора отходили ходы и ниши. В нишах, иногда закрытых занавесками, иногда нет, что-то происходило, но из-за слабого освеще¬ния невозможно было разглядеть подробности. Зато оттуда доносились крики и стоны.
- Может, вернемся?
- Да не бойтесь вы!
Коридор кончился, и под сводом высветилась надпись: "Сад боли и наслаждения". За стеклянными дверьми, действительно, были видны де¬ревья.
Двери разъехались в стороны, и мы вышли в сад. Свежий ветер пах¬нул мне в лицо и донес крик, потом еще.
- Это что ад? - спросила я.
- Это рай!
Он взял меня за руку и потянул за собой.
Деревья росли довольно густо, но справа от нас, вдали, на поляне, я увидела девушку, привязанную к дереву, и услышала звуки кнута, а ве¬тер запах то ли свечами, то ли горящей плотью.
- Вы и меня привяжете к дереву?
- Это неплохая мысль.
Тогда я вырвала у него руку.
- Счастливо оставаться!
Но тут что-то грохнуло, и он повалил меня на землю. Я решила было сопротивляться, но загремело еще. Я поняла: выстрелы.
Он пихнул меня под каменную ограду дорожки, и сам залег рядом.
- Лежите! Не шевелитесь!
Извлек из-за пояса пистолет и щелкнул предохранителем.
- Здесь же Зона Закона! - прошептала я.
- Помолчите! Если они стреляют - я тоже имею полное моральное право выстрелить.
Выстрелы повторились. Над нами облетело несколько листочков. А с поляны, где была привязана девушка, раздался крик.
И тогда он ответил: хлопнуло так, что у меня заложило уши.
- А теперь пошли! Только нагнувшись. Как можно ниже!
Мы пробежали метров десять, и снова раздались выстрелы. Он пихнул меня под скамью, и начал отстреливаться. До входа в следующий павильон клуба оставалось метров пять.
- Ну, давайте! Добежим!
Мы бросились к дверям и еле успели вжаться в стену, когда они осыпались за нами стеклянным дождем.
- Сюда!
Он потянул меня в боковой коридор. Стрельба слышалась где-то по¬зади.
- Здесь должна быть станция пневмометро. Быстрее!
Мы пробежали еще метров пятьсот и миновали штук пять поворотов, когда я почти задыхаясь, плюхнулась в кабину. Мой спутник вывел капсулу в туннель, и нас подхватил поток воздуха. Навстречу с бешеной скоростью понеслись огни, укрепленные на стенах, и слились в единую сияющую по¬лосу.
Туннель загибался вправо и вниз, когда мы снова услышали выстрелы.
- Ах, мать! - воскликнул мой спаситель. - Нашли сволочи!
Он опять достал пистолет, но на этот раз медлил.
- Они же вас преследуют! Да? - закричала я. - Почему вы меня за собой тащите?
- Потому что они разбираться не будут, девочка!
Впереди засияла красная надпись "Свободная Зона", а рядом зеленый указатель со стрелкой направо и такой же зеленой надписью "Зона Зако¬на".
- Нам направо! - заорала я.
- Нет, милая, нам налево!
И мы влетели прямо под пылающие алые буквы.
Первой моей мыслью было, что он теперь имеет полное право меня изнасиловать, второй - убить. Но первое меня, честно говоря, не особенно огорчило, поскольку я тщетно ждала этого уже час, а во второе я не верила (зачем тогда надо было меня спасать?) Зато теперь и наши преследователи могли нас убить, и любой полицейский, узнав об этом, только и сказал бы "они в своем праве, у нас нет к ним претензий". Но все вышло иначе.
Мой спутник довольно улыбнулся и сказал:
- Ну, наконец-то я могу их снять.
Он обернулся, поднял пистолет и выстрелил ровно дважды. После этого уже никто не стрелял, только грохотала позади капсула, потерпев¬шая крушение.
Мы свернули в боковой туннель, и капсула замедлила ход и поплыла в потоках теплого воздуха.
- Ох! - вздохнула я. - Вы меня до смерти напугали!
- Вы хотите сказать, что не получили удовольствия?
Я опешила от такого наглого предположения и промолчала.
Тогда он отложил пистолет и расстегнул мне брюки, залез рукой в трусики.
- Это она не получила удовольствия! Врунья! Но дело, конечно, на¬до довести до конца!
Он потянул брюки вниз.
- И кто делает такую узкую одежду! Эх! И ножа нет.
И тогда позади снова послышались выстрелы.
- А, блин! - выругался он. - Видно нам сегодня так и не дадут развлечься как добропорядочным гражданам!
И он взял пистолет и нажал на педаль скорости.
Мы снова летели по бесконечным туннелям мимо узких полос огней под грохот выстрелов за спиною. Мой спутник отстреливался, пока впере¬ди не засияла зеленая надпись "Зона Закона". За нею мы резко свернули налево и выплыли к станции.
- Вылезай! - скомандовал он. - Надеюсь, сюда они не сунутся. Это не те, первые, это другие. Здесь рядом пост полиции.
Мы поднялись наверх и вынырнули в город, действительно, рядом с полицейским постом. Служители Закона сидели в стеклянной будке метрах в трех над мостовой. Над постом горел фонарь, освещая улицу.
- Ну, наконец-то мы в безопасности.
Он прижал меня к стене и стянул-таки брюки.
- Кстати, а как тебя зовут? - поинтересовался он.
- Хельга.
- Очень приятно, Анджей.
Он чуть приподнял меня и насадил на свой нефритовый жезл, пользу¬ясь терминологией, принятой в "Расщепленном бамбуке".
Я обняла его за шею и застонала. Он так и держал меня на весу, слегка покачивая, пока мне не стало совсем хорошо.
Наконец мы разомкнули объятия вполне довольные друг другом.
- Ты классная девчонка, Хельга, - сказал он. - Поедем ко мне.
- Ну-у...
- Тебе, что не понравилось?
- В конце понравилось, - призналась я. - Но можно было обойтись без полуторачасовой прелюдии со стрельбой.
- Ну, уж не обессудь, я этого не планировал. Поедем, поедем! Что ты здесь будешь мотаться по ночному городу да еще рядом со Свободной Зоной! Они же вылезают оттуда иногда.
- Ну, ладно.
- Отлично! Хоть чаем меня напоишь, а то у меня раб нерадивый, пи¬шет, небось.
- У тебя есть раб?
- Угу! По полной программе, с полной передачей прав. Пойдем к по¬лисменам, мне надо уладить еще одно дело.
- А что он пишет?
- Картины. Художник он.
Мы поднялись в "аквариум" к полицейским.
- Приветствую служителей закона! - сказал Анджей. - Дело такое. Мы с Хельгой сейчас из Свободной Зоны. Я там убил двоих и, кажется, од¬ного ранил. Я хочу подтвердить свое право, на случай, если мои враги перетащат трупы и попытаются утверждать, что я стрелял в Зоне Закона.
Полицейский повыше и потолще кивнул.
- Сейчас сделаем. Садитесь, пожалуйста.
Его более тощий напарник уселся за компьютер.
- Где вы вошли в Зону и примерно, в какое время?
- В районе Семеновской, в пневмометро, думаю, около десяти. Вос¬точная Свободная Зона.
Тощий набрал что-то на клавиатуре. На мониторе появилась картин¬ка, потом еще одна и, наконец, выплыла наша с Анджеем фотография в кап¬суле пневмометро. Я с отвращением посмотрела на свои расширенные от ужаса глаза и искаженное страхом лицо.
- Так, вход в Зону в двадцать один пятьдесят. Номер ворот - пят¬надцатый. Да. Ну, когда вышли мы видели.
Он внес в память и эту информацию. Появилась еще одна наша фотог¬рафия, сделанная на последней станции.
- Где примерно произошло убийство?
- Практически сразу после входа в Зону.
- Ага! Нашел.
На экране стал раскручиваться фильм о наших приключениях: наша улетающая капсула и капсула преследователей.
- Ого! За вами гнались! Ну, тогда вообще без вопросов! Вы вдвойне в своем праве.
- Всегда лучше подтвердить право, - заметил Анджей.
- Это конечно! Приятно иметь дело с законопослушным гражданином! Все! Все готово. Сейчас сделаем копию.
- Там была еще одна капсула. Посмотрите дальше.
- Да, есть. Но они не пострадали.
- Жаль.
- Ну, тут уж ничем не можем помочь. Возьмите!
Полисмен выдал Анджею два лазерных диска.
- Здесь запись. Одну копию оставьте себе, другую отдадите вашему доверенному лицу. Хотя вряд ли к вам будут какие-либо претензии. Еще одну копию мы отправили в банк данных.
- Спасибо.
- Рады были послужить. Вам спасибо за приятное зрелище.
Полисмен указал взглядом на место под фонарем, где мы с Анджеем занимались любовью.
- А это! - рассмеялся он. - Всегда рады. Пойдем, Хельга!
Свободные Зоны явились следствием последовательного проведения в жизнь философии маркиза де Сада. Как считал великий француз, каждый человек должен иметь право самореализоваться и получить от жизни свою долю кайфа. И если человек получает оный кайф от убийств, краж или грабежей, он тоже не должен был обделен. Сложность заключалась в том, как совместить право на убийство и воровство с правом мирных обывате¬лей наслаждаться жизнью и имуществом. Последнее, впрочем, не особенно волновало теоретика эпохи Просвещения, поскольку де Сад делил людей на Юпитеров и их жертвы, и обыватели, как правило, попадали в последнюю ка¬тегорию. Но Мастер Юстес был практиком, к тому же любящим порядок, и как практик он понимал, что даже Юпитера можно задавить достаточно большим числом быков. А потому заботился о правах меньшинств. Пусть есть люди, ненавидящие запах роз, которым восхищаются восемьдесят про¬центов населения. Да, для них нет лучшего удовольствия, чем выкорчевы¬вать ненавистные цветы и погружать их в грязь. Но пусть они это делают не в чужих садах, а специально отведенных для этого местах. Так воз¬никли Свободные Зоны. Это основной способ осуществить право на убийс¬тво, хотя и не единственный.
Анджей жил в районе Коломенской, в одной из продуваемых всеми ветрами башен на берегу Москвы-реки. Мы поднялись на семнадцатый этаж и позвонили.
Дверь открыл щуплый молодой человек с пышной гривой каштановых волос, одетый в замызганную рубашку и джинсы с пятнами краски. Богема! На лбу написано. Крупными красными буквами. И продублировано на всех частях тела.
Человек опустился на колени, совершил земной поклон и произнес:
- Здравствуйте, господин!
- Привет, Венька. Пойди чаю поставь.
- Это твой раб? - поинтересовалась я.
- Угу, Венька. По совместительству знаменитый художник Венедикт Трифоновский. Заходи!
Мы сели за стол в гостиной и стали ждать чай. Комната была обс¬тавлена в стиле модерн с некоторыми восточными закидонами. Интерес к востоку выдавала катана на стене, пара китайских пейзажей по обе сто¬роны от нее и статуя Будды на телевизоре.
- Извини за нескромный вопрос... - начала я. - Ты буддист?
- Да. Не зря же я здесь поселился. Монастырь в двух шагах. Честно говоря, я не часто бываю в храме. Но все равно ломы ехать на другой конец Москвы. Нас же мало. Имеем право на один монастырь и три храма. Индуистам и то легче. Вон они на ходынке какой комплекс отгрохали!
- Но один, - улыбнулась я. - Все же хорошо, что Мастер Юстес в этом отошел от принципов маркиза де Сада и не стал насаждать атеизм. Не люблю пустого неба!
Честно говоря, у Великого Француза были на сей счет и очень ра¬зумные соображения. Всякая религия рождает фанатизм, а он более чем опасен. Поэтому лучше запретить все религии. Террористов меньше будет.
Хотя... Загнанная вглубь болезнь только опаснее. Так и до гангре¬ны довести можно.
- Маркиз де Сад был глубоко верующим человеком, - заметил Анджей.
- Более того, он был экспериментатором от религии. Зачем запихивать облатки в задний проход или плевать на распятие, если эти символы для вас ничего не значат? Нет! Он жаждал молнии с небес, как полного и окончательного доказательства бытия Божия.
- Угу! Еще матросы-анархисты любили плевать в небо. Молний не стяжали, зато плевки эффективно возвращались обратно. И далась маркизу эта молния! А Венсенн? А Бастилия? А Шарантон? Думаю, Господь сказал ему на последнем суде: "Ну, я ж тебя сажал и туда, и туда, и туда, ду¬мал, покаешься. Делать мне больше нечего, как метать молнии в каждого богохульника!"
Между прочим, идея абсолютно равного отношения ко всем религиям тоже принадлежит Великому Французу. Все же Мастер Юстес смог подняться над своим православием и принять хотя бы эту идею. А иначе, какой бы он был садист?
Хотя это не единственное отступление от классического садизма в Кодексе Юстеса. Я припомнила университетский курс юриспруденции... Сразу бросалось в глаза иное отношение к смертной казни. Как известно де Сад был противником смертной казни, а у Юстеса она считалась одной из семи форм законного убийства.
Пришел чай. То есть Венедикт поставил перед нами чашки, налил ту¬да кипятку и сунул пакетики "Дилмы". Я подумала, что для того, чтобы пить чай из пакетиков не надо иметь раба.
- Веня, ты работал? - почти ласково спросил мой новый знакомый.
- Нет, что вы, господин. Поздно уже. При электрическом освещении, какая работа!
Анджей кивнул.
- Да, конечно. Тогда переоденься и дуй в магазин. Купи для дамы чего-нибудь сладкого.
- Слушаюсь, господин.
Анджей достал бумажник и выдал ему банкноту.
- Не заблудись. Магазин "двадцать четыре часа" у метро. Все понял?
- Да, господин.
- Это я так, - сказал Анджей, когда он ушел. - Венька - очень хо¬роший раб. Я им доволен.
Я выразительно посмотрела на истекающий коричневым соком чайный пакетик у меня на блюдце.
- Да, - согласился Анджей. - Чай заваривать не умеет, готовить тоже. Полы моет из рук вон плохо, посуду бьет. Зато за его картины я такие бабки загребаю, что это все сущая ерунда. Я бы давно слугу на¬нял, но так не хочется вводить в дом чужого человека... Да, тяжело в наше время с одним рабом...
- Больше нет претендентов?
- Ну, да! Этого добра хватает. Но абы кого брать не хочется. Мо¬им рабом стать не так-то просто. Знаешь, я бы хотел, как мастер Юстес с гордостью сказать: "У меня нет недостойных рабов".
Я мысленно, ну просто так, примерила на себя шкуру рабыни Анджея. Я, конечно, не знаменитость. Всего лишь высшее юридическое. И готовить не так чтобы очень люблю. Хотя, если привлечь Венедикта в качестве подсобной рабочей силы и осуществлять общее руководство на кухне - это меня не очень обременит. Но при мысли о передаче прав, тем более пол¬ной, у меня, признаться, по позвоночнику пробегал холодок. Для этого меня надо очень впечатлить. Впрочем, Анджею это, пожалуй, удалось. Хо¬тя, я о нем почти ничего не знаю.
Мой знакомый смотрел на меня с многозначительной улыбкой. Словно знал, о чем я сейчас думаю. Но мастерская этика запрещала склонять к передаче прав. Это должна быть инициатива снизу. Он, конечно, ничего не скажет.
- Хорошо иметь достойных рабов, - заметила я. - Можно больше ни¬чего не делать.
- Вовсе нет, - усмехнулся он. - У бездельников достойные рабы не заводятся. Не беспокойтесь, я не только Венькиными картинами торгую. У меня есть еще одна работа...
Я с интересом ждала продолжения, но оно меня разочаровало.
- В свое время узнаете, - сказал он.
Часа в два ночи меня разбудил телефонный звонок. Я с трудом ра¬зодрала веки и приподняла голову.
- Да, буду! - сказал Анджей в трубку совершенно бодрым голосом, словно и не спал.
Я залюбовалась в свете ночника его обнаженным тренированным те¬лом, но долго наслаждаться он мне не дал, поскольку накинул рубашку, чистую, дорогую и явно свежевыглаженную.
- Ты что на прием? - сонно спросила я.
Он усмехнулся.
- Да вроде того. Ты завтра занята?
- Завтра суббота.
- Тогда дождись меня, ладно. Будь, как дома. Венька тебе все по¬кажет.
Я зевнула.
- Хорошо.
Часов в шесть я услышала какую-то возню в студии Венедикта, но значения не придала и завалилась спать дальше.
Около десяти меня разбудил солнечный луч, обосновавшийся рядом, на подушке, и начавший захватывать соседнюю территорию, коей являлась моя физиономия. Из Венькиной мастерской доносилась некая мелодия, сви¬детельствовавшая о полном отсутствии у исполнителя музыкального слуха.
Я лениво оделась и пошла на звук.
- Доброе утро!
Венедикт стоял у мольберта и напевал эту самую несообразность. Рядом на столике, вместе с красками, кистями и иным непонятным мне хламом стояли три пустых кофейных чашечки, и лежал обнаженный уполови¬ненный батон с боком, испачканным в зеленой краске, нож и отчаянно та¬ющее масло на развернутой фольге.
- Доброе утро, госпожа! - сказал Венедикт и сдержанно поклонился.
Бухаться на колени, как перед Анджеем, не стал. Не своя же госпо¬жа - просто абстрактная, и госпожа только потому, что знакомая госпо¬дина.
- Я не помешала?
- Да нет. У меня тут как раз затык. Не идет что-то. Надо кофе вы¬пить. Пойдемте!
Он пошел к двери, начисто забыв про грязные чашки, масло и хлеб.
- А это? - спросила я.
- Посуда? Да там еще есть.
Я вздохнула, поставила две чашки одну на другую и подхватила третью.
- Возьмите хоть остальное!
- Что вы! Что вы! - воскликнул Венедикт. - Ко мне нельзя на "вы"! Я же раб.
Я вздохнула еще раз.
Хлеб, масло и нож он, однако, взял и, придя на кухню, кучей вывалил на стол. Я с отвращением посмотрела на зеленый бок батона.
- А еще хлеб есть?
Венедикт наморщил лоб. Было видно, что мой вопрос для него слиш¬ком труден.
- А-а! - наконец сообразил он. - Можно в холодильнике посмотреть.
Посмотрели. Там царила девственная чистота, нарушаемая только ос¬татками вчерашнего торта, подобного одинокой горе посреди пустыни.
Я извлекла торт. Вздохнула в третий раз и отрезала от хлеба зеле¬ную корку. Сделала бутерброды себе и Венедикту. Посуду мыть не стала (на что здесь, в конце концов, раб?). В витрине кухонного гарнитура об¬наружилось еще полтора кофейных сервиза.
- Садись, Веня, - сказала я. - Кофе налить?
- Что вы, госпожа, я сам! А то, куда же это годится!
Я порадовалась тому, что у Веньки, наконец, проснулась рабская со¬весть и принялась за завтрак.
Кофе здесь был растворимый, но и я, честно говоря, нормального не варю. Хуже я перенесла отсутствие молока. Ладно, и это переживем!
- Веня, а кем работает твой господин? - спросила я.
- Я не могу сказать...
- Не знаешь?
Он отвел глаза.
- Не могу сказать! Его работа связана со Свободными Зонами.
- Он что там грабежом подрабатывает? Или убийствами по найму?
- Н-н-ет! Не думаю. Ему бы это не понравилось. Скорее наоборот.
- Жертвой? - улыбнулась я. - И какой с этого доход?
- Нет, не жертвой! - он посмотрел на меня умоляюще. - Поймите же, я не хочу потерять расположение господина оттого, что сболтнул лишнего!
- Ладно, - опечалилась я. - Все, тема закрыта.
Но любопытство мое только разгорелось. Я подумала, что лучший способ добиться чего-то от творческого человека - это похвалить его произведения.
- А в какой манере вы пишете? - поинтересовалась я.
Он дико обрадовался, что тема действительно сменилась да еще в таком правильном направлении, и гордо заявил:
- У меня своя манера!
- Вы авангардист, сюрреалист, примитивист? Кто еще бывает?
- Еще бывает море-окиян! Пойдемте, сами увидите! Не мое дело меня классифицировать!
И он потащил меня в мастерскую.
Больше всего я боялась увидеть нечто написанное грязно-серыми красками и начисто лишенное энергетики. Но картины Венедикта не имели ничего общего с этим убожеством, по недоразумению именуемым современ¬ным искусством. Он напомнил мне сразу четырех моих любимых художников: Босха, Ренуара, Ван Гога и Дали, но отличался, куда меньшим реализмом, чем любой из них. Картины были весьма эротичны и вполне понятны. Они повествовали о связи боли, наслаждения и стремления к запредельному. Боль переплавлялась в неземную радость и неслась в высь к престолу Всевышнего. В этом был драйв. Еще какой! От Венькиных картин тащило.
- Здорово! - сказала я.
- Вам, правда, понравилось? Я, к сожалению, не имею права ими распо¬ряжаться, но обязательно попрошу господина что-нибудь вам подарить.
- Ты никогда не жалел, что передал права?
- Нет, что вы! Я стал тем, что я есть, только после этого. Если бы я распоряжался своими картинами, я бы думал, как написать так, что¬бы купили. А теперь меня господин кормит. И вроде пока голодом не мо¬рил. И никогда не наказывает, если я вдруг новая картина не продается. Если чашку разбил - это сразу, а за неудачную работу - никогда. Хотя всегда скажет, если не нравится. У него отличный вкус. Говорит, надо бы тебя выпороть, но обойдемся, потому что тогда ты будешь бояться пи¬сать. Господин Лещинский замечательный!
Я отметила про себя, что, наконец, услышала фамилию моего нового знакомого.
Венедикт блаженно улыбался.
- А послезавтра у меня открытие персональной выставки!
Тут я поняла, что он у меня в руках, его надо поздравить и брать тепленьким - все расскажет.
Но ни поздравить, ни расспросить я не успела, потому что раздался звонок в дверь.
- Господин! - обрадовался Венька и поспешил к двери.
Я тоже вышла в коридор, надеясь, что это, действительно, Анджей.
- Кто там? - спросил художник, прильнув к глазку.
- Это квартира Анджея Лещинского?
- Да. Но его нет дома.
- Читайте! - раздалось за дверью.
- Понятия не имею, что вы там показываете!
- Это Служба Охраны Свободы!
- Э-хе-хе, СОС и есть SOS, - вздохнул Венедикт и оглянулся на меня.
Я пожала плечами.
- Я здесь только гость.
- С нами гвардия Юстеса! - раздалось за дверью.
- Неужели вся? - усмехнулась я.
- Немедленно откройте! - орали СОСовцы.
Венька беспомощно смотрел на меня.
- Веня, у меня слишком мало информации для того, чтобы принять решение.
Он чуть не застонал, словно процесс принятия решений причинял ему физическую боль. Брать на себя ответственность он не умел ни в малей¬шей степени.
- Ладно, открывай, - сказала я. - По-моему, у нас нет другого вы¬хода.
Венька облегченно вздохнул и открыл дверь.
В квартиру ворвались штук десять гвардейцев в черных комбинезонах и с автоматами. Встали по обе стороны от двери, заглянули во все ком¬наты, оккупировали коридор. И только тогда вслед за ними возник лоще¬ный мужчина лет сорока и предъявил удостоверение. Действительно, СОС. Полковник Стеценко. Полковник? Кто такой Анджей? Он что наследный принц, чтобы его полковник арестовывал? Или террорист мирового масшта¬ба?
- Предъявите документы! - приказал полковник.
Я протянула паспорт.
- Так, госпожа Берг, кем вы приходитесь Лещинскому?
- Никем. Просто знакомая.
- Ладно, просто знакомая, разберемся. Ваш паспорт пока останется у нас.
Я попыталась припомнить из университетского курса, не является ли это нарушением моих гражданских прав, но так и не вспомнила ничего подходящего.
- А где второй? - спросил господин Стеценко.
- Здесь он! - ответил гвардеец, дежуривший возле двери в студию.
Из мастерской показалась вихрастая голова Веньки.
- Я сейчас, сейчас! Он вечно заваливается куда-то! Сейчас найду!
Полковник подошел к двери.
- Что вы ищите?
- Как что? Паспорт.
- Имя! Фамилия! - гаркнул Стеценко.
Венедикт поднялся на ноги и растерянно посмотрел на него.
- Венедикт Трифоновский...
- Кем вам приходится Лещинский?
- Господином.
- Понятно. Передача прав нотариально оформлена?
- Конечно.
- Где документы?
- На меня?
- А на кого же?
- У господина. То есть, наверное, где-то здесь, но я не знаю, где он их хранит. Может быть, в своем кабинете.
Вдруг его лицо просияло.
- Вот он!
Венька бросился на пол и поймал зеленый хвостик своего паспорта, прочно погребенного под грудой разнообразного хлама. Хлам дрогнул и рассыпался по полу в радиусе полутора метров.
Художник, как ни в чем не бывало, протянул раскопанный документ полковнику.
- Пожалуйста!
На первой странице, над именем и фамилией, стояла похожая на клеймо черная печать "Собственность Анджея Лещинского".
Полковник не стал смотреть дальше и опустил Венькин паспорт в ту же папочку, что и мой.
Кабинет Анджея перевернули вверх дном, но документы на Веньку нашли. Стеценко сунул ему в нос Договор о передаче прав.
- Это?
- Да.
- Все, ребята! - бросил Стеценко гвардейцам. - Поехали! - обер¬нулся ко мне и Веньке, - Вы поедете с нами.
Нас везли куда-то за город по пижонскому шоссе, окруженному пи¬жонскими особняками. В особенно пижонском месте мы свернули на боковую дорогу, упиравшуюся во что-то и вовсе грандиозное, окруженное километ¬ровым кирпичным забором с частыми глазами видеокамер. За забором, впрочем, не угадывалось ничего, кроме леса.
Ворота охраняли те же черные гвардейцы. Полковник предъявил про¬пуск, и ворота отъехали в стороны. Еще минут пять мы ехали по лесу, пока перед нами не вырос здоровый особняк, построенный во французском стиле времен Великого Маркиза.
Я гадала, кто же такой Анджей. Судя по тому, что мы встретились в дорогом клубе, а также здоровой и неплохо обставленной квартире в при¬личном месте, он был как бы не беден. Но на VIP-персону явно не тянул.
- Чей это особняк? - попыталась я спросить у охранника, но он только вежливо улыбнулся.
Провели нас не в подземную тюрьму (чего я, признаться, ожидала), а в шикарные апартаменты. Однако заперли на ключ.
От скуки и безысходности я включила телевизор. Шли новости.
- Возвращаемся к главной теме нашего выпуска. Причины взрыва на Коломенской набережной пока не установлены. По последним сведениям полностью разрушены две квартиры на семнадцатом этаже. Взрыв произошел около половины двенадцатого...
Я посмотрела на часы. Было пять минут первого.
На экране появилась картинка. Башня на набережной очень похожая на ту, где жил Анджей. Где-то на середине выжжены несколько окон. Правда, там не одна такая. И тут я услышала стон.
- Мои картины! - Венедикт уронил голову на руки и бил кулаками по столу.
- Ты уверен? - спросила я. - Там же три таких дома.
Он застонал снова.
- Я пять лет там живу!
И тут до меня дошло, что взрыв произошел минут через десять после нашего отъезда. Мне стало нехорошо. Я подумала об успокоительном. В первую очередь, конечно, для Вени, но и мне бы не помешало.
- Успокойся! Сейчас я что-нибудь придумаю. У тебя ведь послезавт¬ра выставка?
- Какая теперь выставка!
- Но ведь большинство картин наверняка там?
- Большинство, но не лучшие, - он всхлипнул. - Лучшие были у Анджея.
- Ладно, подожди.
Аптечки я не обнаружила, зато в соседней комнате имелся бар с на¬бором вин и кое-чего покрепче. Я решила, что эффективность сейчас важ¬нее изысканности, но до банальной водки не унизилась и плеснула себе коньяку "Гастон". Чуть не закашлялась. Ничаво! Пили и перцовку!
Однако полегчало. Налила рюмку Веньке.
Он сидел в позе побитой собаки и отрешенно смотрел вдаль.
- Выпей! - приказала я. - Лекарство.
Он скривился.
- Коньяк?
- Он самый. Давай пей!
Он вздохнул, но выпил, закашлявшись, как школьник на выпускном балу, впервые отведавший спиртное.
По телевизору показывали какую-то демонстрацию. Люди с факелами, хоругвями и крестами медленно текли по Тверской.
- Традиционалисты, - бесцветным голосом прокомментировал Венька. В объектив телекамеры попал лозунг "Наслаждайтесь = грешите!", и за ним "Долой рабство!" В обычном состоянии я бы прошлась по этим иди¬отикам, но сейчас была не в форме. Мне требовалось, по крайней мере, ча¬са два, чтобы прийти в себя.
Два часа нам предоставили. Даже больше. Наконец, двери апартаментов открылись, впустив двоих гвардейцев, которые встали по сторонам от входа. Третий ввез сервировочный столик с обедом, выдававшем прист¬растие хозяина к украинской кухне.
Я подумала, что последний либо традиционалист, либо оригинал. С такими деньгами можно питаться одними устрицами.
Я попыталась спросить у гвардейцев, кто же хозяин дома, но снова напоролась на ту же вежливую улыбку.
После обеда доблестные воины удалились и не показывались до ужи¬на. К этому времени я, наконец, несколько успокоилась, поскольку решила, что если нас собрались убивать - незачем было кормить галушками.
Было половина одиннадцатого, когда я услышала звук ключа, повора¬чиваемого в замке. Убавила звук телевизора и прошептала:
- Веня, слышишь?
Он поднял голову.
Дверь открылась, и в комнату вошел Анджей. Он был чудовищно бле¬ден, но улыбался, в глазах сверкали искорки азарта. Он напоминал чело¬века, которого посадили на трон, одновременно сообщив, что под ним на¬ходится бочка с порохом.
- Здравствуйте, дорогие мои!
И в эту минуту я вдруг поняла, что никогда его не покину.
Венька просиял, вскочил с места, бросился перед ним на колени, схватил за руку и прижал ее к губам. На руке у Анджея сиял незнакомый мне серебряный браслет.
- Господин! - прошептал художник.
Я оказалась посдержаннее. Просто подошла и повисла у него на шее.
- Ну, живы, слава Богу! - сказал Анджей.
- Что случилось? Где мы? - спросила я.
- Ладно, все по порядку. Боюсь, что вас сюда доставили не совсем по своей воле и не слишком куртуазно. Увы, не я руководил операцией. Но вас надо было срочно увести с Коломенской. Думаю, понимаете, почему.
- Это гвардейцы Юстеса устроили взрыв?
- Вряд ли. Практически исключено.
- СОС?
- Почему ты склонна обвинять в терроризме тех, кто тебя спас?
- Я пожала плечами. Тогда кто же?
- В этом деле замешаны еще, по крайней мере, две силы.
Мы с Веней вопросительно посмотрели на него.
- Традиционалисты и группировки Свободных Зон. Возможно, есть еще.
- И все по нашу душу? - ужаснулась я.
- В том числе и по вашу, - усмехнулся он. - Хотя, прежде всего по мою. Чтобы добраться до меня, вас могли захватить в заложники, или вы бы попали под удар, мне предназначенный, как чуть было не произошло. Поэтому наш гостеприимный хозяин приказал эвакуировать мою семью в бе¬зопасное место. Хельга... Не знаю, как ты расцениваешь то, что тебя причислили к моей семье, но ты была со мною в последние сутки, и тебя тоже могли похитить, не разобравшись.
- Неплохо расцениваю, - сказала я. - По крайней мере, я сижу на мягком диване, а не валяюсь где-нибудь в реанимации с девяностопро¬центными ожогами или, хуже того, в морге. Кстати, а кто наш гостепри¬имный хозяин?
Анджей улыбнулся той самой улыбкой приговоренного короля, которая так напугала и одновременно покорила меня, когда он вошел.
- Прошу встать! Мы имеем честь быть гостями Мастера Юстеса!
- Мать! - сказал Венька, пока я ловила падавшую на грудь челюсть. И это был первый раз, когда я услышала от него что-то похожее на брань.
- Анджей! - воскликнула я. - На кой хрен мы Великому Мастеру? Ты сам-то хоть что-нибудь понимаешь? Кто ты, в конце концов?
Он усмехнулся.
- Радуйся, на последний вопрос я теперь могу ответить. Это больше не государственная тайна. Сегодня ночью я назначен одним из помощников Великого Мастера. Курирую несколько министерств. Блок слабенький, культура (не иначе из-за Веньки), но и с этого можно начинать.
- Ни хрена себе! - сказал Венька, и это был второй и последний раз, когда он ругался. Я же просто открыла рот.
Анджей позвонил по телефону и заказал зеленый чай. Я повниматель¬нее присмотрелась к привезшему заказ гвардейцу. Часть гвардии Юстеса состояла из его личных рабов. Всего таковых было около тысячи. Гово¬рят, Великий Мастер каждый день получал сотни писем с предложениями о передаче прав. Сам он их, конечно, не просматривал, на то есть секре¬тари. К нему на стол попадала малая толика резюме желающих, из которых он отсеивал еще девяносто процентов. Но были и счастливчики, которые добивались своего. Счастье, правда, было сомнительным. Юстес слыл кру¬тым господином. Его рабы хоть и жили как у Христа за пазухой, но толь¬ко пока не вызывали недовольства Мастера. И тогда он наказывал, ис¬пользуя в личных целях весь арсенал средств, предоставляемых государс¬твенной машиной, вплоть до различных методов казней.
Гвардеец, доставивший чай в наши апартаменты, ошейника не носил. Но это еще ни о чем не говорило. Венька тоже ошейника не носит. Я об¬ратила внимание на его руки. Да, конечно! На безымянном пальце правой руки - железное кольцо со вторым маленьким кольцом вместо камня, сде¬ланным, словно для того, чтобы пропустить туда веревку. Рабское кольцо!
- Раб, - сказала я Анджею, когда он ушел.
- Кто гвардеец? Конечно раб. В особняке работают исключительно рабы Великого Мастера.
- Слушай, а ты ему, часом, права не передал? - спросила я.
- Ну что ты! Я же за Веньку отвечаю.
У меня в голове всплыл соответствующий абзац Кодекса: "Каждый совершеннолетний гражданин обладает полным и безраздельным правом на свое тело и свою душу. Он может частично или полностью передать это право другому лицу в случае, если не связан ответственностью перед третьими лицами. Частичная передача прав (без передачи права на жизнь и имущество) в некоторых случаях допускается и при наличии ответствен¬ности". "Некоторые случаи" были прописаны в отдельном параграфе. Его я помнила плохо.
- Есть частичная передача, - сказала я.
- Нет, Хельга, успокойся, не было передачи. Министры обычно прав не передают. Им нужно уметь принимать самостоятельные решения... Лад¬но, хватит трепаться! Давайте чай пить. Хельга, вруби-ка ящик погромче.
Я увеличила звук телевизора. Шли полуночные новости. Показывали ту же демонстрацию традиционалистов, которой мы с Венькой уже имели несчастье полюбоваться утром.
Анджей поморщился.
- Терпеть не могу лицемеров, делящих эндорфины на плохие и хоро¬шие. И то эндорфины, и то эндорфины! Поститесь, молитесь, добивайтесь экстаза и умиления - и получайте свою долю кайфа. Кто вам мешает? Но не мешайте и другим получать удовольствие так, как хотят они. Рабство им не нравится! Между прочим, в православии тоже есть форма передачи прав. Называется "духовное наставничество". Когда один человек стано¬вится "духовным сыном" другого, и "духовный отец" все за него решает. Только они это не оформляют юридически. А зря!
- Угу! - сказала я. - Когда реальность не совпадает с юридическим статусом - это вообще опасно, причем для обеих сторон, и для господина и для подопечного. С раба по-прежнему спрашивают, как со свободного человека, хотя по закону за него бы уже должен нести ответственность господин, а мастер рискует попасть под суд, если его рабу не понравит¬ся наложенное наказание. Был прецедент лет пятнадцать назад. Мастер Юстес пытался заставить оформлять духовное наставничество (причем во всех конфессиях) как передачу прав. Кое-кто даже послушался, но, к со¬жалению, это не превратилось в систему.
- Хельга, ты юрист? - спросил Анджей.
- Да. Очень заметно?
- Угу, - он задумался. - У тебя полезная профессия. А ты, Венька, что об этом думаешь? - и он кивнул в экран.
Венедикт сидел у ног Анджея и попивал свой чай.
- Я думаю, что не всем нужна свобода. Есть люди, которым она как камень на шее. Если ты из них, найди как честный человек себе господи¬на и передай права, но на права других не покушайся и не призывай к крестовому походу за всеобщее рабство.
- У тебя умный раб, Анджей, - заметила я.
- Других не держим, - гордо улыбнулся он.

Кельтская колдунья
Сообщения: 875
Зарегистрирован: 08 июн 2010, 18:25
Пол: Женский
Ориентация: Гетeро
Д/C-ориентация: Сабмиссив
С/М-ориентация: Мазохист
БД-ориентация: Боттом
Город: зазеркалье

Re: Маркиз и Жюстина.

Сообщение Кельтская колдунья » 25 мар 2011, 02:51

Маркиз
Я тупо смотрел на покрытую "шубой" зеленой краски стену камеры, размышлял о ЛС Д/с без SSC, который именуют государственной пенитенци¬арной системой, и вспоминал наше с Жюстиной "путешествие" в параллель¬ную Москву. Да, в моей жизни были переделки и похуже Петровки-38!
Жюстину там звали Хельгой Берг, а меня Анджеем Лещинским. В ту ночь она впервые осталась у меня. Часа в два нас разбудил звонок.
Звонил мой шеф по Службе Охраны Свободы, сотрудником которой я являлся, и срочно вызывал к себе.
- Да, буду! - сказал я.
Несмотря на поздний час, мой начальник был в кабинете. Рядом с ним стояли трое вооруженных до зубов вояк в черном с литерами "U" на рукавах. Гвардия Юстеса. Интересно, что они здесь делают?
Шеф кивнул в мою сторону:
- Это он. Забирайте!
Я замер у противоположного конца длинного стола и вопросительно посмотрел на шефа. Тот только развел руками.
Ко мне подошел гвардеец с командирскими нашивками и рабским коль¬цом на пальце и протянул сложенную вдвое бумагу.
- Читайте!
Бумага была гербовой, с водяными знаками. Я развернул.
Приказ
Человек по имени Анджей Лещинский должен быть немедленно доставлен ко мне. Всякое оказанное им сопротивление будет рассматриваться как государственная измена.
Великий Мастер: Юстес
Я впервые видел личную подпись Мастера Юстеса. Китайцы в таких случаях падают на колени и целуют императорскую печать. От лобзания я воздержался, однако не по себе мне стало. Что ж я такого натворил? Вспоминалась только пара выстрелов в Зоне Закона. Но тогда почему не полиция? Как агент СОС я пользуюсь, конечно, некоторой неприкосновен¬ностью. Но тогда почему не внутренняя полиция СОС? Почему не дисципли-нарная комиссия? Причем здесь гвардия Юстеса? На кой хер я Великому Мастеру?
- Ну? - спросил командир гвардейцев. - Вы подчиняетесь или мне вызвать подкрепление?
- Разумеется, подчиняюсь.
- Сдайте оружие!
Я нехотя отдал пистолет.
- Руки за спину! Вперед!
Меня привезли в загородную резиденцию Великого Мастера. Было око¬ло половины четвертого. Час перед рассветом. Также, руки за спиной, я поднялся по ступеням особняка во французском стиле. Меня отвели на второй этаж и втолкнули в ярко освещенный зал. Я зажмурился после по¬лутьмы коридора.
- Расслабьтесь. Можете опустить руки, - сказал голос, видимо быв¬ший когда-то красивым, но теперь испорченный старческой хрипотцой. Этот голос знали все.
Я повернул голову. Во главе круглого стола сидел высокий подтяну¬тый старик с абсолютно седыми волосами. Мастер Юстес. За столом распо¬ложились несколько молодых людей примерно моего возраста. Одно кресло пустовало.
- Садитесь, Анджей. Это ваше место.
Я подчинился.
- Ну что ж, можно начинать! - сказал Великий Мастер.
Он выложил на стол связку серебристых браслетов и отдал их гвар¬дейцу.
- Наденьте, пожалуйста, это.
Нам раздали браслеты, и я надел браслет на правую руку. Наверное, какое-то устройство связи. Если бы я хотя бы догадывался, что это!
Браслет состоял из звеньев и плотно облегал запястье, словно вто¬рая кожа. Я посмотрел на остальных. Их было девять. Все кроме одного надели браслеты так же как я, ничтоже сумняшися, и только один до сих пор вертел его в руках.
Когда надо запомнить сразу много новых людей, лучше всего давать им прозвища, чтобы они вызывали знакомые ассоциации. Этого я окрестил "Питон". Скромняга с длинным носом и взглядом змеи. Зверь, атакующий из засады.
- Владимир, без вас не начнем, - усмехнулся Великий Мастер.
Питон, наконец, решился и надел браслет. Словно в воду бросился с вышки метров в двадцать... или в огонь. Уже через пару минут я его по¬нял.
Пока Юстес держал паузу, я изучал остальных. Слева от меня сидел крупный парень, косая сажень в плечах. Его я окрестил "Илья Муромец". Дальше - писаный красавец с аристократическими манерами. Будешь "Окта¬виан". За ним - молодой человек с орлиным носом и острыми глазами. "Сирано". По правую руку от Юстеса - плакатный мальчик с тренированным телом - "Спортсмен". По левую - подвижный коротышка с цепкий и власт¬ным взглядом - "Наполеон". Следующий - Питон. Потом - лысеющий молодой человек с остатками светлых волос. На губах - улыбка, не сулящая ниче¬го хорошего. "Яйцеголовый". Затем - подтянутый мужчина, спокойный и сдержанный. Что-то едва уловимое то ли в манерах, то ли в одежде зас¬тавляло заподозрить в нем военного. Моя фантазия начинала иссякать, и я пока оставил его без прозвища. И, наконец, справа от меня находился персонаж, очень напоминавший Илью Муромца, но с несколько хохляндским национальным колоритом. Черные усы, полное круглое лицо, жесткий взгляд черных глаз. "Гетман". Эх! Записать бы! Почему бы и нет? Я по¬лез за записной книжкой.
Но записать ничего не успел, потому что Мастер Юстес продолжил.
- Через минуту вы узнаете, зачем я вас пригласил, но прежде мне бы хотелось представить вас друг другу. Записывайте, записывайте, Анджей! Возможно, вам понадобится эта информация. Итак, вам всем около тридцати или чуть более лет, и вы довольно успешные молодые люди с вы¬соким образованием и коэффициентом интеллекта. Но когда компьютер вы¬бирал вас из моря претендентов, он руководствовался, но только этими критериями. Скажем, меня волновала еще харизма и степень доминантнос¬ти, и я приказал отсекать всех, у кого нет рабов. Даже после этого вас осталось более ста. Тогда была проведена серия тестов. Они, вероятно, доставили вам несколько неприятных минут, но все вы прошли их с честью. Остальные, увы, провалили экзамен. И, наконец, в последний мо¬мент отсеялись еще двое ваших собратьев, оказавших сопротивление при аресте. Мне не нужны те, кто паникует и делает глупости. Итак. Слева направо. Слева от меня выпускник истфака МГУ Эдуард Евсеев, далее - Владимир Адамович, Высшая Школа СОС...
Он представлял, а я записывал. В конце концов, у меня в записной книжке возникла следующая таблица:
Наполеон - Эдуард Евсеев, истфак МГУ;
Питон - Владимир Адамович, Высшая Школа СОС;
Яйцеголовый (нет, лучше Физик) - Алексей Шишкин, ФИЗТЕХ;
По поводу физика Юстес заметил, что ему вряд ли будет сложнее, чем нам, несмотря на техническое образование, поскольку, как говаривал великий Ландау, тот, кто выучил квантовую механику, может выучить все, что угодно.
- По себе знаю, - улыбнулся Юстес и представил следующего. Подтя¬нутый мужчина оказался выпускником Военной Академии, и я, наконец, при¬думал ему кличку: "Полковник".
Полковник - Святослав Бахтин, Военная Академия;
Гетман - Федор Неверов, Институт Стран Азии и Африки (никогда бы не подумал!);
Илья Муромец - Илья (и, правда, Илья!) Летов, Высшая Школа СОС (еще один однокашник!);
Октавиан - Игорь Гардин, МГИМО (Ага! Знаю такой "Гарда-банк". Па¬почка?);
Сирано - Сергей Галицкий, Юрфак МГУ;
Спортсмен - Александр Панов, МГИМО.
Девять. Ну, и десятый - я. Десять негритят.
- Итак, о цели нашей встречи, - продолжил Юстес. - Дело в том, что я смертельно болен. Господа эскулапы обещают, что полгода у меня есть, однако не думаю, что мы можем на это рассчитывать. Все же я хочу уйти в трезвом уме и твердой памяти и сам выбрать час своей смерти, а не тянуть до конца. А поэтому надо рассчитывать месяца на три. Из вас я выберу себе преемника, но вы должны вникнуть в суть дела и показать себя в работе. Я поручу каждому из вас определенную сферу деятельнос¬ти. Потом вы поменяетесь. У вас будут помощники и консультанты, но вы должны будете самостоятельно принимать решения и не совершать грубых ошибок. Я понимаю, что вы пока неопытны и мелкие просчеты постараюсь прощать, но одна грубая ошибка - и вы выбываете из Игры. Увы, Игра у нас серьезная. И я не могу оставить в живых тех, кто знает так мно¬го...
Он сделал паузу и медленно обвел нас взглядом. Я старался держать себя в руках, но, видимо, здорово побледнел.
Он усмехнулся.
- Взгляните на ваши браслеты. В каждом из них спрятана микрокапсу¬ла с ядом. Если я сочту вас недостойными продолжать работу - капсула активизируется, из браслета выйдет игла, и вам будет сделана смертель¬ная инъекция. Снять браслеты можно только одним способом - отрубив се¬бе руку. Очень не советую этого делать. В каждом браслете есть датчик, который тут же заметит отсутствие хозяина и передаст соответствующий сигнал. Тогда мои люди найдут вас, где бы вы ни были, и сделают то, что не удалось яду. К тому же результату приведет порча браслета. Кро¬ме того, мне не хотелось бы, чтобы вы убивали друг друга, поскольку окончательный выбор я хочу оставить за собой. Если убийца будет уличен - он выйдет из Игры. Надеюсь, не надо пояснять, каким образом. В час моей смерти я активизирую все браслеты, кроме одного. В живых останет¬ся только один. Он и станет моим приемником. Я не хочу, чтобы после моей смерти вы делили между собой страну, а потому остальные умрут. У вас один шанс из десяти, господа. По-моему, это совсем неплохо. Но я не собираюсь принуждать вас участвовать в Игре. Это жесткая игра. Вы все еще можете отказаться. Тогда этот эпизод будет стерт из вашей па-мяти. Я жду.
Он сложил руки перед собой и замолчал.
Я оглядел своих коллег по несчастью (или неслыханной удаче?) и дополнил свою таблицу:
Наполеон - азарт. В рулетку не играл интересно? Особенно в русс¬кую?
Питон - охотничий азарт. Опасный мужик!
Физик - полное спокойствие. Однако!
Полковник - колебания. И хочется и колется!
Гетман - раздумья.
Илья Муромец - русский авось. Где наша не пропадала!
Октавиан - самоуверенность. Уж я-то прорвусь!
Сирано - поборемся!
Спортсмен - страх.
Самыми слабыми соперниками мне показались Спортсмен и Октавиан. Первый, понятно, - испугался, второй - слишком высокомерен. Не верю в красавчиков. Они слишком убеждены в том, что могут выехать на одной харизме. А иногда и поработать невредно. К слабым я с некоторыми коле¬баниями отнес и Илью Муромца - этот будет переть напролом. Сильная группа: Питон и Сирано. Возможно, Наполеон и Гетман. Физик - темная лошадка. Полковник - болото. Но все это - только первое впечатление. Я могу и ошибаться.
Наконец заговорил Спортсмен.
- Великий Мастер, я отказываюсь.
Юстес кивнул.
- Хорошо.
Подал гвардейцу какую-то распечатку.
- Разбейте список на девять частей вместо десяти. Подождите пять минут, ребята.
Через пять минут нам объявили списки курируемых министерств.
- Все, господа, вы свободны, - сказал Юстес. - Спасибо за внима¬ние.
Мы встали, и только Спортсмен остался сидеть.
- А это, Великий Мастер? - он поднял руку с браслетом.
- Да, да, конечно, - сказал Юстес.
Я уже ждал, что браслет разомкнется и упадет, но произошло совсем иное. Спортсмен застонал и упал на стол. Плечи его вздрогнули и замер¬ли.
- Он не был борцом, - сказал Великий Мастер. - Увы! Сама информа¬ция об Игре есть тоже государственная тайна, а в эти штучки со стира¬нием памяти я не особенно верю. Так как-то надежнее. Вы убедились в серьезности моих намерений, господа?
Вопрос был риторический. Мы убедились.
Ко мне приставили консультанта, который тут же усадил меня за компьютер здесь же, в особняке Юстеса, и начал вводить в курс дела. Консультанта по культуре звали Аркадий Толченов. Только в десять вече¬ра я позволил себе оторваться от работы и попросил Аркадия заказать ужин. Мозги кипели.
Под чай мы расслабились и включили телевизор. Тогда я и узнал о взрыве.
- Что с вами? - воскликнул Аркадий, заметив, как я побледнел.
- Мне надо позвонить.
Мое новое положение позволяло мне напрямую связываться с Юстесом.
- Прошу прощения за беспокойство, Великий Мастер, - как можно спокойнее сказал я. - Я только что узнал о взрыве на Коломенской. Что с моим рабом и моей гостьей?
- Так она всего лишь гостья? Ее забрали вместе с вашим подопеч¬ным. Живы. Здоровы. Через две комнаты от вас. Можете навестить. Ключи у охраны. Вам выдадут. Завтра вы переезжаете в отдельный дом с охраной и прислугой. Здесь рядом. Ваших людей возьмете с собой.
- Спасибо...
- Есть еще вопросы?
- Взрыв - дело рук ваших людей?
- Нет.
- Тогда чьих?
- Будете курировать силовые ведомства - сможете сами заняться этим вопросом.
- Еще раз извините, - сказал я и положил трубку.
Из дневника Жюстины
Воскресенье было полностью посвящено переезду. Правда, перевозить было нечего. Анджей тут же засел за компьютер со своим консультантом, а нас с Венькой никуда не отпустил, а велел заказать по Интернету все необходимое. Вечером Веньке привезли полный комплект оборудования для художественной мастерской, а мне шмотки, юридическую литературу и вся¬кую полезную мелочь. Было и несколько посылок для Анджея.
Мы стояли в холле на первом этаже и наблюдали, как охрана сканиру¬ет коробки на предмет опасного для жизни содержимого и вскрывает их с соблюдением всяческих предосторожностей.
- Вень, а ты себе из одежды что-нибудь заказал? - спросила я.
- Из одежды? Нет. Забыл как-то.
- Закажи.
- Слушай, может, ты закажешь? А то хозяину сейчас некогда.
- Он что тебя одевает?
- Ну-у, я забываю все время.
- Хорошо. Только ты рядом постоишь. Я не большой специалист по мужской одежде.
С продуктами и готовкой здесь проблем не было, поскольку была ку¬харка. Но Анджей не спускался ни на завтрак, ни на обед.
Около восьми раздался звонок в дверь. Я послала открыть (кроме кухарки к дому было приписано еще пятеро слуг).
- Великий Мастер, госпожа! - с дрожью в голосе доложила служанка.
Я вскочила с места.
Мастер Юстес был уже в дверях гостиной, высокий, поджарый. Ста¬рик, конечно. Но из тех стариков, в которых влюбляются аспирантки и секретарши.
- Сидите, Хельга. Мне нужен Анджей.
Я пододвинула ему стул.
- Садитесь, Великий Мастер!
Крикнула служанке:
- Нина, зови господина! И к кухарке забеги. Пусть ужин подает на четыре персоны!
И только тогда села сама.
Юстес расхохотался.
- Вы уж простите, что без предупреждения, - сказал он.
В комнату вошел Анджей. Он был бледен, почти как вчера.
- Добрый вечер, Великий Мастер!
- Садись, Анджей, у меня к тебе разговор.
Анджей покосился на меня и вопросительно взглянул на Юстеса.
- Пусть останется, - сказал Великий Мастер.
И тут на пороге возник четвертый персонаж. Венька стоял в своем заляпанным краской комбинезоне и торчащими в разные стороны вихрами и во все глаза смотрел на Юстеса.
- Венедикт Трифоновский, если не ошибаюсь? - с улыбкой спросил Великий Мастер и посмотрел на Анджея.
- Да, Великий Мастер, - ответил тот. - Это известный художник Ве¬недикт Трифоновский, мой раб.
Мастер кивнул.
- И-извините, - пролепетал Венька. - Мне надо переодеться, - и исчез за дверью.
Я с удовлетворением заметила, что он все же иногда вспоминает об одежде. По крайней мере, если в этом есть суровая необходимость.
Когда мы с ним сидели за компьютером и составляли его гардероб, я отметила, что он проявляет к одежде еще и чисто художественный инте¬рес, как к произведениям искусства.
Не успели принести ужин, как на пороге снова возник Венька. Я его едва узнала. На художнике был экстравагантнейший костюм с искрой и произвольной формы вставками цвета металлик. Костюм мы выбирали вмес¬те, и стоил он запредельно. Весь заказанный мною гардероб был в два раза дешевле.
- Ну-у, у меня же завтра открытие выставки! - с порога отмел Венька все мои возражения.
- Но цена!
- Да ладно! На казенный же счет шикуем!
- А господин не накажет?
- Ну, подумаешь, выпорет!
Гм... Это было даже красиво. Я подумала, что Венька довольно сим¬патичный мужчина. До сего момента я вообще не воспринимала его в этом качестве.
Анджей же смотрел на это явление, поджав губы, и указал на пол у своих ног.
Венька, не долго думая, плюхнулся на указанное место. Мне стало жалко костюма. Впрочем, там совершенно новый мягкий ковер, явно све¬жепрополесосенный. Веня принял тарелку из рук господина, и тут уж я не выдержала и вздохнула, представив, как на эту роскошь капает сметана с фаршированных баклажанов.
Ситуацию спас Юстес.
- Анджей, а ты никогда своего раба за стол не сажаешь?
- Иногда сажаю, Великий Мастер, но сейчас я боялся вас этим ос¬корбить.
- Не оскорбишь. Пусть садится.
Южней кивнул Веньке.
- Слышал?
Художник кивнул, но поднялся с явным сожалением. Ей богу, ему больше нравилось на полу! Зато я немного успокоилась за судьбу костюма.
- И будь с ним поласковее, - сказал Юстес Анджею. - У тебя завтра встреча с творческой интеллигенцией.
- Разве я завтра не еду в министерство?
- В министерство утром, а встреча вечером, во время открытия выс¬тавки твоего саба.
- Так значит, будет выставка! - воскликнул Венька.
- Будет. Только в другом месте.
- Где?
- В выставочном комплексе напротив Парка Наслаждений имени Анны Мар.
- Кайф!
- Так вот, Анджей. Творческая интеллигенция должна проассоцииро¬вать себя с твоим рабом и прийти к выводу, что жить под твоей властью легко и приятно и что кормить ее ты будешь, а пороть - нет, - он пере¬вел взгляд на Веньку. - Кстати, пусть в этом и идет.
Анджей кивнул.
- Хорошо.
- Дальше. Твое имя не подходит. Слишком польское. Как ты отно¬сишься к тому, чтобы стать Андреем?
- Спокойно.
- Тогда договорились. Фамилию я тебе оставил. "Лещинский" кажется чем-то дворянским. Это даже хорошо. Возьми!
Он вынул из внутреннего кармана три паспорта. Один вручил Анджею, а два других протянул мне и Веньке.
- У Венедикта изменена только доминантская печать. Вместо "собс¬твенность Анджея Лещинского" - "собственность Андрея Лещинского". А вот вы, девушка, будете у нас Ольгой Березиной.
- Почему?
- Потому что немцы нам тоже не нужны.
- А если я откажусь?
- Откажетесь? - он приподнял брови. - Боюсь, это очень опечалит вашего знакомого.
Я обернулась к Анджею. Он смотрел на меня чуть не умоляюще.
- Хорошо, я согласна.
- Замечательно! Увы, я так и не смог побороть идиотские народные стереотипы, хоть и твержу битых тридцать лет, что у нас все равны, не¬зависимо от пола, цвета кожи, национальности, религии, сексуальной ориентации и тематического позиционирования. Среди ваших соперников, Анджей, должны были быть две женщины, но народ до сих пор ассоциирует понятие "государственный муж" исключительно с мужчиной: государственный муж, а не государственная жена. Править должен мужчина, мужчина доминантен. Поэтому от этих двух дам мне, с большим сожалением, пришлось отказаться. А это вам очень повезло. Сильные были соперницы. Из-за на¬циональных предрассудков этих болванов пришлось отсеять одного еврея. Это вам вдвойне повезло. По твоему поводу у меня тоже были колебания. Религия, Анджей. Как думаешь, стоит Москва буддистской ступы?
- Стоит, - не раздумывая, сказал Анджей.
- Тогда без проблем: завтра крестишься. Прямо с утреца. Можно бы¬ло, конечно, обойтись и без этой процедуры, а просто выдать тебя за православного: какая телекамере разница, кто перед ней свечку держит? Но я считаю, что там, где можно обойтись безо лжи, следует не лгать. Ложь всегда можно вычислить. Ну и последнее - по поводу народных пред¬рассудков. Анджей, ты спишь со своим рабом?
- Да, иногда.
- Воздержись пока. Вон у тебя какая девочка хорошая. То, что от¬ношения доминирования/подчинения не всегда связаны с сексом я, по-мое¬му, сумел им вдолбить.
Он поднялся из-за стола.
- Спасибо за гостеприимство.
Похлопал Анджея по плечу.
- Ты мне нравишься, парень. Удачи!
И мы остались втроем. Когда за воротами затих гул лимузина Вели¬кого Мастера и машин сопровождения, Анджей поднял голову и нехорошо посмотрел на Веньку.
- На колени! - негромко приказал он.
Художник побледнел, однако встал из-за стола и опустился перед ним на колени.
- Пороть мне тебя некогда, да и устал я жутко, - сказал Анджей. - Но здесь в подвале есть карцер для рабов. Пойдешь к охраннику, у него есть ключ. Двенадцать часов на хлебе и воде.
Венька не пошевелился. Так и остался коленопреклоненным и с опу¬щенной головой.
- Я жду! - сказал Анджей.
- Господин, чем я имел несчастье...
Анджей вздохнул.
- Пятнадцать часов на хлебе и воде.
- Хорошо, пятнадцать, - вздохнул Венька. - Но, господин! Я хочу знать, чего именно я не должен повторять в дальнейшем.
- Веня, сколько стоил твой костюм?
Венедикт честно назвал цену.
На лице у Анджея появилось такое выражение, что я решила, что пят¬надцать часов сейчас превратятся в тридцать, но он сдержался.
- Все крупные траты ты должен согласовывать со мной.
- Но Великому Мастеру костюм понравился.
- Ты пока еще мой раб, а не Великого Мастера! Еще вопросы?
И тут вмешалась я.
- Анджей, завтра открытие выставки. Хорошо ли будет, если Веня придет туда после карцера?
- Да, это хороший аргумент. Спасибо, Хельга. Веня, наказание отк¬ладывается до возвращения с завтрашней презентации. Иди!
- Ну, что ты с ним так! - сказала я, когда Венька ушел. - Это я ему про одежду напомнила.
- Я с ним как надо! - отрезал Анджей. - Скромнее надо быть.
- А ты не боишься, что на завтрашней презентации он отзовется о тебе не лучшим образом?
Он усмехнулся.
- Вот этого нисколько не боюсь. Наоборот, он попытается реабили¬тироваться. А то я ведь и прогнать могу.
- Ты хоть видел этот карцер?
- Видел на схеме. Плюс восемь градусов, кровать откидывается только в ночное время с полуночи до шести, а так нормально.
- И тебе его не жалко?
- Хельга, что за нытье из-за пустякового наказания? Я же не на месяц его туда сажаю!
- И ничем нельзя тебя умилостивить?
- У меня нет привычки менять собственные решения.
Он допил чай. Бросил на стол смятую салфетку.
- Поела?
- Да.
- Вставай! Пойдем!
Он привел меня в роскошно обставленную спальню на втором этаже. Я уже успела побывать здесь, когда осматривала наше новое жилище, а Анджей, вероятно, видел только на схеме.
- Неплохо, - сказал Анджей. - Однако кое-чего не хватает... Захо¬ди, Хельга.
Я понуро села на кровать, покрытую сиреневым шелковым покрывалом, и взглянула в стрельчатое окно, отраженное сплошным зеркалом противо¬положной стены. Были сумерки. Черные ветви деревьев расчертили темнею¬щее небо с первыми звездами.
- Хельга, тебе не кажется, что на тебе многовато надето?
- Выполняешь приказ Мастера Юстеса?
- Плевал я на Мастера Юстеса! И Веньку не посажу на голодный па¬ек, не надейся. Но сегодня я хочу тебя.
- А я не хочу.
- Врешь, - убежденно сказал он и наклонился к коробке, стоявшей возле кровати.
Открыл. Включил бра, напоминающее бутон фиалки. И на свет божий появились несколько мастерски сделанных плеток, кнутов, стеков, набор богато отделанных ножей, а также пузырек с неизвестным содержимым и кисточка.
- Ты со мной не торгуйся, - говорил он, развешивая по комнате свой пыточный арсенал. - Веньку я все равно не прощу. Прощение возмож¬но только после наказания. А ты и себя и меня обломаешь. Смысл?
- Ну что он такого сделал?
- Он забыл, что он раб! Если тебе надоел рабский статус - пожа¬луйста, пошли господина своего к чертовой матери и начинай процедуру возвращения гражданских прав. Если же ты раб - будь добр, помни об этом и не выпендривайся. По крайней мере, без разрешения.
- Он там простудится, - сказала я.
- Ладно, можешь отнести ему куртку, если сам не догадается. Ну, все? Мир?
Я вздохнула.
Он не стал дожидаться ответа. Сел рядом, обнял, поцеловал в шею нежно-нежно, так что я сразу растаяла, и принялся расстегивать пуговки на моей блузке. Когда твой любовник сначала сажает кого-нибудь в кар¬цер, потом с явным наслаждением рассматривает плетки и ножи, а после всего этого вдруг становится нежен ну прямо как облако в штанах - это здорово пробирает, прямо скажем. До мозга костей.
Справившись с блузкой, он расстегнул мне лифчик вполне профессио¬нальным движением и принялся за джинсы. Потом поцеловал в губы и полу¬закрытые глаза.
- Вот так и лежи.
Он вернулся почти сразу. Слегка раздвинул мне ноги и дважды маз¬нул кисточкой по внутренней стороне бедер. Ощущение было, как от ожо¬га. Я взвыла.
Он обнял меня за плечи и уложил на подушку.
- Тихо! Тихо! Лежи. Расслабься. Постарайся принять боль. Не соп¬ротивляйся ей.
Я чуть не плакала. Он поцеловал меня в плечо и уголки глаз. Потом в губы. Осторожно коснулся рукой клитора. И тут я поняла, что дико его хочу. Это жестокость после нежности и нежность после жестокости просто сводили меня с ума. И тогда я обняла его и притянула к себе.
- Ну, как? - улыбнулся он, когда все кончилось. - Мне больше так не делать?
- А что это было?
- Муравьиная кислота. Абсолютно безвредно. Через час даже следа не останется, не говоря уже о боли.
- Ты с Веней тоже так развлекаешься?
- Что ты! Гораздо круче.
- Тогда карцер ему, как слону припарка.
- Честно говоря, карцер опаснее для здоровья. Ну, так как? Завтра повторим?
- Сегодня ты меня не спрашивал.
- Извини. Сэкономил время. Чем долго и нудно убалтывать даму на что-то, кажущиеся ей явно неприятным, чтобы она согласилась из альтру¬изма и неземной любви - лучше сразу продемонстрировать, чтобы она сог¬ласилась, но уже ради себя. Правда, есть опасность, что она некоторое время будет дуться, ну просто из принципа. Как ты сейчас.
- Я не дуюсь. Насчет завтра подумаю.
- Думай. У тебя сутки впереди.
- Слушай, а ведь завтра понедельник?
- Да, а что?
- Мне надо на работу. Меня отсюда выпустят?
- Не думаю.
- Что же делать?
- Например, сменить работу.
Я вопросительно посмотрела на него.
- Я тебя нанимаю, - сказал Анджей. - Со мной выпустят.
- Кем нанимаешь?
- Ну, допустим, референтом. Устроит?
- Я юрист.
- Тогда юридическим консультантом.
- Ладно, договорились.
На открытии выставки Венедикт превзошел сам себя. Он пел Анджею такие дифирамбы, что мне постоянно хотелось процитировать: "Нет на земле прекрасней власти, чем власть императора Тиберия!" Он был в том злополучном серебристом костюме. Не знаю уж, упросил ли он господина разрешить его надеть, или сам Анджей решил не перечить Великому Масте¬ру.
Мой патрон был одет, пожалуй, скромнее, по крайней мере, куда ме¬нее экстравагантно и произнес только небольшую речь о важности культу¬ры в жизни общества. Моим патроном он являлся собственно с сегодняшне¬го утра, когда я поехала с ним в министерство и подмахнула там типовой договор. Вообще-то приложение о клиентеле явилось для меня некоторой неожиданностью, хотя я знала, что в высших эшелонах власти эта форма зависимости весьма распространена.
- Не нам менять устоявшийся обычай, - сказал Анджей.
В договоре клиентелы мой патрон обещал мне довольно абстрактные "покровительство и защиту", а я ему не менее туманные "верность и под¬держку во всех начинаниях". Я постаралась вспомнить, что нам рассказы¬вали о клиентеле в университете, и ничего страшного не припомнила. Ни¬каких прав я не теряла и подсудна оставалась обычному гражданскому су¬ду, а никак не патрону. И я подписала почти без колебаний. Земельного надела не получила, зато жалованье клиента несколько превышало обычную зарплату на том же месте.
Зал для фуршета был оформлен в современном стиле с элементами псевдоготики. Серые с серебристым отливом стены словно светились из¬нутри, на них висели несколько картин Трифоновского, ярких, как окна в иную реальность; в центре находился фонтан с раскидистой монстерой и экзотическими цветами, а между готическими окнами горели иллюзорные голографические факелы, бросая алые отсветы в зал. Разносили шампанское.
Я взяла с подноса бокал и маленький бутербродик с черной икрой. Поискала глазами патрона. Он беседовал с каким-то стариком богемного вида, потом переключился на высокого широкоплечего мужчину, похожего на русского богатыря. Встревать казалось невежливым.
- Девушка, простите, вы тоже из его людей?
Рядом со мной стоял невысокий молодой человек с зачесанными назад и собранными в хвост волосами. Взгляд его светлых глаз показался мне странноватым и несколько сонным, а лицо смутно знакомым.
- Да, я его клиентка.
- Приятный у вас патрон, сам бы права передал, если бы был свобо¬ден от ответственности.
- Для клиентелы это не препятствие.
- Да ну ее, клиентелу. Есть в ней какая-то холодность и отстра¬ненность. Да и на кой ему такой клиент? Что я могу? Разве что в стихах порекламировать.
- Вы поэт?
- Разрешите представиться: Роман Навин.
Он склонил голову и чуть каблуками не щелкнул. Роман Навин... Да, слышала. И видела по телевизору, откуда и помню.
Я вежливо улыбнулась.
- Очень приятно. Ольга Березина.
Он кивнул и продолжил.
- Другое дело сабмиссия - вот духовная практика! Вот путь учени¬чества и смирения. Вот метод нравственного совершенствования! - его глаза заблестели.
- За чем же дело стало?
Он вздохнул и развел руками.
- Я же говорю: ответственность. По закону нельзя.
- У вас семья?
- Нет, боже упаси! Дом Наслаждений два раза в неделю - и никаких постоянных партнеров - с ними морока одна.
Да, еще пару дней назад я бы согласилась с ним на все сто. Но те¬перь мне казалось, что в наличии постоянного партнера есть своя пре¬лесть.
- У вас есть зависимые люди? - спросила я.
- Да что вы! Я ни с какого бока не доминантен!
- Тогда в чем же дело?
- Я под договором.
Наверное, глаза у меня округлились, а челюсть отвисла, потому что он усмехнулся и сказал:
- Да, Ольга, вы правильно поняли. Мне кстати нужно поменять кап¬сулу.
Он завернул рукав. На локтевом сгибе с помощью эластичного бинта у него был укреплен небольшой пластиковый баллончик, заканчивающийся иглой, входящей в вену. Похоже на катетер. Роман что-то нажал на дру¬гом конце баллончика, и он отделился от части с иглой. Поэт достал из нагрудного кармана еще одну такую же капсулу, поставил ее на место прежней и убрал под эластичный бинт.
- Надо постоянно поддерживать нужный уровень препарата в крови, чтобы хорошо себя чувствовать, - сказал он. - А дома, в спокойной обс¬тановке, я введу себе дозу побольше, уже просто для удовольствия.
- Что там у вас? - тихо спросила я.
- Знаете, я ведь много чего попробовал. И опиаты разные, и кока¬ин, и галлюциногены. Все было не то. На героине сидел месяц под крат¬косрочным договором. Потом лечился в том же Наркотическом Центре, с которым договор заключал. Не-а, не понравилось. Приятно конечно, но спишь все время. Попросил порекомендовать мне что-нибудь поинтереснее. Порекомендовали вот это. Новейшая разработка на основе человеческих эндорфинов. Синтезат, конечно, но вполне качественный. И уж куда безвреднее героина. А по действию - просто отпад. В малых дозах вызывает легкую эйфорию, с увеличением дозы - дикий кайф, а потом галлюцинации. И какие! Гренландия тонет, Атлантида всплывает! И творчеству не меша¬ет. Стихи пишутся. Но дорогой, как сволочь! Мне только на трехлетний договор денег хватило. Но ничего, подзаработаю - еще заключу.
- А если не подзаработаете?
- Понимаете, безвредный-то он безвредный, но организм за три года разучится вырабатывать собственные эндорфины. Так что плохо мне будет. Синдром абстиненции в худшем виде. Но я что-нибудь придумаю. Например, дом заложу.
- А потом?
- Да вы прямо как тетка в Наркотическом Центре! "Мы обязаны вас предупредить о последствиях"! - он скривился. - Я, слава Богу, давно совершеннолетний и обладаю (как там, в законе сказано?) полным и без¬раздельным правом на свое тело и свою душу. То есть вторую могу хоть Дьяволу продать, а первое - порезать в мелкую капусту и спустить в унитаз.
- Спускать будет некому, - заметила я. - А не предупредить вас не имеют права, потому что свободный выбор только тогда свободный, когда человек понимает, на что идет.
- Вот! Вот! Прямо, как в Центре. Знаете, почему многие до сих пор покупают жуткую дрянь в Свободных Зонах вместо того, чтобы официально приобрести качественный товар? А ведь по договору даже дешевле получа¬ется, особенно, если посчитать, сколько раз вас ограбят в Зоне, преж¬де чем вы купите свою дозу. И антисанитария в Зоне, и инфекции... Так почему?
- Романтика Свободных Зон.
- Да бросьте, какая романтика! Помойка она и есть помойка, как ты ее не назови!
- Вы за ликвидацию Свободных Зон?
- Ни в коем случае! Если помойку закрыть, мусор от этого не ис¬чезнет, а будет ровным слоем рассыпан по городу. А наркоторговля там еще не умерла окончательно, не выдержав конкуренции с легальной, толь¬ко из-за этих противных теток!
- А катетер вам не мешает? - вздохнула я.
- Нет, абсолютно. Там же вживленная гибкая игла, я ее как иглу и не ощущаю. Вообще, все эти страшилки - не более чем предрассудки. Марк Аврелий ежедневно принимал дозу опиума с медом - и ничего, отлич¬ный был император. Ну да ладно, - он поднял бокал шампанского. - Выпь¬ем за вашего патрона.
Пока мы пили, к нам подошел еще один молодой человек и так завла¬дел моим вниманием, что я даже не заметила, куда делся Роман Навин. Дело в том, что подошедший был дико красив.
Если бы я был вторым Антиноем1..
- Игорь Гардин, - представился новый Антиной. - Разрешите?
И он взял бокал с подноса у разносившего шампанское официанта. На руке у Антиной был точно такой же браслет, как у Анджея.
- Ольга... - рассеянно сказала я.
- Березина?
- Да. Вы меня знаете?
- Заочно. Вы из людей Лещинского. Надеюсь, не рабыня?
- Нет, он мой патрон.
- Священные и нерушимые узы клиентелы! - улыбнулся он. - Жаль. Я бы взял вас к себе.
- Не надейтесь переманить!
- Да, что вы! Это же крайне неэтично, да и понимаю, что невозмож¬но.
Я подумала, что этика его волнует меньше всего, а почти каждая фраза обладает вторым смыслом прямо противоположным первому.
- Извините, можно задать вам не совсем скромный вопрос? - сказала я.
- Не обещаю на него ответить.
- Это новая мода? - я указала взглядом на его браслет. - Очень красиво. У Анджея такой же, и у того крупного молодого человека, кото¬рый сейчас с ним беседует.
- Вы очень наблюдательны. Это хорошее качество. Да, мода, - он улыбнулся той же улыбкой, которую я уже видела у патрона, улыбкой при¬говоренного короля. - Мода для избранных!
- Что это значит?
- На завтра я напросился в гости к вашему шефу. Возможно, вам тоже будет интересно.
Мы вернулись домой после полуночи. Анджей приказал принести чай, а Веня тихим сапом попытался утечь в свою мастерскую.
- Ты куда? - устало спросил патрон.
- Я?
- Ты где должен сейчас быть?
________
1(год рождения неизвестен - умер 130 г.) - прекрасный воз¬любленный римского императора Адриана, по преданию, утопившийся в Ни¬ле, чтобы принести себя в жертву императору.
- Да, я знаю. Я только за курткой, вы же разрешили.
- Ладно, - усмехнулся Анджей. - Пять минут на сборы.
Венедикт вернулся минуты через три с перекинутой через плечо курткой. По-моему зимней.
- Хельга, проследи, чтобы все было, как я приказывал и принеси мне ключ.
Это поручение не вызвало у меня восторга, и я медлила.
- Пожалуйста, - сказал он.
И я поняла, что он просто смертельно устал, но от своего слова не отступится ни при каких обстоятельствах, даже если ему придется ползти до карцера, чтобы запереть там Веньку.
Я встала из-за стола, с сожалением посмотрела на только что по¬данный чай и со вздохом сказала:
- Пошли, Веня.
Мы спустились в подвал, где было уже довольно холодно. Венька шел впереди, я - за ним.
- Веня, честно говоря, мне это поручение хуже горькой редьки, - сказала я.
- Не расстраивайся, я сам все сделаю. Ты только ключ отнесешь.
- Почему ты подчиняешься? Ты спокойно можешь уйти. Я же тебе не помешаю.
- Уйти? До ближайшей осины? Я подчиняюсь, потому что я этого хо¬чу. Потому что я дорожу своим господином и не собираюсь его терять. Жалкие пятнадцать часов карцера по сравнению с потерей господина - эта такая ерунда! И если бы это были не пятнадцать часов, а пятнадцать дней или даже лет, я бы так же шел по этому коридору.
- Ты так ему предан...
- Это не преданность - это покорность. И еще это любовь. Ты вроде сегодня клиентелу подписала? Никогда не поверю, что только ради денеж¬ной должности!
- Клиентела не передача прав.
- Да, но с нее-то все и начинается, - он усмехнулся. - Смотри! Это твое будущее!
Мы повернули и уткнулись носом в будку охранника.
Венедикт наклонился к окошку.
- Добрый вечер! Я Венедикт Трифоновский - раб господина Лещинско¬го. Господин назначил мне наказание: пятнадцать часов карцера на хлебе и воде. Заприте меня, пожалуйста.
Охранник без удивления посмотрел на него, потом на меня.
- А девушка?
- Девушка меня провожает.
- Не тебя спрашивают! - оборвал охранник и обратился ко мне. - Господин написал записку какую-нибудь?
- Нет. Вы ему позвоните. Зачем вы так?
- А как еще с наказываемым рабом? - сказал он и поднял трубку.
- Не ваш раб, - жестко сказала я.
Он надулся, ответить было нечего. В трубке раздался тихий гудок, потом далекое "Але!" Охранник объяснил, в чем дело.
- Да, господин. Сейчас сделаем.
Положил трубку и обратился к Веньке.
- Пошли.
Мы спустились еще на один этаж. Здесь было холодно, как в холо¬дильнике. В короткий, мощеный серой плиткой, коридор выходили железные двери камер. Охранник отпер одну из них.
Окон в карцере не было. Под потолком горела тусклая лампочка. Венька вошел, откинул от стены кровать, представлявшую собой жесткую железную сетку без всяких матрацев и белья. С сомнением посмотрел на нее, но все же сел. Утром и это уберут.
Дверь камеры закрылась перед моим носом. Я посмотрела в окошечко для подачи еды и успела увидеть, что Венька мне улыбается, перед тем, как охранник захлопнул и окно.
Когда я поднялась наверх, Анджей уже спал. Меня это даже обрадо¬вало: на сегодня я была избавлена от экспериментов с муравьиной кисло¬той. Хотя, если бы я и сама не валилась с ног, а была в лучшей форме, возможно, и не отказалась бы поэкспериментировать.

Кельтская колдунья
Сообщения: 875
Зарегистрирован: 08 июн 2010, 18:25
Пол: Женский
Ориентация: Гетeро
Д/C-ориентация: Сабмиссив
С/М-ориентация: Мазохист
БД-ориентация: Боттом
Город: зазеркалье

Re: Маркиз и Жюстина.

Сообщение Кельтская колдунья » 25 мар 2011, 02:57

Маркиз
Гардин пригласил нас в ресторан Парка Наслаждений имени Анны Мар. Пригласил одних, без друзей, родственников и зависимых людей, пояснил, что устраивает "мальчишник". Меня несколько покоробило то, что он иг¬рал здесь организатора, но, в конце концов, он из нас самый богатый - сам бог велел раскошеливаться.
Роскошный холл ресторана был оформлен в стиле барокко с большим количеством позолоты, зеркал и лепных ваз с фруктами и цветами. Я не люблю этот стиль, вычурный и тяжеловесный, но на мой вкус не угодишь, не спорю. Признаться, Гардин просто выбрал самый дорогой ресторан.
Мы поднялись по широкой лестнице, покрытой красным ковром, и ос¬тановились перед дверьми с надписью "Свободный зал", вызывавшей четкую ассоциацию на "Свободную Зону". Справа и слева были еще две пары две¬рей с золочеными буквами: "Зал для некурящих" и "Зал для курящих". Их Игорь проигнорировал. Ну, еще бы!
В "Свободном зале" нас усадили за два сдвинутых стола и принесли меню. Было десять негритят - стало девять принцев Амбера. Интересно, кто следующий. Я внимательно изучал лица остальных восьми самураев.
Что потом? Кто войдет в состав семерых смелых?
Игорь улыбнулся и углубился в изучение меню.
Я последовал его примеру и назаказывал всего, что подороже, бла¬го, вечеринка за счет Гардина.
Последняя страница меню больше напоминала медицинский справочник и была разделена на три части: наркотики, стимуляторы, галлюциногены. Метадон с апельсиновым соком, героин в пастилках, кодеин, амфетамины (три вида), каннабис и ЛСД. Напротив каждого названия фотография таб¬леток, капсул или порошка и подробный комментарий на тему, как и сколько это можно принимать, чтобы не подсесть, и сколько, если уже подсели, но не хотите увеличивать дозу. Все перорально или для курения ("Свободный Зал", собственно, и означает, что здесь никто не против атмосферы, пропитанной марихуаной). Ну, конечно. Ширяться - это для особых фанатов. Нужен шприц - пожалуйте в Наркотический центр (через дорогу), а у нас приличное заведение. В конце страницы красовалось на¬печатанное красными буквами предупреждение: "Все наркотические средс¬тва подаются в относительно безопасных для здоровья дозах. Однако ес¬ли вы в течение недели уже принимали наркотики, стимуляторы или галлю-циногены лучше воздержаться от их употребления".
Я задумался над смыслом словосочетания "относительно безопасный". Относительно чего? И пришел к выводу, что данный пассаж все равно ник¬то не читает, как известные надписи на сигаретных пачках или в рекламе алкоголя. Гораздо информативнее были рекомендации в тексте меню, и, к тому же, говорили о куда более щадящих сроках, вплоть до "ЛСД обычно не вызывает физической зависимости".
- Заказывайте, заказывайте! - сказал Гардин. - Я плачу. Быть мо¬жет, это для нас последняя возможность расслабиться. В ближайшие три месяца не до того будет.
- Да что мы, студенты, марихуаной баловаться? - возмутился Евсе¬ев. - Вроде все взрослые люди.
- И я бы лучше водочки, - заметил Илья Летов.
- И то, правда, - согласился Неверов.
- Конечно, конечно. Ваше право! Не всем же развлекаться легкими наркотиками. Можно и покруче. Алкоголь, например.
Физик (Алексей Шишкин) рассмеялся.
- Знаешь, Игорь, алкоголь гораздо полезнее для общественного раз¬вития, поскольку помогает общаться, а не заставляет замкнуться в себе, как какой-нибудь галлюциноген.
- Так я же не агитирую вас за каннабис! - улыбнулся Гардин. - Хо¬тите общаться - амфетамины на выбор.
- Амфетамины не пойдут, - сказал я. - Они используются в одном из методов наркодопроса. Не хочу чувствовать себя обвиняемым. И барбиту¬раты - туда же.
- Ну, тогда ЛСД! LSD - это же почти LDS. Liberty Defense Service. Служба Охраны Свободы. Наша родная развлекуха, Анджей. Корпоративный препарат большинства здесь присутствующих. Чего уж греха таить, многие из нас либо там учились, либо работали. Давайте, в честь корпоративной вечеринки! Должны же мы знать, что охраняем.
- Понимаешь, Игорь, - заметил я. - Дело в том, что ЛСД тоже пыта¬лись использовать в качестве "сыворотки правды". Так что смотри выше.
Тем временем, за обсуждением столь животрепещущей проблемы, рос¬кошный ужин был уже почти уничтожен.
- Вы, как хотите, а я вспомню славные студенческие годы, - улыб¬нулся Галицкий и заказал сигарету с марихуаной.
Его примеру последовал Питон (Адамович), от которого я никак не ожидал. Впрочем, по-моему, для него это было не стремление к расшире¬нию сознания, а демонстрация демократизма. Неверов поломался, помор¬щился "как пьяница пред чаркою вина" и присоединился к двум первым.
Более радикально расширили сознание Физик с Бахтиным, решившиеся попробовать чуждый для них корпоративный препарат. И вскоре уже броди¬ли в обнимку по залу и кричали, что видят Бога. Я вспомнил, что в од¬ной из современных сект ЛСД добавляют в причастие.
- А опиаты? - с надеждой спросил меня Гардин. - Кодеин? Метадон? Героин?
- Терпеть не могу! - отрезал я.
- Ну, что с тобой делать! - опечалился он. - Не оставлять же в одиночестве, - Наполеона с Ильей он почему-то игнорировал. - Давай ор¬ганизуем общество наркотической трезвости. Пойдем-ка на балкон. А то анашой воняет.
Я с наслаждением вдохнул прохладный ночной воздух и залюбовался огнями, отраженными в водах Москвы-реки, ярко освещенным Крымским мос¬том и далеким Храмом Христа Спасителя.
- Никотин тоже не употребляем? - поинтересовался Гардин и достал сигареты.
- Спасибо! - сказал я.
Мы закурили.
- Ну, слава Богу, Анджей! А то я уж думал, что ты сбежишь в зал для некурящих и закажешь себе безалкогольное шампанское. Знаешь, американцы такое делают, "Ариэль" называется.
- Извращенцы, - убежденно проговорил я. - Редкая гадость, вкус отвратительный и соленым огурцом отдает.
- Ага! Значит, пробовал.
- Один раз. Хватило! Ну, его на фиг!
Вскоре к нам присоединились Евсеев и Илья Муромец. Последний в изрядном подпитии.
- Вот они человеческие стереотипы! - воскликнул Гардин. - И это - член общества наркотической трезвости!
- А че? - беззлобно сказал Летов. - Водка, Игорь, не канадис ка¬кой-нибудь - русское народное средство.
Утром, перед работой, мы смотрели новости. Передавали о смерти куратора экономического сектора Эдуарда Евсеева. Умер во сне, причины не известны. После него остались две рабыни и раб. Их увезли, чтобы отдать под опеку Совета Мастеров, пока они не найдут себе нового хозя¬ина или не восстановят гражданских прав, но машина потеряла управление на Крымском мосту и упала в воду, разрушив ограждение. Пассажиры по¬гибли.
Я молча выслушал это известие. Сердце упало. Мы с ним говорили всего несколько часов назад в двухстах метрах от этого самого моста…

Тогда же во мне, где-то на периферии сознания, проснулась моя по¬сюсторонняя личность. Мы здесь четверо суток, подумал я. Возможно, уже поздно. Почему Кабош нас не будит? Сможем ли мы вернуться? И хотим ли возвращаться? Так высоко в общественной иерархии мы еще не взлетали.
С Его небес не все возвращаются...
Игорь Гардин явился к нам вечером того же дня. Явился один, нес¬мотря на то, что имел семеро рабов (я уже навел о нем справки), и выг¬лядел куда более серьезным, чем накануне. Даже угрюмым.
Я предложил ему вина.
- Спасибо. Знаешь, Мастер Юстес запретил нам убивать друг друга, но все же... Ничего, что я на "ты"?
- Ничего.
Он взял мой бокал и перелил немного вина в свой, а потом наоборот.
- Чокались, знаешь ли, для того, чтобы вино переливалось из одного бокала в другой. Чтобы доказать чистоту намерений.
"Что он болтает!" - ужаснулся я. Рядом со мной сидела Хельга, а у ног - Венедикт, благополучно освободившийся из заключения, но стара¬тельно подкашливающий.
- Ты уверен, что мне не нужно отослать моих людей? - спросил я.
- Уверен. Если конечно ты им доверяешь.
- Доверяю.
Он кивнул.
- Я пришел предложить тебе союз. Оборонительный и наступательный.
- Какой смысл в союзах в нашей ситуации?
- Обмен информацией. Это многого стоит.
Это был уже не первый союз. До него союз мне предлагал Илья Летов (он же Илья Муромец). На его предложение я почему-то согласился с большим энтузиазмом.
- Например, ты знаешь, почему умер Евсеев? - спросил Игорь.
- Почему?
- Он не смог быстро включиться в работу и эффективно действовать в стрессовой ситуации. И только.
- Откуда информация?
- Мастер Юстес иногда бывает со мной откровенен.
Я внимательно посмотрел на Гардина и задумался о том, насколько они близки.
- Нет, я не его любовник, - ответил он на мои мысли. - Хотя, воз¬можно, старик этого хочет. Но я пока не понимаю, по какому принципу ведется отбор. Вдруг, если я поддамся, он запишет мне жирный минус, и я не проснусь утром. А мои люди последуют за мной. Ты уже понял, что все наши подопечные последуют за нами?
- Естественно, - сказал я и поймал на себе испуганные взгляды Хельги и Венедикта. Ее взял за руку, а ему положил руку на плече.
- Скрывал до сих пор от них? - усмехнулся Гардин. - Уже бесполез¬но. Я в первый же день объявил своим рабам, что мне, возможно, недолго осталось жить, и что если я умру, их не передадут под опеку - их убьют вслед за мной. И посоветовал покинуть меня тем, кто не готов разделить такую судьбу, потому что это их последний шанс спастись. Все остались. Но я право не знаю, рад ли я этому...
Союз мы заключили, а когда он ушел, Хельга взмолилась, чтобы я рассказал им, что случилось. И я рассказал об Игре.
Прошло еще четыре дня. Слишком много! Хельга говорила, что здесь есть служба убийств. Можно нанять убийцу, и он все сделает. Чтобы вер¬нуться, нам нужно умереть.
- Я хочу доиграть, - сказал я.
- А если проиграешь? Что будет, если мы умрем и там и здесь? Сколько у тебя шансов?
- Уже больше: один из восьми.
- Это много?!
- Успокойся. Прошло семь дней. Все равно уже поздно.
Меня перекинули на экономический блок, вместо убитого Евсеева. Я немедленно включился в работу. Юстес торопился. Я подозревал, что у него нет обещанных трех месяцев. То и дело передавали о выступлениях традиционалистов. Возможно, дело вообще не в болезни Великого Мастера. Он боялся социального взрыва и заранее готовил себе дублера на случай самого неблагоприятного исхода.
А если взрыва не будет? Что он сделает с этим дублером? Неужели прибережет на будущее?
Пару раз заходил Гардин. Он курировал силовой блок и охотно де¬лился информацией. Опасность исходила не только от традиционалистов - бурлили Свободные Зоны. И эти последние казались гораздо опаснее.
Хельга откровенно заглядывалась на этого красавца, прозванного мною Октавианом. Не то, чтобы я ревновал. Право, было не до этого, но поговорить с ней решил.
- Да, красив, конечно, - сказала она. - Одну ночь переспать. Ну, может, неделю, если еще и не тюфяк в постели, а потом надоест. Как красивая ваза. Купишь ее, любуешься. Один день, два. А потом забываешь о ее существовании. Ну что, доволен?
- Доволен, - улыбнулся я.
- Признайся, он же тебе тоже нравится? Тебе же пофиг: мужчина или женщина.
- Ты удивишься, но пожалуй, нет. Мне надо, чтобы в душе у человека горел огонь. Может, он там и горит, но я ничего не вижу за его внеш¬ностью, она меня ослепляет.
Было около восьми вечера, я только закончил работу и садился в автомобиль, когда Гардин позвонил мне на мобильник.
- Надо срочно встретиться.
- Где?
- В моем кабинете на Лубянке.
- Нашел место!
- Сейчас это самое подходящее.
По Лубянской площади шла демонстрация. Факелы, кресты, хоругви, лозунг "Долой Свободные Зоны!", девушки в платках и длинных платьях с рукавами до кистей рук. Среди мужчин преобладает военный стиль, много камуфляжа.
Я зевнул. В общем-то, имеют право, пока безоружны и не громят вит¬рины. Демонстрацию пришлось пропустить. Мать! Откуда их столько?
Прождали минут пятнадцать, и все равно пришлось объезжать по бо¬ковым улицам.
У Гардина оказался только в половине девятого. В его кабинете бы¬ло еще четыре человека: Илья Летов (Илья Муромец), Сергей Галицкий (Сирано), Владимир Адамович (Питон) и Святослав Бахтин (Полковник).
Не хватало Физика и Гетмана.
- Алексей Шишкин умер сегодня днем, - сказал Игорь. - Он попытал¬ся удалить и спрятать свою семью, за что и поплатился. Федора Неверова я не смог найти. Так что мы почти в полном составе. Садитесь, пожалуйс¬та!
Я посмотрел на длинный стол с рядами стульев с той и другой сто¬роны и четко выделенное место хозяина кабинета. Поморщился и отошел к окну. Демонстрация полностью втекла на площадь, пылали факелы. Кажет¬ся, намечался митинг.
- Извини, Андрей, у меня нет круглого стола, - услышал я голос Гардина. - Я сяду вместе со всеми. Не время заниматься местничеством: ситуация слишком серьезная.
Председательское место осталось пустовать, и все уселись за длин¬ную часть стола: трое против троих. И Гардин с краешка. Ложная, явно показная скромность! Меня просто бесило от того, как мой соперник лег¬ко и изящно набирает очки, а я не понимаю, как перехватить инициативу.
- Ну и в чем серьезность ситуации? - спросил я. - Я пока вижу только мирную демонстрацию.
- Через Юго-Восточную Свободную Зону в город вошли войска, верные традиционалистам.
Собрание забурлило.
- Как?
- Как это могло случиться?
- Какого хрена их пропустили?
- Группировки Свободных Зон поддерживают мятеж. Они подкупили пограничную службу, - сказал Гардин.
- Им-то это зачем? - поразился я. - Традиционалисты хотят уничто¬жить Свободные Зоны.
- Беднота Свободных Зон мечтает жить в Зоне Закона, им тоже на руку ликвидация Свободных Зон. А группировки хотят расширить свое вли¬яние и весь город превратить в одну Свободную Зону. Для них ликвидация Зон - это всего лишь разрушение границ.
- А ты-то что делал, Игорь? - возмутился Илья Летов. - Ты вроде у нас за силовой блок отвечаешь? Как мы дошли до жизни такой?
- То, что я до сих пор жив, говорит о том, что я действовал не худшим образом в данной ситуации, - сказал Гардин. - И я отвечаю не за весь силовой блок. Военный министр у нас Федор Неверов.
- Которого ты не можешь найти, - заметил Сирано. - Извиняюсь, но мятежи - это по твоей части.
В этот момент у Гардина зазвонил телефон.
- Извините.
Он отошел к председательскому месту и поднял трубку.
- Да... Час от часу не легче!
Он взял пульт и включил широкоэкранный телевизор, стоявший в углу комнаты.
Репортаж вели из парка имени Анны Мар. Возле Дома Наслаждений, построенного всего пять лет назад на самом берегу Москвы-реки, пылали несколько автомобилей и стояли машины скорой помощи. В Доме были выби¬ты стекла, дверей не было вообще. Камера двинулась внутрь здания. На полу кровь, слышны стоны. Полицейские и врачи выносят раненых.
Раздался голос диктора:
- Сегодня в двадцать один час пять минут боевиками традиционалис¬тов разгромлен Дом Наслаждений в парке Анны Мар. Более ста человек по¬гибли...
- Сволочи! - сказал я. - Если сами не хотят наслаждаться - их де¬ло. Но какого черта они мешают отдыхать другим?
- Вертеп разврата, - усмехнулся Гардин. - Убить же гораздо пра¬ведней, чем трахнуться.
- Хватит трепаться! Ты ввел войска?
- Ввел то, что в моем распоряжении. Но это не единственные войска в городе. Понимаешь?
- Понимаю, что гражданская война!
- Это еще не все. Мастер Юстес сейчас находится в своей загород¬ной резиденции и может быть там заблокирован.
Заблокирован? Если бы! Они не остановятся. Он может быть убит. Что тогда будет с нами? Не метод ли это избавиться от браслетов смерти и выйти из навязанной нам игры? Нет, вряд ли. Скорее всего, он успеет перед смертью нажать свою красную кнопку, и проиграем мы все. Разве что, кроме одного... И я вдруг совершенно четко понял, куда делся Гет¬ман.
- Игорь, - сказал я. - Неверов - предатель.
- С чего ты взял?
- Озарение.
Он поморщился.
- Слишком рискованно. Он не самоубийца. Хотя...
И он поднял трубку.
- Великий Мастер, возможно Федор Неверов примкнул к восставшим... Только предположение... Да... Я послал войска еще полчаса назад, но их встретили... Прорываемся... Держитесь, Великий Мастер.
Игорь был бледен.
- Произошло то, чего я так опасался. Резиденция в осаде.
- Дай мне людей, я прорвусь, - сказал я.
- Ну, давай, самурай, дерзай! - усмехнулся он. - Сколько тебе надо?
- Хотя бы роту. Но лучших!
Он кивнул.
Мне показалась забавной мысль, что я, рискуя жизнью, собираюсь спасать своего потенциального палача, но иного выхода я не видел.
Мы остались вдвоем в огромном кабинете. Он достал из шкафа бутыл¬ку Смирновки и рюмку.
- Будешь?
- Не время. У тебя есть план резиденции Мастера и карта подземных коммуникаций?
- В канализацию лезть собираешься? - спросил он.
- Что приятно выкупать соперника в канализации?
- Да брось! Мы все в одной лодке.
Он убрал бутылку в шкаф. Пить не стал.
- Будут тебе карты.
Я сидел в боевом вертолете и изучал план резиденции и коммуника¬ций. Канализация магистральная, не локалка, - уже хорошо.
Внизу шел бой, а впереди лежал лес, окружавший дачу Юстеса. Затея посмотреть на нее с воздуха была крайне рискованной, нас уже пару раз пытались сбить, но мне было необходимо увидеть все самому.
- А сесть туда никто не пытался? - спросил я пилота.
- Да вон одного уже посадили!
Посреди леса лежал сбитый вертолет и пылал, зажигая деревья. Сла¬бый ветерок подгонял огонь. До дома оставалось метров триста - быстро дойдет. На вертолетной площадке догорали еще две машины. Вертолеты Ве¬ликого Мастера: он не успел ими воспользоваться.
В резиденции имелся подземный бункер, в котором можно было сидеть довольно долго. Но при уровне современной техники нет и не может быть бункера, который бы давал абсолютную защиту. Что ты будешь делать, ес¬ли бомба хорошей мощности упадет тебе прямо на голову?
Я попытался понять логику Федора Неверова, если он действительно является тайной пружиной мятежа. Его цель - избавиться от браслета. Как это сделать? Например, внезапная смерть Юстеса. Настолько внезап¬ная, чтобы он не успел активизировать браслеты. Возможно ли это? Судя по документам и сбитой машине, бункер неплохо защищен. Вряд ли в цель попадет первая же ракета. А если не первая - у Мастера будет время. Секунды, думаю, хватит. К тому же у него наверняка есть средство и на случай внезапной смерти. Например, механизм убийства в браслетах сра¬батывает автоматически при разрушении управляющего устройства. Я бы на месте Юстеса сделал именно так.
Господин Гетман не дурее меня, а значит, он не будет убивать Юсте¬са. Он попытается захватить его живым и добиться от него отключения браслетов. Дело тоже дохлое, учитывая, что собственная смерть, в общем-то, входит в планы Великого Мастера, но захват Юстеса дает хоть ка¬кую-то надежду.
А значит, Неверов тоже попытается пробраться в бункер.
- На резиденцию пытались сбросить десант? - спрашивал я у генера¬ла Кирилла Ростоцкого, главнокомандующего всеми силами Гардина, когда прибыл на позиции.
Игорь, надо отдать ему должное, выдал мне карт-бланш на все дейс¬твия и любые вопросы. Мне должны были выдать хоть батальон по первому требованию. Я задумался о его мотивах. А если я предам? Если примкну к Гетману? И вдруг понял, что ему все равно, кто победит. Отключение браслетов ему так же выгодно, как и всем остальным. Если получится - добре! Но сам на риск не пойдет, поскольку как всегда очень высоко оценивает свои шансы. Последнее время я стал считать, что эти претен¬зии не лишены оснований.
- Десант? Конечно пытались, - ответил Ростоцкий. - С переменным успехом. То мы, то они. Половины ребят не досчитались.
И тогда я понял, что Гетман тоже воспользуется подземными комму¬никациями. Возможно, он уже там.
Медлить было нельзя.
Мы шли по подземному коридору, под ногами хлюпала вода, темная и вонючая. Пискнула крыса и бросилась в боковой туннель.
- Мать! - прошептал я.
Мог бы и крикнуть. Все равно первый в цепи светил фонариком. Тем¬нота была бы лучшим укрытием, но я слишком боялся ловушек, особенно растяжек. Потому продвигались медленно, далеко растянувшись по коридору, и первый рисковал больше всего, продвигаясь, как слепец, и прощу¬пывая перед собой каждый камень. Впереди шел капитан Юрий Камов, кото¬рого мне рекомендовали как первоклассного бойца.
Он поднял руку. Мы остановились. Махнул мне.
Я осторожно подошел.
- Смотрите, господин Лещинский!
Фонарик выхватил из тьмы проволоку, протянутую поперек туннеля на высоте сантиметров десять. Один ее конец уходил в кучу мусора, другой крепился к ржавой скобе, торчавшей из бетона. Что там интересно, под этой помойкой? Хорошо еще, если обычная граната. В этом случае есть секунды четыре, после щелчка выдернутой чеки, чтобы броситься в сосед¬нюю трубу и упасть там в вонючую жижу. Но от наших друзей вполне можно было ожидать настоящих противопехотных мин со сверхчувствительными взрывателями. Эти срабатывают мгновенно. И разминировать лучше не со¬ваться. Профессионалы, блин!
Я тоже поводил фонариком. Чуть дальше тянулась еще одна проволо¬ка, более чем в метре от земли. Не заденешь ногой - так налетишь грудью. Мусорных куч тоже многовато. Что под ними? Гранаты без кольца?
Туннель круто поворачивал. Я практически не сомневался, что там засада.
Перед участком, где стояли растяжки, была развилка: еще одна тру¬ба уходила вправо. Я посветил фонариком на карту. Боковой коридор уво¬дил нас далеко от подземного бункера, за границу резиденции, но имел несколько ответвлений, по которым я надеялся вернуться.
- Обойдем или попробовать разминировать? - спросил капитан.
- Попробуем обойти.
Растяжек здесь не было. Еще бы! Не у нас одних была карта. Но бу¬дут дальше. Я в этом не сомневался.
Мы прошли по туннелю метров пятнадцать, когда что-то заставило меня остановиться. На сознательном уровне я так и не понял, что: едва уловимый звук, слабый запах или дуновение ветерка.
- Посвети-ка здесь, капитан, - сказал я.
Свет фонарика заскользил по стенам. Метрах в двух от пола была укреплена круглая решетка. Довольно большая. Если там труба - человек пролезет, правда ползком.
- Попробуйте открыть.
Решетку выломали с некоторым трудом. Можно было отстрелить замок, но шуметь не хотелось.
- Юрий, возьми пару человек, посмотри, что там. Без меня ничего не предпринимай.
Им помогли залезть в проход, и они скрылись во тьме. Прошло дол¬гих десять минут, когда Камов, появился снова и спрыгнул на землю. Следом спустились его люди.
- Там пост, Мастер Андрей. Очень близко от выхода. Думаю, можно снять.
- А это не гвардейцы Юстеса?
Он покачал головой.
- Военные это.
- Тогда действуйте.
Я протиснулся в туннель вслед за Камовым. На другом конце он ока¬зался намного шире, и мы оба смогли подползти к выходу. Здесь тоже бы¬ла решетка, причем довольно частая. Поста я не увидел.
- Они там, дальше, - прошептал Камов. - Смотрите!
И он провел по решетке дулом автомата. Раздался скрежет, и в кон¬це коридора замерцали фонарики.
Тогда мы с капитаном разом выломали решетку и выстрелили в свет.
Стон, звон разбитого стекла, звук падающих тел, тьма.
Мы спрыгнули в коридор и вжались в стену. Раздалась еще одна ав¬томатная очередь. Туннель снова поворачивал. Ох! Не люблю я этих пово¬ротов.
- Стоп! - скомандовал я.
И мы залегли в коридоре, прикрываясь телами убитых.
Ждать пришлось недолго. Из-за поворота появились еще двое солдат. Их встретили очередями. Но и они успели выстрелить. Труп рядом со мной дрогнул, но задержал пулю. В следующую секунду наши враги упали перед телами своих товарищей.
Неужели прорвались! Может быть. У них мало людей: слишком много сил отнимает бой наверху. Им не перекрыть все подходы. И нет времени, чтобы все обследовать. Не заметили даже бокового лаза.
Но расслабляться рано. Мы медленно продвигались дальше.
Вправо и назад уходил еще один коридор. Не заметили того узкого лаза? Может быть. Но им все равно нужен путь для отхода, причем такой, где они не нарвутся на собственные растяжки.
- Камов, пошли пару человек обследовать этот туннель, нет ли там сюрпризов.
Он кивнул. На карте этот рукав уходил к позициям наших врагов и потом поворачивал в сторону города.
Мы двигались дальше. Впереди послышалась стрельба. Мы снова упали в вонючую грязь. Из-за поворота показались четверо солдат, они отходи¬ли, пытаясь отстреливаться. Знакомая форма воинских частей. Мы дали залп. Мятежники упали, изрешеченные пулями. Тишина. Минут пять я слу¬шал удары своего сердца, пока, наконец, не позволил своим людям поднять¬ся.
Мы не успели. Нас ослепили лучи фонариков, разом спереди и сзади.
- Встать! Бросить оружие!
Я не видел наших врагов, только свет на дулах автоматов. Мы же были как на ладони. Мгновение я колебался, как сумасшедший вглядываясь во тьму, словно ища у нее подсказки. И подсказка пришла.
Свет фонарика упал на руку одного из наших врагов, и у него на пальце что-то сверкнуло. Мог ли я понять, что? Возможно, просто по¬чувствовал.
- Бросьте оружие ребята, - сказал я и опустил автомат. - Это гвардия Юстеса.
На руке у него было рабское кольцо.
- Да, это гвардия Юстеса, - услышал я спокойный голос. - А вы кто такие?
- Я Андрей Лещинский. Не узнаете? Пришел за Великим Мастером, чтобы вывести его к своим.
Я попытался не морщиться, когда мне бесцеремонно посветили в лицо.
- Да, пожалуй, - сказал тот же голос. - А я Виктор Радин, капитан гвардии Великого Мастера и его раб. Пойдемте! И побыстрее! По другим туннелям они тоже пытались прорваться.
Мы нырнули в боковой коридор, сделали несколько поворотов. По мо¬им расчетам, мы должны быть практически под домом Юстеса. Тут Виктор остановился и посвятил наверх. Над нами был узкий колодец с железной лестницей. Похоже на канализационную шахту.
- Пришли, - сказал он и кивнул одному из своих гвардейцев. - Борька, ты первый.
Парень поднялся по лестнице и коснулся руками люка, но тут же от¬дернул ладони.
- Мать!
- Что такое? - спросил Виктор Радин.
- Крышка горячая! - он поднял автомат над головой и надавил им на крышку люка. Она поддалась, и нас обдало жаром и осветило кровавыми отсветами огня. Над нами бушевал пожар.
- Спускайся! - с досадой сказал Виктор. - Ладно, есть и другой путь.
Теперь коридор шел под уклон и поворачивал, огибая дом. Мы оказа¬лись возле другого колодца. Один из гвардейцев поднялся к люку. Крышка была холодной, но поддалась не сразу. Наконец, люк открылся, отодвигая и сбрасывая на землю что-то большое и грузное.
Мы выбрались на поверхность и оказались еще в одном туннеле, чис¬том и освещенном электричеством. Возле люка лежало несколько трупов. Один из них и мешал нам его открыть. На мертвецах была и военная форма и черные комбинезоны гвардейцев Юстеса. Очевидно, здесь был бой.
- Сюда! - скомандовал Виктор.
И мы бросились за ним вдоль гладкой бетонной стены, огибая бункер Великого Мастера. Вдруг Виктор остановился, поискал глазами что-то на стене. Я бы и не заметил, что в одном месте стена чуть-чуть отличается по фактуре, словно отполирована.
Он вынул гранату из накладного кармана куртки и кивнул мне.
- Давай!
Я посмотрел на него с некоторым удивлением.
- Здесь не может быть Великого Мастера, - спокойно сказал он и сорвал кольцо.
Зажал гранату в кулаке и приложил свободную ладонь к отполирован¬ному участку стены.
Тем временем я тоже приготовил лимонку.
На гладкой поверхности появилась тонкая черная полоска, и часть стены отъехала в сторону. Мы бросили гранаты практически одновременно и отпрянули от дверного проема.
Прогремели взрывы.
Мы дали очереди из автоматов и ворвались в проем.
Дверь охраняли всего двое, и они лежали на полу в неестественных позах, плавая в серо-красных лужах из собственной крови и мозгов.
Это значило, что в бункер прорвался очень маленький отряд мятеж¬ников, но почти наверняка Мастер Юстес у них в руках.
- Где он может быть? - спросил я Виктора.
- Пойдемте!
Дальше мы придерживались более рискованной тактики: осматривали комнаты одну за другой, резко вышибали двери, врывались с автоматами наготове. Бросать гранаты и стрелять в неизвестность позволить себе не могли. Великого Мастера не могли держать у входа в бункер, но внутри он мог быть, где угодно.
Следы разгрома: разбитое зеркало, стекла на полу, следы от пуль на мебели, выброшенные из шкафов вещи.
- Здесь есть комната для допросов? - спросил я.
- Да, ниже, - он указал на лестницу в конце коридора.
Эта лестница не вызывала у меня никаких добрых чувств. Мне чуди¬лась засада у ее основания.
Виктор понял меня.
- Здесь есть смотровая комната. Возможно, нам и не надо туда спускаться.
- Что за смотровая?
- Вот она.
Он попытался открыть дверь.
- Заперто изнутри.
- Ну что ж, кажется, нашли. Высадите ее!
Дверь вылетела, и нас встретили автоматным залпом. В следующую секунду я увидел капитана Камова, вздрагивающего и истекающего кровью на белой выбитой двери, и еще одного мужика в штатском, упавшего рядом с ним. У дальней стены небольшой комнаты с прозрачным полом лежал че¬ловек и поднимал автомат.
- Этого живым! - крикнул я, но Виктор уже стрелял. Он успел толь¬ко слегка сместить прицел, и человек выронил автомат из перебитых рук.
Итак, мы имели: одного убитого с нашей стороны, одного убитого с их стороны и вполне живого, но раненого Федора Неверова. Последнего связывал Виктор. Он стонал.
- Ты бы лучше перевязал меня, а не связывал! - бросил он мне. - Что я смогу этими руками! - несмотря на боль, он говорил с тем выспренним аристократическим произношением, за которым следует французский акцент, и которое так не вязалось с его гетманской внешностью.
- Тебе недолго осталось, - сказал я. - Нет смысла возиться.
- Возможно, - он попытался улыбнуться, но вышла гримаса боли. - Только посмотри вниз.
Под нами была еще одна комната, освещенная лампой дневного света. В центре комнаты к металлическому креслу был привязан обнаженный по пояс человек, которого я сразу узнал. Мастер Юстес. Рядом стояли еще трое: один, высокий и худой, лет сорока и двое парней с автоматами. Все в камуфляжной форме.
- Они нас не видят, - сказал Виктор. - Пол обладает односторонней прозрачностью. И не слышат. Здесь очень хорошая звукоизоляция, зато там стоят микрофоны, позволяющие нам прекрасно слышать все, что проис¬ходит внизу.
- Приходилось там бывать? - спросил я.
Комната внизу была вполне очевидной камерой пыток. Кроме железно¬го кресла там стояли несколько пыточных станков, разного происхождения и назначения: от козел до кресла Иуды и Железной девы. На узких столах вдоль стен разложены различные орудия всех времен и народов: от самых примитивных щипцов до навороченных электронных устройств, подключенных к компьютеру, и приборов, скорее вызывающих медицинские ассоциации, например, штатива для капельниц.
- Приходилось бывать, - проговорил Виктор. - И там и здесь.
- Что приятно посмотреть на хозяина в пыточном кресле?
Он побледнел и взглянул на меня с гневом и обидой. "Как вы могли так подумать?"
- Господина надо немедленно освободить, - сказал он. - Пойдемте!
- Стой! Не вижу смысла лезть в самое пекло. Там наверняка засада. Они сами сюда придут.
С рабами довольно просто управляться, потому что привыкли подчи¬няться. Он остановился. Я почувствовал на себе чей-то взгляд и обер¬нулся. Гетман смотрел на меня с усмешкой, в глазах светилось понима¬ние. Чтоб тебя!
- Анджей прав, - спокойно сказал он. - Там засада.
Тут в динамиках раздался голос.
- Как отключить браслеты, сука? - спрашивал тот, высокий и худой лет сорока.
- Вашему господину это не поможет, полковник, - спокойно ответил Юстес. - Браслеты могу отключить только я. Там есть система идентифи¬кации.
- Всякую систему можно сломать.
- На это нужно время. А я вам его не дам. В случае подобной опас¬ности все, кто находятся под подозрением, будут немедленно ликвидиро¬ваны. Не сомневайтесь: я могу это сделать и со связанными руками.
- И кто под по подозрением?
- Извольте, это не тайна. Федор Неверов, Сергей Галицкий, Святос¬лав Бахтин и Андрей Лещинский.
Услышав свое имя, я почувствовал некоторую слабость в ногах и поймал на себе пристальный взгляд Виктора, в котором сквозило то же понимание, что и в глазах Неверова.
- Виктор, последнее - неправда, - сказал я.
Слишком умен для раба! Жаль! Придется его убить.
- Что же они до сих пор живы? - спросил безымянный полковник.
- А вы в этом уверены? - усмехнулся Юстес.
Полковник поддался. Он вынул мобильник и набрал номер. Великий Мастер, все равно не мог отследить, куда он звонит.
На поясе у Гетмана зазвонил телефон.
Я вынул его и нажал "ввод".
- Да?..
- Где хозяин? - спросил полковник.
- Федор Михайлович сейчас не может подойти... Плохо себя чувству¬ет.
И отключился.
Я не был уверен, что поступил правильно, теперь они сюда сунутся. С большим удовольствием я бы досмотрел спектакль до конца, но известие о том, что я под подозрением, здорово меня подкосило.
Полковник кивнул одному из своих солдат.
- Пусть узнают, что там случилось.
На губах Юстеса играла победная улыбка.
- Приготовиться! - приказал я своим людям, и мы вжались в стену рядом с дверным проемом, ожидая гостей.
- Будете еще кому-нибудь звонить? - спросил Великий Мастер.
- Да.
И полковник сделал еще один звонок.
- Господин?.. Да. Я рад, что у вас все в порядке.
- Ну, теперь я знаю, что их двое, - усмехнулся Юстес. - Вычислить остальное совсем просто.
- Хватит болтать! - гаркнул полковник и кивнул своему последнему солдату. - Дима, давай пентотал.
Один из парней в камуфляже поднес штатив и установил на нем ка¬пельницу. Подал полковнику маленький предмет в полиэтиленовом пакетике.
Тот разорвал упаковку - там был катетер - и шагнул к Юстесу.
- Как только игла коснется моего тела, я активизирую браслеты, - сказал Великий Мастер.
Во рту у меня разом пересохло. Я не сомневался, что будут активи¬зированы браслеты всех подозрительных. Но тут возле двери раздались гулкие шаги ног в армейских ботинках. И в следующую секунду в комнате засвистели пули, рикошетя от стен. Раздался стон одного из черных гвардейцев Виктора и гул падающих тел. Гостей встретили достойно. Я с трудом разжал руки на горячем оружии и опустил автомат. Врагов было всего двое, и они больше не представляли опасности.
А я почему-то был жив. Я посмотрел вниз сквозь прозрачный пол. Мастер Юстес полулежал в кресле с катетером в вене, от катетера тяну¬лась трубка к капельнице. Но полковник не задавал вопросов, он смотрел вверх, в упор на нас, но ничего не мог видеть, кроме темного стекла.
Значит, ничего он не активизировал! Значит, блеф! Прямо напротив меня сидел, прислонившись к стене, раненый Неверов. Он тоже был жив.
Тем временем Виктор подошел к двери и осторожно выглянул в кори¬дор. Кивнул оставшимся в живых четырем гвардейцам.
- За мной ребята!
Мгновение я смотрел на его широкую спину и начал поднимать авто¬мат. Нет, не здесь! Здесь мне придется положить и его гвардейцев. Там, внизу.
- Вниз! - скомандовал я своим людям. - И этого прихватите, - я кивнул в сторону Гетмана.
На лестнице никого не было. Мы ворвались в камеру пыток почти од¬новременно с Виктором. Точнее он чуть-чуть впереди меня. Вот сейчас! Последний охранник полковника будет стрелять. Надо только выстрелить одновременно с ним в широкую рабскую спину.
Раздался залп, и охранник упал, изрешеченный пулями, из ран брыз¬нули маленькие фонтанчики крови, заливая пол. Я так и не выстрелил. Что меня остановило? Может быть, жесткий взгляд Юстеса, прямо на меня, в упор. И его сдержанный жест: он медленно качал головой. Потом ска¬зал:
- Живым, Витя. Полковника живым.
Последнего мгновенно разоружили и связали. У него оказался только пистолет.
Виктор подошел к своему хозяину, выдернул катетер (трубка капель¬ницы повисла возле кресла, разбрызгивая пентотал), потом опустился на колени, положив рядом автомат, поцеловал Юстесу руку и вынул нож, го¬товясь перерезать веревки.
Великий Мастер внимательно смотрел на меня.
- Доброе утро, Анджей. Рад видеть.
Я вдруг понял, что действительно утро, где-то около восьми. Мас¬тер Юстес словно вернул меня в ткань реальности.
Он потер освобожденные руки. С трудом встал, покачнулся, удержав¬шись за кресло. Видимо, действие наркотика еще не прошло. Виктор бро¬сился поддержать его.
- Ничего, Витя, я в порядке. Он почти ничего не успел ввести. Его же медленно надо вводить, по миллилитру в минуту, а вы палить начали. Спасибо, остановили.
Я подумал, что Юстес все же болтает несколько больше, чем обычно, и выглядит сонным.
- Неверова туда, - устало сказал он и указал взглядом на один из станков, похожий на простой деревянный стол, но с крепежом для рук и ног. - Привяжите!
- Великий Мастер! - воскликнул я. - Мы в осаде! На поверхности - пожар. Нам надо немедленно уходить.
- Успокойся, Анджей. Пожар сюда не пройдет, а осада уже двенад¬цать часов кряду. За пять минут ничего не изменится, я с химией во¬зиться не собираюсь - есть старые добрые методы. Я оставил его в живых только затем, чтобы задать несколько вопросов. Кстати, тебя это тоже касается, так что стой и помалкивай.
Успокойся! У меня похолодели кончики пальцев.
Юстес подошел к Неверову, уже привязанному к столу.
- Федор Михайлович, у меня к тебе всего один вопрос: кто второй?
Неверов повернул ко мне голову и тихо сказал:
- Лещинский.
- Угу, - сказал Юстес. - Победу не поделили?
- Это не правда! - воскликнул я.
Ко мне справа и слева подступили двое гвардейцев и положили руки на плечи.
- Анджей, отдай оружие, - почти попросил Юстес. - Все сейчас вы¬ясним: правда или нет. А оружие отдай.
Я протянул автомат левому гвардейцу. Прикладом от себя.
- Ну, вот и хорошо. Я всегда знал, что ты умный мальчик.
Мне надели наручники.
- Анджей, без обид, - сказал Юстес.
Тогда Виктор шагнул к Великому Мастеру и опустился перед ним на колени. Раб не имеет права первым обращаться к своему господину, и ко¬ленопреклонение порой единственный законный способ обратить на себя внимание.
- Что, Витя? - спросил Юстес.
- Господин, Андрей Лещинский откладывал ваше освобождение, потому что ждал, чем кончится допрос. Мы были в смотровой комнате и все виде¬ли. Он хотел, чтобы они добились от вас отключения браслетов.
Великий Мастер посмотрел на меня.
- Ну, теперь вижу, что правда.
Повернулся к Неверову. Взял его руку, придавив у локтевого сгиба другой рукой, и резко дернул вверх. Раздался нечеловеческий крик. Из раненой руки вышли острые осколки кости.
- Федор Михайлович, ну так кто второй? - спокойно спросил Великий Мастер.
Неверов только тяжело дышал.
- Согласись, Федор, обидно. Ты сейчас умрешь, а твой сообщник бу¬дет жить и, может быть, даже выиграет. И какая тебе в этом корысть? Не за идею же шли, а чтобы шкуру спасти. А Андрей у нас, конечно, любит жар загребать чужими руками, есть грех. Но с тобой бы не пошел, нет, потому что головой думает, а не задницей. Ну, так? Я жду. Или мне пов¬торить?
- Нет, - тихо сказал Неверов. - Сергей Галицкий.
- Ну, вот и хорошо, - сказал Юстес, отошел к столику с орудиями пыток, достал с полки над ним пачку влажных салфеток и вытер руки от крови.
В эту секунду Федор Неверов вздрогнул на пыточном столе и взгляд его остановился. Я так и не понял, когда и как Юстес активизировал его браслет.
- Уберите! - бросил Юстес.
Гетмана отвязали и перенесли на пол.
Великий Мастер внимательно посмотрел на меня, потом перевел взгляд на полковника и, наконец, указал ему на станок.
- Добро пожаловать, господин полковник... Котенко, если не ошиба¬юсь.
- Виталий Котенко, Великий Мастер. Не надо, я сам все расскажу.
- Ну вот, лишаешь меня удовольствия, - вздохнул Юстес. - Ладно, рассказывай.
- Господин Неверов приказал мне взять лучших людей, захватить вас и заставить отключить браслеты. Сам он пошел с нами, сказал, что необ¬ходимо его присутствие, но наблюдал за всем из смотровой комнаты.
Юстес кивнул.
- Это я уже знаю. Какова роль Сергея Галицкого?
- Он контролировал наземную операцию и нас подстраховывал. Мы должны были выйти на его дачу.
- Так, ладно. Мне пока хватит. Остальное следователю расскажешь.
Он обернулся ко мне.
- Теперь с тобой, Анджей...
Пока он молчал, я думал о том, как бы не упасть, и в упор смотрел на пыточный станок.
Он проследил за моим взглядом и усмехнулся.
- Ну, с тобой и так все ясно: знает кошка, чье мясо съела.
Подошел ко мне и положил руку на плече.
- Расслабься, Анджей. Жить будешь. Пока! Я же не по преданности вас отбираю. Ты все правильно делаешь. Вон даже не оправдываешься - совсем молодец. И раба моего не стал убивать. Ох, как хотел! А украше¬ние неприятное, понимаю, - он указал глазами на браслет. - Все вы меч¬таете от него избавиться. Так что у тебя естественные человеческие ре¬акции. Я за грехи в мыслях мягко наказываю. Страху-то натерпелся, а?
Он кивнул гвардейцу.
- Гера, ключ дай!
Ключ щелкнул в замке наручников, и Юстес снял с меня браслеты, конечно, кроме того единственного, от которого мне больше всего хоте¬лось освободиться.
- Спасибо! - тихо сказал я.
- Рано меня благодарить. Ты вроде нас хотел отсюда вывести? Да¬вай, герой, веди! Только помни, что из героев выходят не самые лучшие правители. Так что не обольщайся!
Мы дошли до выхода из бункера. Мастер Юстес приложил ладонь к особенно гладкому участку стены, и тяжелая бетонная дверь отъехала в сторону. Коридор был пуст.
Нечего было и думать выйти на поверхность. Даже в бункере было ощутимо жарко. Здесь воздух был просто раскален, пахло дымом.
Мы дошли до люка, через который поднимались на поверхность. Я кивнул двум моим ребятам:
- Алехин, Розов, посмотрите, что там!
Они спустились. Послышалась возня, крики.
- Спускайтесь, здесь свои! - наконец раздалось снизу. Оказывается, вернулась моя разведка, ребята, которых я послал исследовать боковой ход в подземных коммуникациях. Ход вел на дачу Га¬лицкого.
- Мы не смогли пройти в бункер, - сказал мой солдат. - Решили ждать здесь, все же разумнее, чем в коридоре.
Я кивнул и оглянулся на Юстеса. Он все еще опирался на плечо сво¬его раба.
- Что же заглянем на дачу к Сереже, - сказал он. - Это очень кстати.
Мы прошли по туннелям метров триста, и я решился сделать короткий звонок по телефону, если конечно здесь ловится сеть. До этого я не вы¬ходил на связь, из страха, что нас засекут и накроют.
- Игорь, как у тебя дела? - телефон работал, видимо мы были нег¬лубоко либо где-то рядом стоял ретранслятор.
- Город практически контролируем. У резиденции пока идет бой, но мы явно сильнее. Далеко не все военные на стороне мятежников, так что у нас подкрепление. Пожар пока потушить не можем, из топливных баков вертолетов вытекло много горючего - так что все пылает, но...
- Хорошо, - прервал я. - У нас все путем. Пока.
Меня подмывало спросить, горит ли дача Галицкого, но я не решился сообщать о нашей цели всем, кто может это подслушать.
Судя по карте, до дачи Галицкого оставалось еще где-то полкиломет¬ра. Моя подробная схема коммуникаций обрывалась метрах в пятидесяти от нее. Дольше была только карта местности.
Вскоре мы оказались на месте, но я не видел ни одного канализаци¬онного люка.
- Анджей, здесь направо, - сказал Юстес.
- Вы знаете дорогу?
- Конечно. Ты думаешь, я бы поселил вас на дачи, к которым не знаю тайных путей? В доме Галицкого есть внутренний двор-патио, а в центре патио - деревья-кустики, травка растет. В одном месте травка бутафорская - там люк. Надеюсь, Сережа его еще не нашел. Да вот, мы пришли.
Мы стояли под канализационным люком, почти таким же, как в рези¬денции Мастера. Первыми поднялись мои люди, затем я, Юстес и гвардейцы Виктора. И оказались в тени деревьев.
Дача Галицкого напоминала римскую виллу. Внутренний двор был ок¬ружен низкими колоннадами. Никаких следов охраны я не заметил. Можно конечно расставить на крышах снайперов, но для этого нас надо ждать, и именно отсюда.
От центрального лесного островка отходили четыре аллеи к углам двора, образуя Андреевский крест. Аллеи весьма густые и защищенные вы¬сокими кустами боярышника, словно специально посаженными для того, чтобы дать нам беспрепятственно дойти до дома. Впрочем, почему "слов¬но"?
- Сюда! - сказал Юстес. - Если Сережа контролирует операцию, он, скорее всего, в своем кабинете, там все коммуникации. Кабинет в этой части дома.
В доме мы разделились. Виктору с гвардейцами Юстес приказал снять внешнюю охрану. Он был недоволен, боясь оставлять хозяина на моем по¬печении, но возражать не посмел.
- Витя, сейчас это важнее, - сказал Великий Мастер.
- Я добавлю тебе людей, - проговорил я.
Он медлил.
- Витя, иди! - жестко приказал Юстес, и его раб, наконец, послушал¬ся.
Я оставил себе всего пять человек и то, только потому, что с нами был пленный полковник, которого было необходимо охранять. Его я оста¬вил внизу под охраной двоих солдат. В таком составе: Юстес, я и трое моих людей мы и поднялись на второй этаж к кабинету Галицкого.
Дверь была не заперта, и оттуда слышался раздраженный голос Сер¬гея.
- Как сдали Жуковку! Идиоты! На что вы вообще способны?.. Котенко где?.. Как не отвечает?
Я кивнул Великому Мастеру и одними губами спросил:
- Заходим?
Он покачал головой и приложил палец к губам.
- Блядь! - орал Галицкий. - Все просрали, сволочи! - не ожидал я от Сирано такой лексики. - Как отошли от резиденции?.. Мало ли, что горит!
- Жаль, магнитофона нет, - прошептал Великий Мастер. - Но, думаю, ты это повторишь на суде? Да, Анджей? И вы тоже.
Вернулся Виктор со своими людьми.
- Все в порядке, господин, они не ждали нападения из дома.
- А теперь войдем, - сказал Юстес.
Первым вошел Виктор и гвардейцы. Увидев их, Сергей побледнел, по¬ложил телефонную трубку и начал подниматься с кресла, но не успел встать. Черные гвардейцы уже положили ладони ему на плечи и заломили руки назад. Щелкнули наручники.
За гвардейцами неспеша вошел Великий Мастер и я со своими людьми, на шаг позади него.
- Доброе утро, Сережа, - сказал Юстес. - Впрочем, для тебя не та¬кое доброе, как для меня. Ты искал полковника Котенко? Он с нами, правда, не совсем по доброй воле. В отличие от господина Неверова. Он безвременно нас покинул. Зато много успел рассказать перед смертью. Тоже не совсем добровольно. А у тебя как, есть желание исповедоваться?
За время этой тирады Галицкий смог взять себя в руки, и прежнее растерянное выражение сменила презрительная усмешка.
- Я бы предпочел ксендза, Великий Мастер, - почти спокойно сказал он.
- А, ты же у нас католик. Перекрестил я тебя, а все туда же. Так дело пойдет, ведь и Анджей ламу себе потребует. Ну да ладно, будет те¬бе ксендз. А здесь, право, и обстановка не та. У нас с тобой впереди долгие беседы в правильной обстановке. У тебя, кстати, камера пыток-то для рабов есть?
- Нет, Великий Мастер. Не держу.
- Ну, тогда придется отложить разговор. Вставай, пойдем! Анджей, позвони-ка Игорю. Может, не придется опять спускаться под землю.
Спускаться не пришлось. Менее чем через час на дачу Галицкого вошли верные нам войска.
- Прежде всего, Свободные Зоны, следствие подождет! - сказал Вели¬кий Мастер и выразительно посмотрел на меня.
Был вечер того же дня, когда мы захватили бункер, и Юстес получил свободу. Он пришел к нам как всегда без приглашения, но обставил свой приход, как великую милость, и я почувствовал себя в фаворе.
- Им нельзя дать собраться с силами, - продолжил он. - Может быть, уже поздно.
Раньше было невозможно. Юстес и так измучен: я впервые осознал, что вижу перед собой старого, смертельно больного человека. А войти в Свободные Зоны без его приказа мы бы никогда не посмели.
Веня как всегда сидел у моих ног, Хельга - рядом со мной. Она улыбалась Великому Мастеру чересчур любезно, глядя на него с нескрыва¬емым восхищением. Я подумал, что он для меня куда более опасный сопер¬ник, чем красавец Гардин, несмотря на старость, болезнь, морщины и мешки под глазами. В нем была та внутренняя сила, что куда больше нра¬вится женщинам, чем внешняя привлекательность.
Он отставил недопитую чашку зеленого чая и изучающе посмотрел на меня.
- Я назначил тебя куратором Управления Свободными Зонами, Анджей. Завтра примешь дела.
Словосочетание "Управление Свободными Зонами" казалось оксюморо¬ном, но довольно точно отражало реальность. Зоны эти были далеко не такими свободными, как казалось на первый взгляд.
- Когда мы были молоды и увлечены либертенской идеологией, столь блестяще изложенной у маркиза де Сада, учреждение Свободных Зон каза¬лось мне прекрасной идеей, позволяющей реализовать свои наклонности людям, которых обычно считают опасными для общества. Причем реализо¬вать, не особенно мешая жить остальным гражданам, не склонным к экс¬триму. К тому же идея собрать всю преступность в одном месте представ¬лялась мне соблазнительной с точки зрения легкости ее контроля. Но все оказалось сложнее и опаснее. С самого начала пришлось ввести ограниче¬ния на свободу убийств. Я ввел запрет на убийство в Зоне Закона, со¬вершенное с территории Свободной Зоны. Например, засел там снайпер и ждет, когда на простреливаемой территории Зоны Закона появится нужный ему человек. Сразу же был введен Закон о Выдаче: лица, совершившие преступления в Зоне Закона, не могли укрываться на территории Свободных Зон. Их выслеживали и либо арестовывали, либо убивали, в духе того убежища, где они нашли приют. Так появилась полиция Свободных Зон, пользующаяся экстерриториальностью, то есть на нее не распространялась свобода убийств и грабежа, причем в обе стороны: неприкосновен¬ность с одной стороны и запрет убивать, кого попало - с другой. А потом там появились агенты Службы Охраны Свободы. Но об этом ты знаешь лучше меня...
Еще бы! Таким агентом я проработал несколько лет. Должность куда более опасная, чем полицейский. Убив последнего, довольно смешно оп¬равдываться, что не увидел формы (снабженной здоровыми люминесцентными надписями, хорошо видимыми даже в полной тьме) или спутал патрульную машину с частной. Агенты же формы не носили и должны были сами уметь постоять за себя.
Законодательство о Свободных Зонах я тоже знал на зубок, так что мне бы не понадобилась консультация Хельги, а лекция Юстеса имела для меня только историческую ценность. Там много что было запрещено. Например, на территорию зон не допускались "лица моложе восемнадцати лет", а если все же просачивались, то пользовались примерно такой же экстер¬риториальностью, как полицейские. Нельзя было убивать и грабить мест¬ных жителей, постоянно проживающих на территории данной Свободной Зоны и там зарегистрированных. И на них самих тоже не распространялись ни-какие свободы Свободных Зон, кроме права торговли всем, чем угодно. А хочешь круто развлечься - иди в другую Свободную Зону.
- Итак, Свободные Зоны практически сразу превратились в огромные салуны для любителей пострелять, - продолжил Мастер Юстес. - Уже потом возникли аттракционы типа "Ограбь банк - последствия за свой счет" и прочие фантазии на тему русской рулетки...
Упомянутый аттракцион был организован филиалами сразу нескольких банков, открытыми в Свободных Зонах, ибо дело было доходное. Полиция не имела права вмешиваться, поскольку такое ограбление считалось за¬конным, зато у всех банков имелась охрана, правда, не пользующаяся неприкосновенностью, но зато и не связанная запретами. Фокус состоял в том, чтобы не убивать грабителей, а по возможности захватить их живы¬ми, чтобы получить выкуп. Принцип мышеловки. И хотя сумма выкупа по закону не должна была превышать двадцати пяти процентов состояния пленника (если охрана оказалась слишком жадной - лучше было заплатить, а потом часть отсудить обратно), дело все равно себя окупало, потому что совершить ограбление и уйти живыми вместе с деньгами удавалось единицам.
Я знал одного такого героя. Банки старались не держать в Свобод¬ных Зонах слишком больших сумм, но все же приз был существенным. Этот мой знакомец сразу купил дом в элитной застройке и пользовался там всеобщим уважением. У него брали интервью для бульварных газет, а одна фирма - производитель водки выпустила товар его имени. Так что мужик резко разбогател, причем совершенно законным путем. Я тоже пожимал ему руку.
- Но группировки Свободных Зон тоже возникли очень быстро. В них входили, как правило, не местные жители, а люди, зарегистрированные в Зоне Закона, а там только арендующие жилье. Они не пользовались экс¬территориальностью и были свободны в своих поступках настолько, нас¬колько это дозволялось законодательством Свободных Зон. У группировок появились лидеры, с которыми было заключено нечто вроде пакта о нена¬падении. Государство уважает свободу Зон и не трогает их бизнес, а они не лезут в Зону Закона, следят, чтобы туда не просачивалось оружие, взрывчатка и некачественные наркотики, а также способствуют соблюдению своими подчиненными законодательства Свободных Зон. Например, тогда же был принят Закон о Пленниках, по которому никого нельзя было насильно держать в рабстве в Свободной Зоне более месяца. Лидеры группировок должны были способствовать тому, чтобы этих бедолаг не убивали по прошествии месяца непосильного труда, а отпускали за выкуп, даже если они бедны, забыли оформить свободнозонскую страховку на случай захвата в заложники, и сумма выкупа символическая. А иначе такого лидера можно и сменить. У государства есть агенты СОС, снайперы и карательные отряды. В последнее время большинство лидеров группировок находились на службе у СОС. Но, к сожалению, не все. А из тех, кто работали на Службу Охра¬ны Свободы, увы, не все с должной серьезностью относились к своим обя¬занностям. Это позволило боевому крылу традиционалистов основать там свои базы, а потом пропустить через Зоны войска. Последнее было бы не¬возможно без позволения лидеров группировок, так что я планирую их сменить.
Он достал из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо лис¬ток, на котором с двух сторон были напечатаны фамилии.
- Это белый список, Анджей. Люди очевидным образом непричастные к мятежу и вовремя сообщавшие о базах боевиков. Остальных следует устра¬нить. Операция должна быть проведена быстро и с математической точ¬ностью. Именно поэтому я поручаю ее тебе. Илья Летов тебя поддержит. К нему с завтрашнего дня переходят силовые ведомства. Самая проблемная Зона - Юго-восточная. Возможно, тебе следует войти туда самому, тем более что у тебя отличный опыт.
Я кивнул, хотя последняя фраза меня насторожила. Зачем? С одной стороны Юстес вел себя, как монарх, вполне благодарный за свое спасе¬ние, приблизивший к себе спасителя и, в знак доверия, дающий ему важ¬ное и ответственное поручение, а с другой стороны - это было поручение для солдата, а не для полководца. Не решил ли Великий Мастер, что я способен только стрелять и бегать по канализации?
- Если обстоятельства потребуют моего присутствия, я, безусловно, туда войду, - сказал я.
Юго-восточная Свободная Зона начиналась в районе Кузьминского ле¬сопарка и сияла огнями увеселительных заведений для любителей экстри¬ма. Впрочем, огни уже начинали блекнуть. Близился рассвет. Время четы¬ре-пять утра я всегда считал идеальным для арестов и карательных опе¬раций.
Сразу после ухода Юстеса я позвонил Илье Летову и договорился о встрече. Около полуночи я был у него. По моей просьбе он отослал рабов (в количестве четырех штук), и мы приступили к обсуждению нашего пла¬на. Мысль о том, что рабы могут его кому-то передать, казалась мне до¬вольно дикой, и я избавился от них не поэтому. Просто присутствие лиш¬них людей мешает мне думать. Когда мне надо сосредоточиться, я выгоняю даже Веньку.
Дом лидера самой влиятельной из местных группировок, точнее прес¬тупного авторитета на государственной службе Эдуарда Булгарина напоми¬нал подземный бункер, почему-то построенный на поверхности. Впрочем, поверх трехметровой каменной стены с колючей проволокой по верху был виден только последний этаж оного бункера с редкими узкими окнами. В донесениях сообщалось, что стекла на них бронированные.
Прошло больше суток после нашей первой консультации с Ильей Лето¬вым. Я предпочел основательность подготовки операции ее стремительнос¬ти. Прежде чем лезть в Свободные Зоны, надо было изучить текущую ситуа¬цию и имеющиеся у нас средства для ее решения.
Мои люди окружили резиденцию Булгарина и затаились в переулках возле стены, ожидая моего приказа. На прилегающих улицах стояли наши БТРы.
Было безлюдно, как и положено в этот час, только прошли трое пар¬ней явно навеселе. Полосатые накидки местных жителей надеты небрежно и обернуты вокруг плеч, как пледы, концы волочатся по земле. Не самая красивая одежда, но все же защищает от случайных выстрелов. И тем бо¬лее никто не полезет грабить местного специально - себе дороже. И па¬ханы, и закон - все будут против злоумышленника.
Но все равно жизнь в Свободных Зонах опасна: под пулю угодить как раз плюнуть и для местного, даже если он клиент самого крутого лидера самой влиятельной группировки. И убийца потом будет доказывать в суде, что на жертве не было установленной одежды или местным оделся кто-то из его врагов, а он обознался. И ведь может иметь успех, хоть и не от¬ведет обвинения, но поблажку получит. Незаконное убийство в Свободной Зоне все равно фактически менее наказуемо, чем убийство в Зоне Закона.
В Свободных Зонах всегда есть приличный заработок, но я бы пред¬почел спокойный сон. Я прекрасно понимал тех, кто входил в Зоны в по¬исках адреналинового кайфа (сам там работал, причем, вполне доброволь¬но), но одно дело развлекаться или работать, и совсем другое жить.
Я переждал, пока пройдут подвыпившие местные, и отдал приказ о на¬чале операции. Так как хозяин был зарегистрирован вне Зоны, чтобы иметь здесь свободу действий, его дом тоже не пользовался экстеррито¬риальностью, а потому очень хорошо охранялся. Кроме будки охраны у входа, по обе стороны от ворот имелось две вышки с бронированными верхними ярусами, из которых прекрасно простреливалась вся улица. Их уже держали под прицелом мои люди, укрывшиеся в доме напротив. Но этим не ограничивался гарнизон Мастера Эдуарда.
С Булгариным мне приходилось встречаться по моей работе, и чело¬век он был крайне опасный, а уж о честности подобного народа и гово¬рить не приходится.

Кельтская колдунья
Сообщения: 875
Зарегистрирован: 08 июн 2010, 18:25
Пол: Женский
Ориентация: Гетeро
Д/C-ориентация: Сабмиссив
С/М-ориентация: Мазохист
БД-ориентация: Боттом
Город: зазеркалье

Re: Маркиз и Жюстина.

Сообщение Кельтская колдунья » 25 мар 2011, 02:59

При проведении таких операций сталкиваешься с дилеммой: сделать все как можно чище и стремительнее или попытаться убить поменьше лю¬дей. Я обычно склоняюсь ко второму и, в результате, теряю своих. Эта¬кая добродетель Жюстины де Сада: честность и милосердие к злодеям, приводящее к гибели приличных граждан. Десять раз корил себя за эту мягкотелость и каждый раз вляпывался.
И сейчас я пребывал в раздумьях: сразу снять охрану из гранатоме¬тов или сначала попытаться войти в дом, предъявив удостоверение.
- Дима Розов, - позвал я.
Этот парень участвовал со мной в захвате бункера Юстеса, и теперь я дал ему людей.
- Возьми человек пять, - сказал я. - Подъезжайте к воротам и по¬пытайтесь миром договориться, чтобы нас впустили.
Он кивнул.
На экране своего телефона я видел картинку того, как ехала их ма¬шина. Пока было тихо.
- Всем быть наготове! - передал я остальным.
Мои люди из дома напротив продолжали транслировать видеохронику на мой телефон. БТР подъехал к воротам, и Дима с двумя ребятами спрыгнул на асфальт. Из будки появился один из охранников и говорил с Розовым. Посмотрел удостоверение СОС, кивнул, и ворота отъехали в сто¬рону. Вот теперь бы их и снять! Всего три выстрела из РПГ: будка у входа и две вышки, иначе мы окажемся в ловушке. Можно взять живыми, но это, скоре всего, не без потерь.
Дима Розов не спешил. Он достал рацию и вызвал меня.
- Господин Лещинский, охрана говорит, что хозяина нет дома.
- Надо проверить, - сказал я. - Объясни им, что на них нацелены гранатометы и попроси сдать оружие. И тем, что на вышках - тоже.
Через минуту я с удивлением наблюдал охрану Булгарина, безропотно сдающую оружие. Да, бронетранспортеры возле ворот обычно производят должное впечатление. Карателей СОС боялись и старались не связываться, особенно, если не чувствовали за собой особой вины, а люди Эдуарда ра¬ботали на него не из великой преданности, а за звонкую монету. Но все же и последнюю надо отрабатывать. Скорее дело действительно в том, что им некого защищать: Булгарина здесь нет. А значит, мы потеряли время и тактическое преимущество, потому что ему очевидно уже успели позвонить и предупредить о нашем к нему интересе. Возможно, я уже провалил опе¬рацию.
Я украдкой покусал губы, но приказал войти и обследовать дом. Уже не только парламентерам - всем. Дело надо доводить до конца.
Мы ходили по пустым комнатам. Не было даже слуг, рабов и живших у него клиентов - никого. На мебели лежал слой пыли, не так, чтобы толс¬тый, но явно образовавшийся не за один день. Скорее всего, Булгарин съ¬ехал отсюда еще до начала мятежа. Больше всего настораживало, что в доме нет охраны, кроме дежурившей на воротах.
Осмотрели все: с верхнего этажа до лестницы в подвал. Лестница эта была покрыта слоем пыли, свидетельствовавшим о том, что ее давно не касалась нога человека, и упиралась в металлическую дверь, запертую на допотопный висячий замок. На проверку подвала я решил не тратить время, о чем горько пожалел уже минут через пять.
Относительно местонахождения Мастера Эдуарда у меня было две ос¬новных версии.
Я набрал номер Летова.
- Илья, проверь дом нашего подопечного в Зоне Закона.
- Хорошо, звони.
Вторую версию мне предстояло проверять самому.
- Все ребята, уходим, - приказал я.
У Булгарина было тайное убежище и в Свободной Зоне. Я вычислил его буквально за день до того, как моя судьба вдруг совершила крутой вираж, и я оказался то ли смертником, то ли наследником престола. До этого момента я считал, что в Доме Наслаждений "Расщепленный бамбук" в нас с Хельгой стреляли именно люди Булгарина. После - склонялся к мыс¬ли, что это была одна из проверок Мастера Юстеса.
Самое интересное, что этот маленький дом на окраине Зоны Булгарин снял под чужим именем...
Мои размышления прервал гром взрыва, раздавшийся со двора. И мы бросились наверх.
У ворот горел БТР, на котором подъехал Розов. В следующую се¬кунду взорвались и обрушались вышки, занятые моими людьми. Прогремела пулеметная очередь, посыпалось битое стекло. Мы упали на пол возле окон первого этажа.
На минуту все стихло. В эту минуту я позволил себе подняться в проеме и сделать шаг к окну. По периметру стены шли мощеные плиткой дорожки за невысокой каменной оградой полускрытой кустарником. Потом они поворачивали и подходили к дверям дома под очень тупым углом. И там, где они поворачивали, имелись густые заросли боярышника и несколь¬ко туй. Передо мной живо всплыла планировка внутреннего двора особняка Галицкого. Идиот! Как же я это проморгал! Теперь Юстес точно активизи¬рует мой браслет и будет совершенно прав. Я даже попытаюсь словить с этого мазохистский кайф, если конечно успею осознать, что происходит.
Сеанс самобичевания прервала новая автоматная очередь, и я нырнул за стену.
- Дима! - позвал я. - Видишь, вон те кусты?
- Да, я понял.
- А вон там туи и боярышник?
Он посмотрел вопросительно.
- Скорее всего, там спуск в подземные коммуникации. Держи на при¬целе. Я возьму половину людей и проверю подвал. Там должен быть другой вход в подземелье. Попробуем взять их в тиски. Пока твоя задача не да¬вать им особенно высовываться.
Я вздохнул об автоматическом гранатомете, сгоревшем вместе с БТРом. Но не смертельно, безоружными не остались. Здесь и подствольни¬ков хватит, если с умом. Даже автоматов.
У наших врагов, очевидно, были РПГ: одна надежда, что они не ре¬шаться особенно портить хозяйское имущество и ограничатся подрывом вы¬шек.
Я покинул Розова с его людьми и повел ребят к подвальной лестни¬це. Отстрелили замок автоматной очередью. За дверью начинался короткий коридор, открывавшийся в перпендикулярный ему туннель, похожий на тун¬нель метро: такой же плохо освещенный и почти круглый в диаметре. Я разделил своих людей еще на две равные группы, и мы пошли по коридору в противоположные стороны.
В стенах туннеля было несколько дверей. Я методично проверил их все, но не обнаружил ничего, кроме складских помещений и переплетений труб канализации и водоснабжения. Впереди были слышны звуки стрельбы.
Оборона особняка была организована проще, чем в доме Галицкого. Люки под зарослями кустов открывались непосредственно в подвал, а не в подземные коммуникации. Здесь, в подвале, нас и ждала основная часть охраны Эдуарда.
Мы уже слышали голоса людей, скрывавшихся за очередным поворотом.
- Дима, приготовься! - шепнул я в рацию.
В следующий момент мы ударили им в спину, бросив за поворот сразу штук шесть гранат. Довершили дело автоматными очередями в густую тем¬но-серую пыль. Тех, кто выжил, наверху встретил огнем Розов. Все было кончено за несколько минут. Пленных не брали.
Я мрачно подсчитал собственные потери: один БТР, экипаж из двух человек, оставшихся в машине, четверо наверху у Розова, еще двое - у меня. Меньше, чем мы положили, но все же не идеально. Комплекс Жюсти¬ны, блин! Ну и распиздяйство, конечно. Не без этого.
Они хотели нас задержать, и они это сделали. Булгарина в доме не было, теперь я в этом не сомневался.
Я решил не тратить время на очередной приступ самобичевания.
- По машинам, ребята, - сказал я. - Нам на юг Зоны.
Мы оказались на месте минут через пятнадцать. Дом был довольно оригинальной архитектуры: он обладал круглым стеклянным куполом, похо¬жим на шляпку гриба, но при этом казался почти миниатюрным, а не менее высокий, чем в основной резиденции забор, обладал куда меньшей протя¬женностью. Рядом шумел парк.
Завибрировал телефон. Меня вызывал Илья Муромец.
- Дом в Зоне Закона пуст, - сказал он. - Анджей, как у тебя?
- Сколько людей положили? - спросил я.
- Ни одного.
Мне хотелось выругаться.
- Хорошо работать в Зоне Закона!
- Что проблемы? - посочувствовал Летов.
- Да так: постреляли немного. Как остальные наши клиенты?
- В общем, в должном месте, хотя в твоей епархии без трупов не обошлось.
- Ладно. Держись на связи.
На этот раз я не стал церемониться. Сразу дали залп по воротам, и они разлетелись вдребезги, потом накрыли верхний этаж. Дом запылал. Нам ответили с двух точек слева и справа от ворот. Похоже, стреляли из крайних окон. Двух выстрелов из пушки оказалось достаточно - огонь захлебнулся.
Тогда три наших БТРа въехали в ворота, подминая остатки покоре¬женного металла. Я отметил, что двор широкий: в крайнем случае, здесь можно закрепиться и вести оборону. Не узкая улица, слишком опасная для бронетехники. Раздался выстрел из гранатомета. И из первого БТРа по¬валил дым, и вырвалось пламя. Прогремел взрыв, и с машины сорвало баш¬ню и отбросило на десяток метров.
По правому флангу я заметил маленький флигель: судя по звуку, стреляли из него.
Я среагировал мгновенно: выстрел из РПГ по окну, взрыв - и только серая пыль в проеме.
В нас еще пытались стрелять из автоматов, но более серьезного оружия у них видимо не осталось. Мы открыли десантные люки и спрыгнули на землю. В воздухе стоял запах гари и паленого мяса от сожженных че¬ловеческих тел. Под ногами смешались грязь и кровь от разорванных в клочья тел ребят из взорванного БТРа.
Через пять минут после начала операции мы вошли в дом.
Его планировка оказалась не такой уж оригинальной: модный поздне¬римский стиль с неизменным внутренним двориком. Отличие состояло в том, что дворик обладал крышей в виде того самого купола и таким обра¬зом превращался скорее в огромный зал. Посреди зала имелся бассейн, окруженный пылающими факелами. На ближайшем к нам берегу возвышался крест, на котором, кажется, был кто-то распят. Человек висел спиной к нам, и по ту сторону креста, так что было невозможно понять живой ли он, жив ли, и даже мужчина это или женщина. Я видел только его руки, раскинутые и протянутые вверх к перекладине креста.
По ту сторону бассейна стоял стол длиною во весь берег. На столе имелись остатки обильной трапезы и батареи опустошенных бутылок. Боль¬шинство мест пустовало. Видимо сотрапезники Булгарина успели сбежать, хотя не думаю, что далеко. За столом оставалось шестеро: пятеро, в стельку пьяные, мирно прикорнули прямо на столе. А шестого, сидевшего во главе стола прямо напротив креста усиленно тряс за плече раб, о чь¬ем социальном статусе красноречиво свидетельствовал кожаный с металли¬ческими шипами ошейник.
- Господин! Ну, проснитесь же!
Господин обладал крупным носом, черной ухоженной бородой и черны¬ми же зачесанными назад волосами, вьющимися на концах, что, скорее всего, свидетельствовало о примеси цыганской крови. Это был он Эдуард Бу¬лгарин. Он был обнажен по пояс, потен и пьян не меньше своих соратни¬ков. Огромный живот лежал двумя толстыми складками и почти касался стола.
Некоторое время мною владел соблазн просто расстрелять этих сви¬ней к чертовой матери. Но все же допросить их было куда полезнее.
- Дима! - шепнул я. - Дуй с ребятами на ту сторону. Повяжите эту сволочь.
А сам я шагнул к подножию креста и оперся о него рукой.
Булгарин открыл мутные глаза и уставился прямо на меня. Похоже, мой вид протрезвил его эффективнее всех стараний его саба.
- Анджей! - хрипло проговорил он. - Я ждал тебя.
И я понял, что стою в свете факелов. Мне бы сразу отступить в тень, но сверху послышался стон, и мне на щеку упала горячая капля. Я поднял голову. На кресте была распята обнаженная девушка. Идеальная фигурка, прелестное овальное лицо в обрамлении рыжих вьющихся волос склоненное на плече и искаженное гримасой боли. Маленькие ручки прик¬ручены веревками и прибиты к перекладине. Из ран капает кровь.
Я еще успел крикнуть: "Снимите!", прежде, чем прогремел выстрел, и мне обожгло плече. Я упал к подножию креста и увидел пистолет в руке раба Булгарина. Успел подумать, не дать ли по нему очередь, но испу¬гался за своих людей, стоявших совсем рядом и уже заломивших руки Эду¬арду. На раба не стали тратить сил. Дима выстрелил в упор, и саб Бул¬гарина выронил пистолет и осел на пол рядом со своим господином. Я подумал, что для раба не может быть лучшей смерти, и факелы начали расп¬лываться алыми пятнами. Я терял сознание.
Очнулся от укола. В руке у Димы был шприц-тюбик из индивидуальной аптечки. Промедол! Знаю я эту хрень! Такое впечатление, что это так называемое обезболивающее уничтожает не боль, а силы для того, чтобы с нею бороться. И никаким другим образом она на меня не действует.
- Дим, водки дай, - хрипло проговорил я. - Не берет меня эта дрянь.
Конечно, некоторые медикаменты друг с другом не сочетаются, но во времена Парацельса опиумную настойку только так подмешивали в вино - и ничего. И то опиат, и то опиат: что промедол, что опиум.
Я отхлебнул водки прямо из бутылки с булгаринского стола, и ко мне вернулось адекватное восприятие действительности. Дима наложил на рану ватно-марлевые тампоны из индивидуального перевязочного пакета и сделал тугую перевязку.
- Скорую уже вызвали, господин Лещинский, - сказал он.
После всего произошедшего упоминание о скорой показалось мне реп¬ликой из спектакля театра абсурда. Здесь ездят скорые?
Плёвая полицейская операция обернулась эпизодом локальной войны. Я потерял две машины!
Рядом опускали крест с девушкой, которой куда больше требовалась помощь.
- Все обыскать, - превозмогая боль, приказал я. - Чтобы ни одна крыса нигде не засела. Тех, кто попытается оказать сопротивление - расстреливать на месте. Остальных - в наручники.
Перед глазами снова поплыло. Меня привел в чувство еще один укол. Я чуть было не отшатнулся от врача, облаченного в полосатую черно-жел¬тую куртку, но увидел у него на груди переливающуюся эмблему из переп¬летенных красного креста, магендовида и полумесяца и несколько успоко¬ился.
- Сколько это действует? - спросил я.
- Четыре часа.
- Отлично, хватит. Как мои дела?
- Вполне прилично. Ранение навылет. Повреждены только мягкие тка¬ни.
- Как девушка?
- С ней сложнее...
Я аккуратно отстранил врача и поднялся с места.
Ее перенесли на кожаный диван, непрерывным уступом шедший вдоль стены зала, и положили на живот. Кто-то из солдат накрыл ее курткой из защитной ткани, которая уже пропиталась кровью. По дивану разметались рыжие волосы, местами тоже в крови.
Второй врач скорой ворчал на солдата. Я с трудом воспринимал смысл упреков - слишком клонило в сон от проклятого промедола. Вроде, и на живот не надо было класть и нестерильной защиткой накрывать. Он аккуратно приподнял куртку, и зрелище, которое под ней открылось, шоки¬ровало даже меня. Ее спина и ягодицы представляли собой кровавое меси¬во: была рассечена не только кожа, но и мышцы. Моего Веньку я никогда и вполовину так не порол. Я вообще не имею привычки пороть до крови. Я подумал, что же он должен натворить, чтобы я с ним так. Разве что убить кого-нибудь, и то вряд ли.
Похоже, Мастер Эдуард питал нездоровый интерес к некоторым сценам Евангелия, и провел процедуру бичевания в полном соответствии с римс¬кими традициями, использовав и флагеллум из скрученных полос коровьей кожи и кнут, с вплетенными в конец металлическими шариками с острыми шипами.
Не знаю, как в этом случае обстояли дела с добровольностью, но безопасность с разумностью здесь рядом не лежали. В добровольность тоже верилось слабо, хотя всякое бывает. В том же Евангелии с этим все в полном ажуре: "Да будет воля Твоя, а не моя!" Само же распятие в на¬шем климате куда менее неприятная процедура, чем под палящим солнцем Палестины, и добровольцы на него находились - сам видел.
Девушку приподняли и осторожно повернули на бок, врач ввел ей обезболивающее. Она застонала и открыла глаза.
- Жива, слава Богу! - сказал я. - Кто ты?
- Марина... Марина Войтович...
Это имя мне ничего не говорило.
- Помолчите! - прикрикнул на меня врач. - Дайте лучше носилки. Ей надо в стационар.
Я кивнул своим солдатам.
Девушку погрузили в машину скорой помощи.
- Только в Зону Закона! - сказал я.
- Конечно, - отозвался врач уже из машины. - Здесь нет такого стационара.
Я повернулся к своим ребятам.
- Двое добровольцев! Проводите даму. Потом сообщите мне, куда ее поместили. Я пришлю вам замену. Возможно, у нас в руках ценный свиде¬тель.
Мы погрузили на машины наших арестантов и сели сами. Поехали це¬почкой по просыпающимся улицам Свободной Зоны. Я сидел на броне, один из десантников подставил плечо - слишком не хотелось лезть внутрь, в духоту. Надеялся, что дурацкий опиат быстрее выветрится на свежем воз¬духе. Впрочем, раны я почти не чувствовал - не иначе водка помогла.
У моего соседа лежала на коленях здоровая игрушка под названием "Гром" и придавала мне уверенности - стену пробьет, танк - тоже. Я не чувствовал в себе сил тащить двенадцать килограммов и ограничился ав¬томатом с подствольником.
Перед глазами стоял асфальт с оторванными частями тел наших ребят и БТР, поджаренный во дворе дома Булгарина. Возможно, и это было причиной моего нежелания лезть в бронированное чрево машины, которое легко могло превратиться в огненную ловушку с температурой в несколько тысяч градусов и готовым взорваться боезапасом. Нет ничего уязвимей бронетехники на узких улицах вражеского города, особенно, если постро¬иться цепочкой. Но, в конце концов, это же не война! Я не ждал больше неожиданностей.
Вынул сотовый.
- Илья, мы закончили, выезжаем.
- Поздравляю. Через какие ворота Зоны?
- Через Южные-2.
- Ага, понял. Жду.
Тогда я не придал этому "жду" значения...
Улицы становились все уже, несмотря на окраину города, что гово¬рило о приближении ворот. Здесь кварталы были перестроены так, чтобы все проходы было легко перекрыть, что, правда, все равно не успели сде¬лать во время мятежа, и причиной тому было предательство, в котором Мастер Эдуард сыграл не последнюю роль.
Но эта палка, как и всякая другая, была о двух концах. Я подумал, что если улицы легко перекрыть с внешней границы Зоны - это также лег¬ко сделать и внутри нее. К нам подступали стены домов, а у меня сосало под ложечкой.
Мои опасения подтвердились за следующим поворотом. Поперек улицы лежал фонарный столб, сломанный в метре от земли и спускавшийся под острым углом к противоположной стороне улицы. До выезда из Зоны оста¬валось метров двести.
- Стоп! - заорал я.
Справа от нас располагался ресторан, занимавший первый этаж деся¬тиэтажного здания. Дальше, по обе стороны улицы стояли многоквартирные дома. Слева же тянулась трехметровая кирпичная стена, за которой шуме¬ли деревья. Вероятно, частный особняк. И нигде ни одного прохода, ни одной подворотни!
Техника не пройдет, даже если разнести забор. Увязнем в саду. Старые здоровые липы.
Многоэтажка с рестораном и жилые дома не нравились мне вовсе. На месте наших противников я бы засел именно там, и нам бы пришлось брать коридор за коридором, чтобы прорваться к выходу из Зоны.
- Орудия на многоэтажку! Спецназ! Из машин быстро! - приказал я.
Кто они? На что мы нарвались? Очередной форпост Булгарина? У него что армия? Впрочем, городские бои имеют свою специфику. Армии и не нужно, а зависимых людей у него предостаточно.
Подрывают первую и последнюю машину в цепи, а потом - поэтажный обстрел - тупое и методичное уничтожение колонны.
Все эти мысли пронеслись в моей голове, пока мы тормозили, и пер¬вый из моих солдат успел спрыгнуть на асфальт возле машины.
- Стреляй по ограде! - крикнул я своему соседу.
И она осыпалась грудой кирпича.
- Туда! Все в проем! - проорал я, и сам бросился с машины.
Я еще успел испугаться, что поваленный столб может быть просто следствием пьяного лихачества какого-нибудь мудака, и я зря паникую, разнося вдребезги чью-то частную собственность, но за спиной у меня прогремел взрыв. Они достали последний из наших БТРов. Двое ребят не успели, и так и остались лежать рядом с ним на земле.
Две оставшихся машины открыли огонь по окнам, пытаясь прикрыть наше отступление.
Мы оказались в густых зарослях сада. Впереди стоял трехэтажный кирпичный особняк, похожий на сказочный терем. Тонированные стекла арочных окон могли скрывать все, что угодно: от беззащитных женщин до укрепленной базы наших врагов. На всякий случай я решил рассчитывать на второе.
Тем временем наши противники довершали, начатое мною дело, разно¬ся вдребезги остатки ограды. За нами загорелись деревья.
Запылал и взорвался еще один БТР.
Мы бросились вправо, стараясь держаться под прикрытием зарослей. Там стена сада вплотную прилегала к глухой стене многоквартирного до¬ма. Одновременно я смотрел под ноги в поисках канализационных люков. Мысль уйти подземными коммуникациями представлялась соблазнительной, хотя на выходе из Свободной Зоны могли быть сложности: выходы из под¬земелий здесь так же легко перекрывались, как наземные пути.
Мои солдаты тащили за собой связанных и не окончательно протрез¬вевших арестантов, что здорово затрудняло движение. Я подумал, уж не стоило ли их бросить, но, во-первых, это вполовину обессмысливало опе¬рацию и, во-вторых, если мы нарвались на людей Булгарина - их хозяин мог послужить нам неплохим щитом.
Когда треск огня остался позади, мне показалось, что в доме кто-то плачет или зовет на помощь. Ну, нет! Не до этого. И я с готов¬ностью списал все на слуховую галлюцинацию.
Мы миновали стену многоэтажки. Дальше был переулок, на противопо¬ложной стороне - длинный дом, такой же, как тот, из которого нас обс¬треляли.
Прогрохотал взрыв, стена сада разлетелась перед нашим носом, шед¬ший впереди солдат упал, загорелись кусты возле стены.
- Назад! - заорал я.
Мы бросились на север вдоль ограды, обходя сзади кирпичный терем, и я снова услышал приглушенный стон.
Нас встретили взрывом и автоматной очередью.
- Назад!
Они упорно загоняли в дом, и тем меньше мне туда хотелось. Рвануло еще, теперь по эту сторону стены, и очередное дерево занялось огромным факелом.
- Отступаем! - с досадой сказал я.
У меня еще была надежда вернуться на ту улицу, с которой мы ушли, и попытаться прорваться, но нас встретила стена огня. Парк горел на всем протяжении стены. И мы отступили к дому.
Стон зазвучал явственнее, и я услышал глухой крик:
- Помогите!
- Слышите, господин Лещинский? - тихо спросил Розов.
- Слышу, лежи!
Мы залегли за мощеной плиткой садовой дорожкой, под прикрытием каменного парапета, метрах в пяти от первых горящих деревьев, и жар опалял лицо. Стена огня запросто могла нас угробить, но пока работала на нас, создавая дымовую завесу. Нам везло: ветер был северо-восточный и гнал огонь вдоль стены и даже слегка от дома. Но все равно наше отс¬тупление было вопросом времени.
Я оглянулся на терем. Что-то в нем было не так. Наконец-то до ме¬ня дошло! Погода стояла жаркая, раскаленные дни сменяли душные ночи. А все окна и двери были плотно закрыты. Кондиционеры? Штука у нас не та¬кая распространенная... Я поискал глазами характерные белые ящики кон¬деров, и не нашел ни одного. Хрен его знает! Французская система вен¬тиляции... Итальянские проветриватели... Мало ли еще что? Но чутье подсказывало, что есть какой-то более простой и страшный ответ.
- Надо отходить к дому, - прошептал Розов. - Нас здесь всех поло¬жат.
- Если это подчиненные Булгарина, они не будут стрелять вслепую. Им нужен их босс. И, вероятно, живым.
Вместо ответа нас накрыло автоматной очередью. Один из ребят зас¬тонал и задергался на земле.
Мы ответили очередями и огнем из подствольников. Прогремел выст¬рел из "Грома", и наши враги заткнулись на несколько секунд.
Дима посмотрел на меня с упреком: сейчас или никогда!
И тут я вспомнил Летовское "жду". Кому еще выгодно перебить нас всех, а в первую очередь меня, кроме моих соперников по Игре? А кто из них точно знает мое местонахождение? Я наскоро набрал телефон офиса Ильи. Он не отвечал.
Понятно.
Автоматная очередь повторилась. Теперь дальше от нас и ближе к дому. На этот раз никого не задели.
И почему собственно я не хочу входить в этот дом? Интуиция и ни¬чего больше. Можно сказать и иначе: беспочвенные подозрения. В доме, по крайней мере, легче держать оборону.
Здесь, за стеной пламени и завесой дыма, наше положение можно оп¬ределить весьма приблизительно, но все равно мы можем находиться в до¬вольно ограниченной области пространства, которую легко накрыть огнем.
Ничего, подумал я. Подождем.
Но ждать больше не пришлось, потому что ветер переменился, и огонь пошел на нас.
- Ладно, отходим, - сказал я.
Двери дома были плотно закрыты, но не заперты. Мы ворвались в об¬ширную прихожую, больше заслуживающую наименования зала. Посреди зала лежал изрешеченный пулями труп грузного мужчины. В доме сильно пахло газом. Вот оно что, в ужасе подумал я. Вот в чем причина закрытых окон!
- Вперед быстро! - заорал я. - К лестнице!
Можно было рвануться обратно к выходу, но я был уверен, что там нас встретит огонь из гранатометов, и наполненный метаном воздух сде¬тонирует, как огромная мина - и тогда мы все взлетим на воздух вместе с домом. То, что мы до сих пор живы, я объяснял тем, что наши враги не отследили момента, когда мы скрылись за дверями дома, из-за дымовой завесы, и не были уверены внутри ли мы. Я надеялся найти другой выход или, в идеале, спуск в подземные коммуникации.
Лестница вела в подвал. Мы прошли короткий коридор и уперлись в запертую дверь. За ней какая-то женщина истошно завопила: "Помогите!" Для автомата замок не проблема, для гранаты дверь - не препятствие, но в этой атмосфере я бы не решился запалить даже зажигалку. Пришлось применить грубую мускульную силу. К счастью, дверь была, хотя и внуши¬тельной, но деревянной, и мы смогли ее высадить.
На полу подвального помещения к батарее были привязаны две женщи¬ны: вероятно, мать и дочь. Старшая была уже без сознания. Кричала младшая.
- Перекройте газ! - заорала она и закашлялась.
Я не был уверен, что это имеет смысл. Отравиться им трудно, разве что он вытеснит весь воздух из помещения, а от взрыва это нас не спа¬сет.
- Отвяжите! - сказал я своим людям. - Девушка, где у вас канали¬зационный люк?
- Там, в переулке, возле ворот.
- И все?
- Есть на противоположной улице, но дальше.
Я усмехнулся.
- Понятно. Ладно, а кухня где?
- Я покажу.
Она с трудом поднялась на ноги. Честно говоря, я тоже чувствовал себя неважно. Я и так держался на обезболке, а тут еще газ.
Я приказал двум своим людям идти за ней.
- Вырубите газ и откроете окна.
Вероятно, более последовательный приверженец восточной философии, чем я, решил бы в подобной ситуации просто смириться со своей судьбой, но я считал, что когда не знаешь, что делать, надо делать хоть что-ни¬будь.
Через минуту меня вызвали по рации.
- Господин Лещинский, мы не можем войти на кухню. Дверь чем-то забаррикадирована.
- Старайтесь, - почти равнодушно сказал я. - Только без огня. Я пришлю подкрепление.
Еще через пару минут.
- Мы вошли. Здесь никого нет. Газ мы вырубили, но окна открыть нельзя. Пожар под самыми окнами. Еще немного и треснут стекла.
- Валите быстро оттуда!
Значит те, кто устроил засаду, открыли газ и ушли через окно. И даже забаррикадировали дверь. Кто-то хорошо подготовился к нашей встрече. Стрельбу повесят на людей Булгарина, а остальное - спишут на простое совпадение: несчастный случай, самоубийство, взрыв бытового газа.
Потянулась еще одна минута.
С высоты десять тысяч метров самолет падает около пяти минут. Пять минут полного понимания неизбежности смерти. Я чувствовал себя пассажиром такого лайнера в двух минутах от земли.
- Из дома есть другой выход, кроме парадного? - задумчиво спросил я у девушки.
Она стояла на коленях возле своей матери и тщетно пыталась при¬вести ее в чувство.
- Есть выход в сад. Там! - она указала в направлении переулка, куда мы так и не смогли выбраться. - И еще выезд из подземного гаража.
- Куда?
- На ту же улицу.
Я подумал о том, сколько горючего материала в этом самом гараже, но проклятый европейский менталитет настойчиво приказывал хоть что-ни¬будь делать.
- Отведи нас в гараж!
Она посмотрела на лежащую без сознания женщину, потом вопроси¬тельно на нас.
- Мама?
Я кивнул одному из солдат.
- Понесешь!
А про себя подумал: этого еще не хватало!
В гараже стояли две машины: микроавтобус и джип. Нам бы их хвати¬ло. Но я предпочел пробежаться на своих двоих, чем включать здесь за¬жигание. В гараже сильно пахло газом, к тому же никто не гарантировал, что под днищами этих симпатичных транспортных средств не припасено для нас нескольких граммов пластида. От этого дома можно было ожидать все¬го.
Из гаража выходил короткий туннель, полого поднимавшийся к воро¬там. Мы бросились туда и вжались в стены по обе стороны от выхода.
- Открывайте! - бросил я девушке.
Ворота медленно поползли вверх.
И тогда раздался взрыв. Над гаражом проломились перекрытия, и крышу микроавтобуса смяло бетонной плитой, посыпались камни. Дома больше не существовало, я был в этом уверен. И мне уже представлялась катящаяся на нас волна огня от взрыва в заполненном метаном и парами бензина гараже.
- Амитофо! - прошептал я.
Ворота заклинило. Чего и следовало ожидать! Вырубилась энергосис¬тема. Они успели подняться где-то на треть.
- Туда, быстро! - крикнул я и сам бросился под ворота, понятия не имея, что меня ждет по ту сторону.
Упал на асфальт справа от выхода, тут же оглянулся и успел уви¬деть выскакивающих оттуда людей. И тогда ворота с грохотом вылетели и обрушились на мостовую. Я ткнулся лицом в тротуар, волосы осыпали мел¬кие камни, пахнуло жаром.
Все было тихо. По крайней мере, в нас не стреляли, только позади, там, где были ворота, кто-то стонал.
Я поднял голову. Вдоль улицы стояло штук десять БТРов, и на нас смотрели автоматные стволы.
- Бросить оружие! Встать! Руки за голову! - раздалось в мегафон.
Я оставил автомат лежать на асфальте, медленно поднялся на ноги и сцепил руки за головой. На бронетранспортерах сияла алым эмблема "СОС".
Откуда-то из-за спины парня с мегафоном вышел здоровый мужик в защитной форме, раскинул руки и зашагал ко мне.
- Боже мой, Анджей! - закричал он. - А мы уж тебя похоронили!
Он сжал меня в своих медвежьих объятиях. Я чуть не застонал.
- Мать! Летов, потише можешь?
- Ты ранен?
- Есть немного.
Он обернулся к своим людям и махнул им рукой: отбой, свои.
- Ты руки-то опусти, - шепнул мне.
Я высвободился из его неуклюжих объятий и кивнул своим:
- Расслабьтесь ребята!
- Хорошо, что я решил тебя встретить, - улыбнулся Летов. - Как только услышали стрельбу - вошли в Зону. Но пришлось брать с боем каж¬дый паршивый подъезд и, извини, каждый сортир в каждом подъезде. Так что припоздали. Они здорово оборонялись!
- Кто они?
- Я думал, ты знаешь. Форма без нашивок. Я бы решил, что чья-то частная охрана, но нет даже эмблем охранных фирм: этих ягуаров их вся¬ких. Мы захватили пару раненых - поспрошаем.
И тогда я почувствовал, как к горлу подступает тошнота, и слабеют ноги. Летов поддержал меня, закинул мою руку себе на шею.
- Тебе, похоже, врач нужен.
- Не мне одному. Позаботишься?
Он кивнул. И так, почти на себе и дотащил меня до машины.
Я так и не признался ему, что всего полчаса назад счел его преда¬телем.
Он довез меня до моего особняка и еще по дороге вызвал врача из госпиталя СОС. Так что эскулап встретил меня у входа, что было очень кстати: по дороге я дважды терял сознание.
Летов сидел рядом с моей постелью между обеспокоенной Хельгой и коленопреклоненным Венедиктом, когда мне делали перевязку и кололи очередную порцию обезболивающего.
- Анджей, - сказал он, когда мне стало легче, и врач ушел. - У меня к тебе разговор. Можешь отослать своих людей?
Я махнул рукой рабу и клиентке.
Венька безропотно послушался, Хельга недовольно фыркнула, но выш¬ла вслед за ним.
- Мне тоже есть, что сказать, - проговорил я. - Спасибо! Без тебя бы нам кранты. После такого раньше братались и смешивали кровь. Что я могу для тебя сделать?
Он кивнул.
- Об этом и разговор. У меня к тебе предложение. Если я выиграю в этой чертовой Игре, мне бы не хотелось терять тебя. Ты бы согласился служить мне и не пытаться совершить реванш?
- Это неплохой выход. Дело за Юстесом. Думаю, что с тобой-то мы договоримся.
- Я тоже так думаю. И вторая часть предложения, которая скорее является просьбой. Если выиграешь ты, как ты отнесешься к моей службе?
- Очень положительно. Но я думаю, что Юстес, если он вообще сог¬ласится обсуждать этот вопрос, потребует юридического оформления нашего договора, причем очень жесткого. Например, передачи прав. Ты пойдешь на это?
- Я думал о такой возможности. Да, я на это пойду. Только ты дол¬жен взять под опеку моих людей и не чинить им никаких неприятностей.
- Разумеется.
- А ты пойдешь на это?
Я глубоко задумался. В противном случае Хельга с Трифоновским ум¬рут вместе со мной.
- Думаю, да. Надеюсь, ты не заставишь меня сортиры чистить?
- Вряд ли. У тебя может быть более достойное применение.
- Тогда идет.
Он улыбнулся и сжал мою руку в своей богатырской ладони.
Зазвонил телефон. Он подал мне трубку.
Меня вызывал Великий Мастер.
- Ну, здравствуй, герой! - приветствовал меня Юстес.
- Доброе утро, Великий Мастер!
Было все еще утро. Около десяти.
- Садись, садись, Анджей.
Обезболки должно было хватить еще часа на два. Я чувствовал себя раненым Атосом на приеме у короля, только рядом не было друзей, гото¬вых подставить плечо. Я был один на один с королем, по силе духа боль¬ше похожим на кардинала. Почему Юстес вызвал меня к себе? Он же знал, что я ранен! Ему обо всем немедленно докладывают. Когда я был здоров, он обычно сам наведывался ко мне. Не нравилось мне это приглашение. Великий Мастер ничего просто так не делал.
- Спасибо, - сказал я и провалился в мягкое, обитое плюшем, крес¬ло.
Принесли кофе.
- Рассказывай! - приказал Юстес.
Я изложил факты, как можно более кратко, но обстоятельно.
- Какую оценку ты бы сам себе поставил? - спросил он.
Жизненный опыт научил меня, что люди обычно словам верят, а пото¬му самокритика крайне вредная вещь. Но с Юстесом я словно ходил по минному полю, и все мои умозаключения относительно человеческой приро¬ды рушились, пока я не понял, что с ним надо быть просто самим собой. Он легче простит ошибку, чем неискренность.
- Троечку. Можно было положить куда меньше людей. Но так, в прин¬ципе, задача выполнена: все ключевые фигуры уничтожены или у нас в ру¬ках. Булгарин под арестом и ждет допроса. Поэтому "удовлетворительно".
- А не боишься, что я тебе тоже троечку поставлю со всеми вытека¬ющими отсюда последствиями?
- Почти нет. Это оценка по моей шкале. Я не сомневаюсь, что у вас есть собственная шкала, на которую мои оценки не могут повлиять никоим образом.
Юстес улыбнулся и посмотрел мне в глаза.
У меня заныло плечо. Мать! Я волнуюсь или врач вколол мне поло¬винную дозу обезболивающего по личному приказу Великого Мастера? Пос¬леднее предположение казалось не таким уж надуманным. У меня перед глазами стояла картина пытки раненого Неверова.
Боль в плече стала резче. Действие обезболивающего явно заканчи¬валось.
- О чем ты задумался? - спросил Юстес.
- О древнеримских рабах, показания которых принимались судом только в том случае, если были произнесены под пыткой.
Он хмыкнул.
- Анджей, что ты думаешь о Свободных Зонах?
- С одной стороны - это источник нестабильности, не стоит поощ¬рять преступление, даже в ограниченной области пространства. Но есть и положительные моменты. Свободные Зоны дают выход деструктивной энергии и являются чем-то вроде полигонов для закалки характеров, которые мо¬гут хорошо проявить себя в более полезной для общества сфере.
- Допустим, ты выиграл, ты - мой наследник, Великий Мастер Анджей (или какое ты там выберешь себе имя). Что будешь делать со Свободными Зонами?
- Введу более строгие ограничения на все виды действий, которые считаются преступлениями в Зоне Закона, и сильно урежу территорию Сво¬бодных Зон. Возможно, в перспективе вообще их ликвидирую.
- Последнего я бы не советовал. Хотя, возможно, просто старик привязан к своей юношеской идее. А ограничить их территорию я собира¬юсь в ближайшее время. Точнее после окончания следствия о мятеже. Но подготовительную работу ты проведешь уже сейчас.
Он разложил передо мной карту.
- Смотри!
На ней красным были отмечены новые границы Зон. Их территория сокращалась почти на две трети.
- Есть еще вопросы? - спросил Юстес.
- Да, Великий Мастер. Во-первых, мы с Ильей Летовым заключили до¬говор, который не имеет смысла без вашего утверждения...
- Так! Еще один альянс, - улыбнулся Юстес. - Кто кому права пере¬дает?
- Мы не первые?
- Не первые. Ты говори, говори!
- Нам бы не хотелось варианта с передачей прав. Мы договорились, что если один из нас выиграет, он примет службу другого, а этот другой обещает не предпринимать ничего во вред победителю и его власти.
- Никакой вариант без передачи прав я не приму.
- Хорошо. Это мы тоже обсудили. В случае победы одного, другой передает ему права.
- Ладно, я подумаю. Но не обольщайся насчет Летова. У него имидж рубахи-парня из соседней деревни. Это вводит в соблазн. Не потеряй бдительность. Если бы он действительно был тем простаком, которым хо¬чет показаться, я бы никогда его не избрал.
- Великий Мастер, могу я узнать, кто еще заключил союз?
- Игорь Гардин и Святослав Бахтин, но у них неравноправный дого¬вор. В случае победы Игоря, Слава передает ему права, Гардин же пред¬почитает умереть.
- Вы утвердили их договор?
- Да, их договор я утвердил. Именно потому, что неравноправный. У вас договор равноправный и это настораживает. К тому же форма не соот¬ветствует содержанию, а это опасно.
- Почему не соответствует?
- Потому что у тебя гораздо больше шансов. И Илья это прекрасно понимает. Его ведь инициатива была?
- Да.
- Ну, так считай, что он просто попросил принять у него права в случае твоей победы. Именно в этом истинный смысл вашего договора.
- Меня это устраивает. Если у него нет шансов, вторая часть дого¬вора все равно, что не существует. Чем она вам мешает?
- Я не говорил, что у него нет шансов. Просто меньше, чем у тебя. Если бы он сейчас передал тебе права, я бы ничего не имел против.
- Это вопрос к нему.
- Так задай.
Я кивнул.
- Есть еще одна проблема. Мне нужно знать, что за люди пытались убить меня в Зоне. Мне нужны полномочия на расследование.
- Зачем тебе какие-то особые полномочия? У тебя есть Летов, кото¬рый курирует СОС. Расследуйте. Это вполне законное дело.
- Я практически уверен, что здесь замешан один из игроков.
- Ну и что? Вы не обладаете юридической неприкосновенностью. Если я запретил вам убивать друг друга, отсюда вовсе не следует, что я зап¬ретил действовать законными методами.
- Спасибо, Великий Мастер.
Когда я подъезжал к дому, плечо болело ужасно, так что шоферу пришлось помогать мне выйти из машины и подняться по лестнице.
Летов ждал меня в моей гостиной и о чем-то беседовал с врачом, которого так и не отпустил. Вместе они помогли мне лечь в постель.
- Юстес приказал ввести мне заниженную дозу обезболивающего? - устало спросил я врача.
Он отвел глаза.
- Понятно.
- Я могу уйти. Пригласите другого.
- Смысла нет. Как будто другой ослушается Великого Мастера! Вы¬полняйте свои обязанности.
Имея на запястье браслет-убийцу от Юстеса смешно бояться подос¬ланных им врачей.
- Как наши дела? - спросил Илья, когда врач закончил возиться с моей раной и, наконец, удалился восвояси.
- Мастер Юстес предлагает тебе сразу передать мне права. В прин¬ципе, я не против.
- Буду иметь в виду, но я еще поборюсь. Равноправный договор он не принимает в принципе?
- Брюзжит. Но мне кажется, что шанс есть. Ты знал о договоре Гар¬дина с Бахтиным?
- Да. Узнал накануне.
Я кивнул.
- Держи меня в курсе всей поступающей к тебе информации. На расс¬ледование причин сражения в Зоне Мастер дал добро.
- Ну, пошел работать, - улыбнулся он. - Выздоравливай.
Я не дал себе проваляться и суток: утром я был у прекрасной рыже¬волосой незнакомки, которую снял с креста. Она лежала в реанимации, но меня пустили. Честно говоря, в визите не было особой срочности. Все дело в моей слабости к рыжеволосым дамам.
Она была бледна, синие тени лежали под глазами. Странно, но это только оттеняло ее необыкновенную красоту, придавая ей трагическое очарование.
Я сел рядом с кроватью.
Она улыбнулась.
- Я вас помню, спасибо.
- Как вас угораздило?
- Меня наняли. Пообещали двойную оплату.
- Значит все-таки добровольно...
- Крест? Да что вы! Нет, конечно. Мне обещали, что я буду делать мою обычную работу, а надбавка только потому, что Свободная Зона.
- И какая обычная работа?
- Я гетера. Между прочим, довольно известная... - она надула губ¬ки.
- Марина Войтович? Нет, не помню. Из какого вы Дома Наслаждений?
- Я зарегистрирована как частный предприниматель. У меня были свои оборудованные апартаменты и своя секретарша на телефоне. Услуги элит-класса. Эскорт, беседы о философии и литературе, музыка, танцы, восточные сексуальные практики.
- Блин! И чего тебе не хватало?
- Понимаешь... если уж мы на "ты" - она очаровательно улыбнулась.
- Деньги не главное. Меня привлекало именно то, что работать придется в Зоне. Я неплохо стреляю.
- Понятно. Адреналиновая наркоманка.
Еще как понятно! Сам-то что в Зону полез? И агентом там прорабо¬тал не один год!
- Меня вообще наняли как танцовщицу, - добавила она.
- Марина, а ты не предполагала, что танцевать тебе придется в петле?
- Ну-у, господин Булгарин - уважаемый человек, и мне обещали, что его люди и в Свободной Зоне в такой же безопасности, что и в Зоне За¬кона.
- Да, только не от него. Сколько ты у него "проработала"?
- Полторы недели. Это было мое третье распятие. Последнее. Первые два раза девушек снимали и приводили в чувство, третий он всегда дово¬дил до конца.
- Девушек?
- Каждый вечер кого-нибудь распинали. Он без этого не ужинал.
- Понятно. А остальные?
- Я была последней.
- Скольких он убил?
- При мне трех.
- Поищем, - почти прошипел я и тут же понял, что в действиях Бул¬гарина нет состава преступления. Свободная Зона, блин!
Я ничего не имею против экстравагантных развлечений, но когда это добровольно с обеих сторон, а уж убийство, совершенное ради одного только наслаждения кажется мне каким-то неэкономичным с точки зрения расхода человеческого материала.
- Уф! - выдохнул я. - Если тебе так хотелось поиграться в Зонах, лучше бы нанялась агентом СОС.
- Это предложение? - спросила она.
- Посмотрим. Если выживешь.
Она выжила, только очень сокрушалась по поводу шрамов, оставшихся на спине.
- Ну, и кто теперь меня наймет? - печально спросила она, вертясь обнаженной перед высоким зеркалом.
Мы встретились в гостинице Балчуг, зарегистрировавшись под чужими именами.
- Я найму.
- Тебе и так причитается, бесплатно.
- Я тебя найму не по основной специальности, - уточнил я.
- А-а. Опять в Свободную Зону?
- Нет, ни в коем случае. Сядь, посмотри на эти фотографии.
- Сейчас.
Она открыла шкаф и извлекла оттуда коротенький красный халатик на вешалочке.
- Это еще зачем? - спросил я. - Здесь не холодно.
Марина улыбнулась, сунула халатик обратно и изящно опустилась ря¬дом со мной на кровать в том же виде, в котором смотрела в зеркало. Пышные рыжие локоны коснулись моей щеки и рассыпались по плечу.
Фотографий было три: Святослав Бахтин, Игорь Гардин и Владимир Адамович (Питон).
- Из этих людей надо выкачать максимум информации.
Я рассказал ей о бое в Свободной Зоне.
- Прежде всего, меня интересует именно это. Но и все остальное пригодится.
Она кивнула.
- Я должна передать права?
- Этого еще не хватало! Я десять раз подумаю, прежде чем возьму такую взбалмошную рабыню. Делать мне больше нечего, кроме как вытаски¬вать тебя из очередной Зоны.
- Понимаешь, - протянула она. - Эти люди ведь опасны, да? Я хоте¬ла бы чувствовать себя хоть немного защищенной. Как насчет того, чтобы стать моим патроном?
- Ладно, только не афишируй.
И мы подписали клиентский договор в простой письменной форме.
- Положи!
Она положила исписанный листок на столик возле кровати.
Я провел ладонью по ее спине, сжал в кулак и приподнял волосы.
- У тебя очаровательные шрамы! Я приглашу тебя на прием, где бу¬дут эти ребята. Надень платье с открытой спиной и плечами. Думаю, это намного упростит задачу. Надо только подумать, как тебя представить.
- Можно, как есть. Это будет не первый прием в моей жизни.
- Ладно, а теперь иди ко мне!
Так мы стали клиентами друг друга.
Прием состоялся через неделю, в самый разгар следствия по делу о мятеже. Летов был так загружен, что практически не мог заниматься по¬кушением на меня. Успел провести только пару наркодопросов пленников, захваченных в Свободной Зоне. Они пока ничего не дали. Наши подопечные были мелкие сошки и ссылались на своего непосредственного командира, убитого в том бою. Кто за всем этим стоит, похоже, не знали. До ос¬тальных пока не добрались. Я горел желанием положить под капельницу Булгарина, но разрывался между работой по сокращению территорий Сво¬бодных Зон, связанной с многочисленными практическими трудностями и юридическими проблемами, и делом Галицкого-Неверова. С последним Вели¬кий Мастер торопил чрезвычайно и подключил к работе всех, кого только можно.
Был конец августа, и на небе догорал по-летнему долгий закат. Па¬мятник маркизу де Саду на высоком постаменте в центре площади у здания СОС уже превратился в черный силуэт, и вокруг него текли красные огни машин. Я стоял у окна парадного зала родного ведомства и второй час тянул единственный бокал шампанского, после этого мне предстояло идти в тюремный корпус. Публика слегка иронизировала по поводу места прове¬дения приема и вела себя скованно, несмотря на изрядное количество вы¬питого. Я приехал уже к концу, мне было интересно, с кем уйдет Марина.
Гостей можно было понять. Мы пили шампанское в пяти минутах ходь¬бы от ада, где я провел большую часть последней недели, хотя и в ка¬честве черта при котле, а не в качестве грешника. До приговоров было далеко, зато допросы шли один за другим. Излишней мягкости не проявля¬ли, но держались в рамках закона. Иногда, устав от неэффективности хи¬микатов и долгих задушевных бесед с господами мятежниками, я мечта¬тельно думал о том, чтобы вывести их в Свободную Зону и допросить, как следует, без дурацких капельниц. Но сей план был явно далек от закон¬ности. Великий Мастер просил быстро, но без злоупотреблений.


Вернуться в «БДСМ -Рассказы из сети»

Кто сейчас на конференции

Сейчас этот форум просматривают: нет зарегистрированных пользователей и 2 гостя

Двойное Дно : Disclaimer